Коро-коро Сделано в Хиппонии - Дмитрий Коваленин

— Контркультура, Феденька, как и любая другая религия, к сожалению, появляется только там, где у людей отнимают надежду на изменения жизни к лучшему…

— Эх, вот так всегда: или стулья сейчас — или деньги потом…

Можно пойти и более коротким путем — предположив, например, что сами понятия контркультуры, андерграунда и прочих продуктов рефлексирующего сознания — нечто вроде болезни, злой опухоли в мозгу исключительно европейской цивилизации (больше никто, как можно заметить, этим особо не страдает), которая за несколько веков довольно бесплодного самокопания (само-закапывания?) довела себя до гораздо большей «ручки» со всеми своими Бодлерами, Берроузами, Уэйтсами и Тарковскими (что же до негров, то рок-н-ролл тоже не в Африке появился). А те же азиаты реагируют на подобное довольно стандартно: все это, дескать, мы, конечно, поглядим-почитаем-послушаем на досуге, но… «А зато у нас детской наркомании нету!»

И ведь действительно нет! И, простите за каламбур, «СПИДометр» у нации не зашкаливает. И после полуночи жену с ребенком из гостей домой дожидаться — не страшно… Что скажешь, Василий? Хватит, или еще?

Ах, тебе ску-ушно?.. Понимаю тебя, дружище. Хотя бы в этом разрезе мне за Расею не боязно. Однако же и за этих, здесь, особой тревоги не появляется, хоть тресни. Улыбаются они все равно чаще нас — просто так и без всякого андерграунда. Потому как — НЕ НУЖНО ИМ ЭТО. Им бы с землетрясениями побороться сообща. Из тайфунов друг дружку повытаскивать. Расселиться нормально семьей из трех поколений в такой теснотище. Да еще накормить всех и обогреть — с такими ценами на землю и без своих природных ресурсов… Конечно, ВНП у них — самый высокий в мире, но это ни о чем не говорит. Налогов бездонная прорва, цены кусаются до кости, и средняя семья не может себе позволить многое из того, что, скажем, в России и к деньгам-то отношения не имеет… Проблем и так выше крыши, скажут тебе, чего их дополнительно придумывать? Так что не стебайся: с тобой им поговорить тоже особенно не о чем, а начнешь отвлеченно — о душе, о культуре там, о сознании — не обижайся, если закончишь в одиночестве. Это они тебя, Василий, спросят — А ЗАЧЕМ ТЕБЕ ВСЕ ЭТО, ВАСЯ-КУН? — и попробуй ответить им с точки зрения биологического выживания… Вот и получается: пока мы им про Сакуровых да Тарковских с Курехиными, они наш радиоактивный сортир в Приморье как бы между делом вычистят, за свои же деньги, — и пойдут себе, солнцем палимы, так же молча, как и пришли, сумо свое по ящику смотреть да суси с пивом трескать… Благодать: и их море чистое, и мы при своих духовных ценностях.

Чего-чего, а эмоциональной сдержанности им, конечно, не занимать. Как в разговоры о душе, так и в саму душу никто никогда не полезет, и это может обернуться солидным плюсом, если здесь с семьей и надолго. СВОИ НАСТОЯЩИЕ ЭМОЦИИ японец показывает, только когда взрывается. Душераздирающее зрелище, надо сказать… Так было веками, и так будет, судя по всему, еще очень долго. Для выражения же гнева, печали, радости в повседневной жизни — стандартный набор заготовок, фраз, поклонов, ужимок, ничего общего с настроением не имеющих — но с лету воспринимаемых абсолютно незнакомыми между собой людьми. А вот высказывать свое мнение/настроение напрямую — так же неприлично, как у нас в переполненном троллейбусе о проблемах отечественной гинекологии вслух рассуждать. В то же время само понятие «прайбаси» существует только как заимствование из-за границы — родного, японского слова с тем же смыслом в принципе нет… Так что сплетничать и стучать здесь при возможности любят почище нашего… Так-то вот.

Трудно, поверить, Вась? Или сложно представить? Тогда поиграем в игру.

Вообрази себе мир, где:

• Под газетными репортажами никогда не стоит имен репортеров.

• Перерабатывать по часу-полтора каждый день — вовсе не повод для намеков о прибавке к зарплате, а уходить с работы домой ровно в пять — дурной тон и открытое неуважение к окружающим.

• При самом высоком доходе ВНП на душу-мать — махровая дедовщина в школах: репортажи о самоубийствах учеников средних или старших классов — почти ежемесячно.

• На любом изображении голого тела стыдливо заштрихованы гениталии, но при этом — до 90 % местного порно замешано на откровенном садизме, и спрос явно превышает предложение.

• Все соседи на твоей улице открытым образом платят небольшие, но очень регулярные наличные деньги представителю т. н. «Добровольного Комитета по поддержанию чистоты и порядка на вашей улице». Кроме сборщика податей, ты никого из этого «комитета» не видел, никаких договоров не заключал, но «лучше заплатить, потому как все платят, а чем ты лучше других»… Мусор при этом убирают мусорщики от муниципалитета, а порядок охраняет полиция, за что и платятся самые крутые в мире налоги…

• Самые стоящие писатели, музыканты, художники, скульпторы хотя и предпочитают «реализовываться» дома, почти постоянно живут за границей. Находясь же в Японии, все сидят по своим норам, вылезают в общество только для встречи с агентом и крайне редко общаются между собой. На сегодняшний день (после смерти Кобо Абэ) серьезным писательством мирового значения занимается от силы 5–6 человек, и половина из них живет или проводит большую часть времени вне Японии.

• Приезжавший на гастроли Сережа Курехин каждую репетицию грядущего японо-американо-российского сейшна (1990 г.) умолял переводчика «сделать же что-нибудь», чтобы звезды местного авангарда играли свои партии КАК МОЖНО ТИШЕ, если уж нельзя не играть совсем («Ну где тут его канал на микшере? Этот? Ну вот, стой здесь, и делай что-нибудь!») — просто потому, что «нельзя же так, ну он же просто никого не слышит»…

Хватит, пожалуй…

Итак, ЗАГАДКА: Как ты думаешь, дружище Вася, что общего во всех вышеописанных картинках? С трех попыток, слабо?

ТЫ ЕЩЕ НЕ ЗАБЫЛ, ЧТО Я ВСЮ ДОРОГУ ОТВЕЧАЮ НА ТВОЙ ВОПРОС?

А может, черт с ним, с вопросом, а, Вась? Ну не лезет он здесь — ни в коня, ни в Сэкигуна (японская «Красная Армия», такие левые террористы были в 60-х).

Ну его в баню, ей-богу. Давай лучше сядем у тебя на кухне, как в старые времена, закурим по беломорине — да про веничек с единорогами сами пива попьем, когда я вернусь…

Письмо 6

Искусство приготовления салата

Поэтические коллажи Товары Мати

Как толковать японскую литературу? — задают иной раз вопрос, и, как бы забавно он ни звучал, приходится признать: вопрос далеко не праздный. Давно подмечено, что при чтении даже блестящих переводов с японского на русский человек никак не может избавиться от некой досадной «выключенности» себя как читателя из сферы внимания автора. Читая Кавабату или Оэ, Басё или Исикаву Такубоку, в самом деле, не устаешь удивляться: прежде чем добраться до самого «ядрышка» красоты их слова, приходится совершать гигантскую работу по преодолению текста как такового. Отчасти в этом, наверное, можно винить переводчиков. Но, как показывает практика, даже блестяще переведенные произведения японских авторов словно сопротивляются нашим глазам, не желая вливаться в сердце свободно и естественно.

Как это понимать? Так ли чувствуют японцы, читая свои книги? А если не так, то нет ли способа передать все то, что они выражают и воспринимают, гораздо свободнее, чем это делалось до сих пор?

Чтобы помочь в особой «психической самонастройке» читателю упрямому, желающему-таки проникнуть в чужой для нас мир, я выделю некоторые особенности японского литературного текста.

Во-первых, человеку «европейского образа мысли» не очень свойственна привычка растворять свое «я» в окружающей среде, особенно — в языковой. Одна же из наиболее характерных норм, сложившихся в литературном языке японцев, — кажущаяся нам порою нарочитой «суховатая объективность» их художественно-текстовой среды. Переведенная на русский, эта среда предстает перед нами неким океаном безличных предложений, где даже местоимения пущены ко дну, а несчастные герои, цепляясь за случайные досочки диалогов, лишь изредка выныривают перед взором читателя из волн повествования.

В большой степени это — этническое. Попробуем вообще воспринимать японцев как жителей другой планеты. Иначе нам никогда не понять их: мы просто запутаемся в своих же проблемах — привычке вечно сравнивать с собой, раздражении перед непонятным и рефлекторной боязни давать названия вещам вокруг себя… Просто условимся сразу, что они — другие, и тогда, быть может, чаще и радостнее станут являться моменты открытия в них себя.

Японский этнос подобен могучему муравейнику, принадлежность к которому для каждого муравья — основа жизнедеятельности, залог радости и удовлетворения бытием. Раствориться в группе, действовать сообща, ибо один — ничто, слиться в едином порыве… Подчеркнем, это — в крови всей нации издревле, без какой-либо насильственной идеологизации сверху. Иначе говоря — им так хорошо. Так живут пчелы, муравьи, многие виды рыб и птиц, с которыми японцы себя то и дело отождествляют. Наверное, так когда-то жили мы все — повинуясь Природе. Одна из двух действующих религий страны, Синто, до сих пор благодатно питает их потребность видеть бога в любом предмете повседневной жизни.