Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь

И, повинуясь моему благосклонному кивку, понеслась к ждавшему ее у выхода ослику. Свита с гонгами, барабанами и прочими инструментами стояла там же в нетерпении.

Потом настала очередь Маленького Вана. Его письмоводители провели меня к столику, где Ван ждал, кланяясь. На столике были разложены кисти, маслянисто отсвечивала лужица туши в углублении плоского камня, и был уже раскручен и прижат к столу каменными резными фигурками девственно чистый свиток бамбуковой бумаги.

— В честь вашего долгожданного приезда, хозяин, позвольте мне поднести вам эти двадцать иероглифов, — сказал талантливый юноша, не без хорошо скрытого ехидства поглядывая на меня веселыми глазами.

Я не опозорился — сказав Вану несколько ласковых слов, принял серьезный вид и замер, сложив руки на груди.

Мертвое молчание установилось в радиусе нескольких шагов — другое дело, что вокруг этого почтительного круга из разных точек двора раздавалось счастливое «о-о-о» и «а-ах»: служители вынесли снятое с углей нежнейшее баранье мясо на ребрышках и поливали его на глазах у всех гранатовым соком. Ну, а за пределами Сангакова царства рыночная толпа и вовсе гудела, как в разгар битвы.

Маленький Ван стоял, зажмурившись, с лицом, как у бодисатвы или самого Учителя Фо. Потом он сделал глубокий вдох, выдох — и взял в руку большую кисть, и еще придержал правую руку левой для прочности.

Стояло завороженное молчание. Мой письмоводитель окунул кисть в черноту туши, подержал ее там, чуть повернул и медленными и уверенными, как ход каравана, движениями начал покрывать свиток простыми черными иероглифами квадратного уставного письма.

На лицах грамотных ханьцев, глядевших на свиток, забрезжило понимание, но они сдерживались, ожидая моей реакции. Мне, по сути, была оказана действительно большая честь — красивый жест Вана означал, кроме прочего, что местные работники моего торгового дома знают о моей невиданной, с их точки зрения, способности читать здешнюю письменность, и ненавязчиво показывают мне это, делая таким образом комплимент. Хотя я не сомневался, что надпись будет несложной.

Я мог бы вежливо принять подарок, попросив отнести его ко мне в дом для более серьезного изучения.

Но в этот прекрасный день я как будто летел на мощных крыльях — мне казалось, что я могу все. И когда Ван со вздохом закончил священнодействие — на его остром носике повисла капелька пота, — я подошел и стал с ним рядом, набрал в грудь побольше воздуха и попытался погрузиться в мир этих знаков.

— Четыре строчки, — сказал я как бы сам себе, и все замерли и вытянули носы, улавливая мои слова. — Каждый день… плыву… цветы… лотосы. Маленькая лодка — большой остров… Поздно, не хочется возвращаться. А это что?

— Отталкиваюсь шестом, — шепотом подсказал Ван.

— Ну, конечно, я же в лодке… Не поднимаю брызг, потому что боюсь… Боюсь забрызгать… Красную одежду… нет, цветы… одежду цветов? Какую одежду? Боюсь забрызгать водой цветы?

Ван смотрел на меня с искренним любопытством, думая, что я об этом не догадываюсь. Потом склонился в поклоне:

— Абсолютно правильно, хозяин. Человек боится уронить каплю воды на лепестки лотоса, чтобы не спугнуть их красоту. А теперь, если я осмелюсь — то же самое на языке вашей родины.

И уже другой, маленькой острой кисточкой этот растущий талант написал, без единой ошибки, согдийскими буквами ниже и левее свой перевод:

Плыву, что ни день, по лотосы в утлом челне,Остров велик, допоздна замедляю возврат.Толкаясь шестом, не плещу, скользя по волне:Боюсь увлажнить цветов червленый наряд.

Юноша угадал. Именно в этот день я был распахнут настежь тихой красоте этой земли и чтил ее трепетных поклонников, которые боятся даже уронить каплю на лепесток растущего в воде розового лотоса, поскольку красоту его можно лишь испортить.

— Я подумал, что после трудного пути ваша душа поймет глубинный смысл этого стиха, совпадающий с нашим общим желанием: отдохните, господин, — возгласил счастливый каллиграф.

— Неужели это ваш стих, уважаемый Ван? — чуть склонился я в его сторону.

— Я бы не осмелился, — очень серьезно ответствовал он. — Это новый стих нашего великого Ван Вэя, который переписывает вся столица.

— Когда тушь просохнет, отнесите ко мне домой, — вполголоса приказал я, и просветленная этой сценой толпа людей народа хань с поклонами пошла на рабочие места.

А я повернулся и увидел стоящего под стенкой Юкука.

Он выглядел не очень хорошо — казался маленьким, неожиданно старым, кожа его лица была сероватой, а водянистые глаза слезились.

— Я тоже неплохо поработал, — сказал я ему в виде утешения. — И прямо сейчас нам будет о чем поговорить. А тебе, мой друг, следовало бы отдохнуть не меньше, чем мне. И для начала — куда за эти полтора месяца ушли цены на шелк, и особенно шелковую пряжу?

— Растут как сумасшедшие, — хриплым сипом отозвался Юкук.

— Торговый дом прекращает закупки шелка, — так же еле слышно сообщил я, глядя в его расширившиеся глаза. — Потому что в империи возможны большие неприятности. Впрочем, может быть, нам и удастся без них обойтись. А цены на наших лошадей?

— Они, наоборот, очень плохие, — доложил он. — А вот лошади при худшем повороте событий как раз могут подняться в цене. Потому что… ну, скоро мы поговорим обо всем поподробнее. Сангак, у нас ведь есть еще полстражи до обеда?

— Я принесу вам обед в любое время, — сказал он, и голос его чуть дрогнул. Он очень хорошо меня знал и уже чувствовал: что-то надвигается именно на него.

— Нет уж, — сказал я, глядя ему в глаза. — Сначала мы кое-что сделаем. И уже потом и я, и ты — да, да, обещаю тебе, — сможем пообедать спокойно.

Я повернулся и пошел в дом, наверх, на галерею. Мои друзья тронулись за мной.

— Меванча точно уехала? — поинтересовался я на ходу.

Сангак молча кивнул и проглотил слюну.

— Охрану на все входы и выходы, — сквозь зубы скомандовал я ему. И добавил: — Я прошу у тебя разрешения войти в ее комнаты.

Пауза длилась буквально мгновение.

— Конечно, господин, — мертво отозвался он. Краем глаза увидев, что охрана уже занимает свои места, а Юкук, чуть задыхаясь, поднимается за нами, я сделал еще несколько шагов к раздвижной двери.

— Сангак, ты ведь хорошо знаешь эти комнаты, — сказал я. — И знаешь, где она хранит оружие. Да, да, именно оружие. Ну, палки для упражнений, что ли.

Сангак этого, однако, не знал и растерянно молчал.

Под множеством платьев и костюмов я искать не стал. Мои глаза сразу же начали шарить по балкам потолка.