Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

— Знакомьтесь. Нищий. Он же Иван… Впрочем, фамилия вам все равно ничего не скажет.

— Так вы и есть тот самый Конрад, — обратился Курбатов к нищему, — о котором мне говорили еще в Маньчжурии?

— Нет. И не знаю, даст ли Конрад добро на встречу. При всем уважении к вам. — Нищий казался намного воспитаннее, чем можно было предположить, видя его у запыленного парапета кладбищенской церкви.

— В таком случае позвольте называть вас Адмиралом. На морской манер. «Нищим» неприлично. Тем более что вы любите это обращение — «адмирал».

— Можете считать, что подарили мне кличку.

— Но было сказано, что я должен встретиться с Конрадом.

— Не исключено, — вмешалась Алина.

— Что же произошло с тем нищим, который?..

— Вынуждены были срочно сменить. Устал человек. Не волнуйтесь: сделали мы это аккуратно, с помощью другого нищего, — поспешила заверить Фельдшер, все еще не выпуская из своей руки руку князя.

— Пусть эта история останется для меня тайной, — согласился Курбатов, не желая вникать во все перипетии того, что происходит в этом городе. — Почему меня вызвали?

Алина и Адмирал переглянулись. Адмирал решил, что будет лучше, если в суть дела его посвятит девушка.

— Вам придется задержаться здесь, Легионер.

— Одно из условий моего похода как раз в том и заключается, что я и мои бойцы — вольные стрелки. Никто не волен командовать нами.

— Тогда считайте, что речь идет не о задании, о просьбе. Вы ведь, кажется, собрались в Германию?

— Вы-то откуда знаете об этом? Ваша записка удивила меня.

— Куда более важно, что об этом знают в самой Германии. И что в Берлине вами заинтересовались. — Она вновь пожала руку подполковника, явно подбадривая и поздравляя с успехом. — И что мы снова вместе. Вдвоем что-нибудь придумаем, правда, Нищий?

— Адмирал, — сдержанно поправил ее агент.

— Ах да, пардон…

Адмирал молча кивнул. Курбатов чувствовал, что этот человек ревнует к нему Алину, поэтому становится все скованнее и скованнее. Будь ситуация иной, он, наверное, давно ушел бы, оставив их наедине со своими воспоминаниями.

— Да, мне сегодня же нужно возвращаться в Самару, — неожиданно объявила Фельдшер.

— Сейчас? Поздно вечером?

— Ночным проходящим поездом. Нищий, — позвольте, я уж так и буду называть вас, — прикоснулась к руке отставного моряка, — постарается накормить вас и устроить группу на ночлег. Что, как вы понимаете, в наше военное время непросто.

— Продукты у нас имеются, — сухо ответил Курбатов. — К тому же ночлег под крышей моим парням противопоказан. Они приучены подолгу жить в полевых условиях.

— За полевыми дело не станет, — заверил его Адмирал. — А пока не будем терять время. Я живу рядом, в пригороде. Стоит пройти вон через ту рощицу — и мы дома. Где ваши парни?

— Тирбах, — скомандовал Курбатов, — приведите парней. Держитесь в нескольких шагах от нас, следуя двумя группами. Чем меньше людей, тем меньше они привлекают внимания.

11

Усадьба Адмирала вместе с двумя заброшенными хибарами представляла собой небольшой хуторок, примыкавший к окраине пригородного поселка. Зелень трав, жужжание пчел, шатер яблоневых крон — все это навевало ностальгическую тоску по деревенскому безмятежью, благостные сны души и почти неправдоподобные теперь воспоминания детства.

Война этих мест не достигла. Правда, немецкая авиация несколько раз бомбила железнодорожную станцию, однако каких-либо видимых для свежего глаза разрушений и следов этих налетов она не оставила. Из-за Волги эхо тоже не приносило ничего такого, что свидетельствовало бы о войне.

«Кстати, надо бы ознакомиться с ситуацией на фронтах, — подумал Курбатов, поднимаясь на вершину островерхого, похожего на шлем русского витязя, холма. — А то ведь вслепую идем, даже не представляя себе, где проходит линия фронта».

— Взгляните, подполковник, там какой-то объект, — вырвал его из раздумий голос шедшего чуть впереди барона фон Тирбаха. Он прокладывал путь командиру по ельнику и зарослям вереска. — Похоже на воинскую часть.

Курбатов поднес к глазам бинокль.

— То ли склады, то ли… Постойте, барон, да ведь это же концлагерь.

— В такой близи от поселка?

— Зато множество рабочей силы, которую можно использовать на городских предприятиях. Вам в этой версии что-то не нравится?

— Да простят меня большевики.

Еще раз осмотрев открывавшуюся с вершины часть огражденной колючей проволокой и оцепленной вышками территории, Курбатов убедился, что это действительно лагерь.

— Вы правы, — услышал Курбатов позади себя знакомый бас Адмирала. К стыду своему, он не заметил, когда тот приблизился. — Перед вами один из сталинских концлагерей. Семь тысяч заключенных. Не самый крупный, должен заметить. В иные лагеря, те, что поближе к Уралу, до семнадцати тысяч загоняют.

— Так все это действительно правда? Ну, о лагерях? — спросил фон Тирбах.

— А тебе что, об этом не говорили? Там, за кордоном, когда готовили?

— Говорили, но, если честно, думал, что… Словом, пропаганда есть пропаганда.

— Существуют вещи, в которые трудно поверить, даже когда возвращаешься на родную землю в шкуре диверсанта, — подтвердил Курбатов. — Кстати, как вам удалось выследить нас, Адмирал?

— Я за вами не слежу, — насупился отставной моряк. — С подозрениями покончим сразу же.

— Договорились.

— Тогда спускаемся. Все, что вам нужно будет узнать об этом лагере, узнаете от меня.

— Сами оказывались в нем?

— Оттуда редко кто возвращается. К тому же перед властью я кристально чист. Даже отпетые большевички косятся на меня: слишком уж правоверным кажусь им. Иные откровенно боятся.

— На собраниях резко выступаете? Марксистские принципы отстаиваете? — поинтересовался фон Тирбах.

— Это само собой.

— Отчего же такая марксистская правоверность, притом, что служите, как я понял, все-таки Белому движению?

Адмирал снисходительно взглянул на фон Тирбаха: «Господи, какой ты еще зеленый в этих делах!». Но так ничего и не ответил.

— Пора спускаться, — молвил он через минуту, уже после того как, взяв у Курбатова бинокль, внимательно осмотрел территорию лагеря. — Ему ждать некогда.

— Кому это некогда? — уточнил майор.

— Черт, я забыл сказать: Конрад заявился. Требует к себе Легионера.

— Конрад? Решился?!

— Ты у них в почете, адмирал, — хозяин их явки по-прежнему ко всем обращался только на «ты» и всех называл «адмиралами». Курбатов и Тирбах уже привыкли к этому, — К славе идешь.

— Что он собой представляет?

— Понятия не имею.

— То есть. Хотите сказать, что видите его впервые?

— Как и Алина. С той разницей, что я-то его пока что вообще не видел.

— Вы же утверждаете, что он здесь.

— Но остановился не у меня. У него тут явка. У одной старухи, соседки моей. Основательно подслеповатой, кстати. У нее вы и встретитесь. Учтите, что Конрад — из прибалтийских немцев. Так интересуетесь, в чем проявляется моя правоверность? — обратился он к Тирбаху, считая, что с Конрадом уже все ясно. — И откуда у меня такая правоверность, если служу белым? По правде говоря, я не служу ни красным, ни белым. Единственное, кому я по-настоящему служу, так это своей ненависти. Не стоит выспрашивать подробности. У меня свои счеты с большевиками — и этим все заякорено.

— Тогда воздержимся от лишних вопросов, — заверил его Курбатов. — Кроме одного. Каким образом вы ведете свою борьбу в этой нашпигованной доносчиками и верными сталинистами-ленинцами стране? Как вам удалось столько времени продержаться здесь, ни разу не угодив в концлагерь?

Адмирал вышел на влажную от ночного дождя тропинку и настороженно осмотрелся. Не потому, что побаивался кого-то встретить. Просто это вошло в привычку: сказывались годы страха и подполья.

— Я изобрел свой, изысканный способ борьбы. Не оговорился, в самом деле «изысканный». Вот вы, рискуя жизнью, пробираетесь через кордон. С боями и диверсиями проходите тысячи километров. Много ли коммунистов вам удалось загнать на тот свет? Я имею в виду именно коммунистов, а не вступавших с вами в перестрелку солдат?

Курбатов искоса взглянул на Адмирала, но ответом не удостоил, хотя он и подразумевался: «Извините, подобными подсчетами не занимаюсь».

— Ясно, князь, ясно. А вот я, извините, подобной цифири не гнушаюсь. На моем счету их шестьдесят четыре. Причем речь идет о тех, «наиболее преданных делу партии», которые и на тот свет уходили при номенклатурных должностях.

— Понимаю: индивидуальный террор, — иронично констатировал фон Тирбах. — Поклонник Савинкова и компании. Мститель-одиночка. Каждый избирает свой способ борьбы. Тем более что мы, идущие по этой стране «вольными стрелками», тоже, по существу, террористы-одиночки, поэтому остаемся коллегами.