Работы по психиатрии - Карл Юнг

Думаю, что несколько примеров гораздо нагляднее объяснят это новейшее направление психиатрии, нежели сухие теоретические рассуждения. Чтобы по возможности яснее показать ту разницу воззрений, о которой идет речь, сначала я изложу историю болезни так, как это было принято до сих пор, а затем приведу объяснения, даваемые новейшей теорией и характерные для нее.

Беру следующий случай:

Больная - 32-х лет, кухарка; не обременена наследственным предрасположением к душевным заболеваниям; всегда усердно и добросовестно исполняла свои обязанности и никогда не отличалась ни эксцентричностью, ни чем-либо, указывающим на ненормальность. В последнее время она познакомилась с молодым человеком, за которого собиралась выйти замуж. С этого знакомства она стала проявлять некоторые странности: жаловалась, что не нравится своему жениху, часто бывала не в духе, капризничала, стала задумываться; однажды она отделала свою праздничную шляпку бросающимися в глаза красными и зелеными перьями; в другой раз купила пенсне, чтобы носить его на воскресных прогулках с женихом. Ее внезапно стала мучить мысль, что зубы ее нехороши, и она решила приобрести вставную челюсть, хотя в этом не было безусловной необходимости. Она дала вырвать себе под наркозом все зубы. В следующую же ночь она подверглась приступу сильного страха. Она плакала и причитала, говоря, что проклята и погибла навеки, ибо совершила великий грех: она не должна была вырывать зубов; она просила окружающих молиться за нее, чтобы Бог простил ей этот грех. Все старания урезонить ее и убедить, что вырывание зубов отнюдь не грех, оказались напрасными. Ничего не помогало; она успокоилась лишь к рассвету и весь последующий день проработала. Но в последующие ночи припадки стали повторяться. Когда меня позвали к больной, она была спокойна. Лишь взгляд был несколько рассеянный. Я заговорил с ней об операции, причем она старалась и меня убедить в том, что вырывать зубы вовсе не страшно, но что это большой грех; разубедить ее в этом не было возможности. Она постоянно повторяла жалобным, патетическим голосом: "Я не должна была позволять вырывать зубы; Да, да, это был большой грех; Бог никогда не простит мне его". Этим она уже производила впечатление душевнобольной. Через несколько дней состояние ее ухудшилось, так что ее пришлось поместить в дом для умалишенных. Приступ страха стал длительным и более не прекращался. Это и было помешательство, которое продолжалось месяцами.

Целый ряд симптомов этой болезни остается совершенно непонятным. Чем объяснить, например, эксцентричную историю с шляпой и пенсне? Или приступы страха? Или бредовую идею, что вырывание зубов - непростительный грех? Разобраться в этом нет возможности. Проникнутый анатомическими воззрениями психиатр скажет: "Это и есть типичный случай dementia praecox; душевная болезнь, "сумасшествие", всегда непонятна, ибо ум больного как бы утрачивает нормальную точку зрения, "сходит с нее"; больной видит грех в том, что для нормального человека грехом не представляется. Эта странность бредовой идеи характерна для раннего слабоумия. Чрезмерное сокрушение о мнимом грехе - это так называемая неадекватность чувства. Эксцентричная отделка шляпы, пенсне все это странности, свойственные подобным больным. Где-то, в каком-то отделе мозга несколько клеточек пришли в замешательство и фабрикуют вместо нормальных бессмысленные, нелогичные идеи, то те, то другие, психологически совершенно непонятные. Больная, очевидно, страдает наследственным вырождением; мозг ее всегда отличался неустойчивостью, и в нем с самого ее рождения таился зародыш болезни, которая почему-то разыгралась именно теперь, но могла бы точно так же начаться и во всякое другое время.

Перед такими аргументами нам, может быть, пришлось бы и сдаться, если бы не выручил психологический анализ. При выполнении формальностей, необходимых для поступления в дом для умалишенных, выяснилось, что у больной несколько лет тому назад была любовная связь и что любовник бросил ее и незаконного своего ребенка. Она сумела скрыть свой грех (вообще она была порядочной девушкой) и тайно воспитывала своего ребенка в деревне. Это сохранялось в секрете ото всех. Но при новой помолвке возник вопрос: как отнесется к этому ее жених? Сначала она оттягивала свадьбу, становилась все озабоченнее, потом начались странности. Чтобы понять их, надо перенестись в ее наивную душу. Когда нам приходится признаться любимому человеку в мучительном для нас поступке, мы стараемся сначала убедиться в его любви, чтобы заранее заручиться его прощением. Мы осыпаем его то ласками, то полусерьезными-полунежными упреками, то стараемся дать ему почувствовать все лучшее в нас, чтобы возвысить себя в его глазах. С этой целью, очевидно, и наша больная разукрасилась великолепными перьями, которые нравились ей при неиспорченности ее вкуса. Пенсне не только детям, но и многим подросткам представляется ценным украшением, придающим им известную важность. Кто же, наконец, не знает людей, из-за кокетства вырывающих зубы и заменяющих их искусственными?

Такая операция большей частью вызывает нервное состояние, при котором, разумеется, труднее переносить горе и заботы. В эту-то минуту и разыгралась катастрофа, ибо больная оказалась уже не в состоянии бороться со страхом, что жених откажется от нее, узнав ее историю. Это был первый приступ страха. Сумев скрывать свой грех в течение стольких лет, она и теперь не хочет в нем признаться и объясняет упреки совести вырыванием зубов; подобный предлог нам хорошо известен: когда мы не хотим признаться в каком-либо настоящем грехе, то обыкновенно начинаем горько оплакивать совершенные нами незначительные проступки.

Слабой и чувствительной душе больной задача кажется неразрешимой, поэтому и аффект ее все разрастается; - вот история этой душевной болезни с психологической точки зрения. Казавшиеся бессмысленными происшествия и так называемые "безумные поступки" внезапно делаются понятными; мы понимаем теперь смысл так называемого "умопомешательства" и отношение наше к больному невольно становится ближе и человечнее. Больной - не только расстроенная мозговая машина, а человек, страдающий так же, как и мы, всеобщими человеческими проблемами. До сих пор мы думали, что в симптомах душевных болезней проявляются лишь бессмысленные фантазии, зародившиеся в клеточках больного мозга. Это было результатом затхлой премудрости ученого кабинета; но с тех пор, как нам удалось проникнуть в тайны больной человеческой души, перед нами развернулась, если можно так выразиться, логика безумия, и мы увидели в нем лишь необычную реакцию на проблемы чувства, никому из нас не чуждые.

Все вышесказанное проливает яркий свет на занимающие нас вопросы. Мы проникаем таким образом в самую глубь душевной болезни, чаще всего встречающейся в наших больницах, которая, оставаясь до сих пор совершенно непонятной по безумию своих симптомов, казалась неспециалистам типичным примером умопомешательства.

Изложенный мною случай принадлежит к наипростейшим. Он весьма легко понятен. Приведу теперь пример несколько более сложный. Больной в возрасте 30 - 40 лет. Иностранец, археолог, чрезвычайно ученый, редко одаренный от природы; он рано созрел интеллектуально и с юности отличался прекрасными душевными задатками и тонкой восприимчивостью. С физической стороны он был мал ростом, некрепкого сложения и кроме этого заикался. Он вырос и воспитывался за границей и несколько семестров учился в Б. До того он никогда психическим расстройством не страдал. По окончании университета он погрузился в археологические работы и мало-помалу так ими увлекся, что совершенно отказался от так называемого света и всяких светских развлечений. Работая без устали, совершенно погрузившись в свои книги, он стал в обществе невыносимым; издавна робкий и неуверенный в себе, он теперь стал избегать людей до того, что перестал видеться с кем бы то ни было, кроме нескольких друзей. Таким образом он жил затворником, исключительно преданным науке.

Через несколько лет, во время каникул, он снова попал в Б и провел там несколько дней, совершая длинные прогулки по окрестностям. Немногие его знакомые нашли его несколько странным, неразговорчивым, нервным. После довольно продолжительной прогулки он имел весьма утомленный вид и жаловался на нездоровье, говоря, что чувствует себя нервнобольным и хотел бы подвергнуться гипнозу. Тут же он заболел воспалением легких. Вскоре после этого у него началось странное возбуждение, быстро перешедшее в буйное умопомешательство. Его привезли в дом для умалишенных, где он целыми неделями был страшно возбужден. Он был совершенно помешан, говорил отрывистыми фразами, которых никто не мог понять. Возбуждение и агрессивное отношение к окружающим бывали так велики, что несколько служителей должны были его сдерживать. Постепенно возбуждение и агрессия стали стихать, и однажды он вдруг опомнился, точно от долгого запутанного сновидения. Вскоре он стал отдавать себе ясный отчет в своей болезни, и через некоторое время его выпустили из больницы вполне оправившимся. Вернувшись к себе, он снова погрузился в работу и в следующие годы издал несколько выдающихся сочинений по своей специальности. Жил он исключительно для своих книг, как затворник, отказавшийся от мира. Постепенно он приобрел репутацию черствого мизантропа, совершенно лишенного понимания прекрасного в жизни.