Отблеск безумной звезды - Тронина Татьяна Михайловна

— И правильно сделал! По-моему, пес сбесился… Или эта жара на него так подействовала, говорят, от жары тоже можно сойти с ума?..

— Я не знаю, — Оля повернулась на другой бок. — Ты иди, я хочу побыть одна.

— Ты точно в порядке? — растерянно спросил ее Викентий.

— Да. Иди.

Он еще некоторое время посидел рядом с ней, а потом тихонько вышел. У Оли не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний, лишь звенящая пустота пульсировала у нее в висках.

Она закрыла глаза и неожиданно уснула, точно в темный колодец провалилась.

…Холод, яркое мартовское солнце. Неприветливый город.

— Иди сюда! — подзывая, махнул ей рукой человек в машине.

Она, ни секунды не сомневаясь, пошла к нему, Просто потому, что замерзла и ей хотелось согреться.

— Поедем в одно место, — сказал человек, когда она села к нему в машину. — Там тебе будет хорошо, я надеюсь. Тут, на улице, тебя всякий может обидеть…

Машина сорвалась с места и помчалась куда-то.

— Люди злые, — утвердительно кивнула она головой. — Почему люди злые?..

— Я не знаю.

Они переехали через длинный мост, а потом вдруг развернулись и стремительно покатили в обратном направлении…

Оля, открыв глаза, подскочила на кровати.

«Что это? — в панике подумала она. — Что это такое?!.»

Перед ней за несколько мгновений промелькнули те самые события, о которых она не помнила и вспоминать не хотела, — ее уличные приключения и затем дни ее жизни у Павла.

Вспомнила старуху Бабаню, дом на Яузском бульваре, прогулки по весеннему городу, те нехитрые разговоры, которые пытался вести с ней Павел… Даже поход в психиатрическую клинику, где ей очень не понравилось и откуда она постаралась как можно скорее ускользнуть, увлекая за собой и Павла.

Вообще Павел был везде и всегда, и каждая минута ее воспоминаний была заполнена им, или ожиданием его. Да-да, когда он отсутствовал, она ждала его!

Он был добр, он заботился о ней, он был предан ей настолько, что казалось, будто, кроме нее, у него и нет никого…

А она сама, Оля, в те дни словно плавала в каком-то зыбком тумане и никак не могла вырваться из этой густой, плотной полутьмы наружу, в этот мир. Это было как сон, сон наяву, в котором почему-то она была не Олей, а женщиной по имени Дезире.

Дезире?

Это слово шло откуда-то из далекого прошлого. Когда-то оно, случайно услышанное, понравилось маленькой девочке по имени Оля. Именно так, кажется, она назвала одну из своих кукол. Но, боже мой, как это было давно!.. Так давно, что только сейчас она об этом догадалась, сопоставив все.

Детские впечатления — самые сильные. Наверное, именно потому она назвала себя именем своей куклы, когда была в забытьи.

— Да что ж это такое?! — ошеломленно пробормотала Оля, вскочив с кровати. — Я же милостыню просила… Сидела на улице, в какой-то грязной одежде! Ой, мамочки…

Поначалу то, что первые дни своего болезненного забытья она провела на самом дне жизни, как отверженная, поразило ее больше всего.

Но потом ей стало еще хуже.

— Боже мой, мы действительно… И мы с Павлом… о, какой стыд!

Она сама пришла к нему в первый раз и прикоснулась к нему, потому что знала, как она волнует Павла, и ей нравилось наблюдать за его волнением. И вообще сам он тоже ей нравился!

— Выходит, я напрасно его ругала… Нет, он, конечно, виноват, но и я… — растерянно бормотала Оля. Она схватилась за зеркало. — Ну, да, неудивительно, что он меня не узнал, я тогда была совершенно другой… — она дернула себя за волосы, потом сделала несколько гримас перед зеркалом.

Она бросила зеркало в угол и снова ничком упала на постель.

С огромным трудом ее сознание вмещало в себя события прошедшей весны. «Не может быть… нет, это была не я!»

— Кекс убил Олежека, и это на меня так подействовало, что память ко мне вернулась… ну да, Пал Палыч меня предупреждал, что рано или поздно это случится! — Оля заплакала, потом засмеялась (без всякого намека на веселье), а потом снова заплакала — так мучительно жаль стало ей белобрысого соседского мальчика.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Прошло четыре дня с тех самых пор, как к Оле окончательно вернулась память.

Она лежала в саду, в гамаке, и читала книгу, вернее пыталась читать, поскольку никак не могла сосредоточиться.

— Вчера Олежека, должно быть, хоронили… — хмуро произнесла Мура, подойдя к Оле. — Что за жизнь, а?..

— Мура, молчите, мне так жаль его! — попросила Оля, вытирая слезы, тут же набежавшие на глаза.

— Всем жаль… — уныло буркнула домработница.

Из-за кустов появилась Кристина, как всегда, в прямой темной юбке и белой блузе, лишь расплывшееся чернильное пятно на груди, где был накладной карман, странно диссонировало с ее строгим, совсем не дачным обликом.

— Слышали? — возбужденно крикнула она.

— Что? — в один голос воскликнули Оля и Мура.

— Фаня чуть не разбилась! Только что узнала, звонили из Москвы…

— Жива?..

— Жива, жива, что ей сделается… А вот машина всмятку!

— С жизнью, что ли, решила от горя покончить? — тревожно спросила Мура.

— Нет, случайная авария…

«Ласточка… Она называла свою машину «ласточкой»!» — мелькнуло у Оли в голове.

— Вот как бывает, человек за короткое время теряет все, что любил, — пробормотала она.

— Ха, любила! — с другой стороны появился Силантьев, слегка пошатываясь. — Она никого не любила.

— Машину и Кекса она точно любила! — с досадой произнесла Мура. — Ну, сына, может быть, чуть меньше, это все знали…

— Зачем только Кекса убили, не понимаю, — сказала Кристина, разглядывая пятно на своей груди. — Надо же, ручка протекла!..

— Как это не понимаешь? — вспыхнула Мура. — Он, значит, ребенка загрыз, а его надо было в живых оставлять?

— Ну он же не виноват! Это Фаня виновата, что оставила его вместе с ребенком… а Олежек был еще маленький и бестолковый, он наверняка сделал что-то такое, что разозлило Кекса…

— Что за люди! — с ненавистью закричал Силантьев. — Вчера телевизор смотрел, так там сказали, что чуть ли не девяносто процентов населения России за то, чтобы вернуть смертную казнь, а вот собачек они жалеют!

— Правильно! Потому что самый страшный зверь — это человек! — возмутилась Кристина.

— Давайте тогда все умрем, — предложила Оля, мрачно усмехнувшись. — Все, все человечество! А природа и животные пусть живут… мы им только мешаем.

— Хорошая мысль! — хихикнул Силантьев.

— Как можно шутить над такими вещами! — обиделась Кристина.

— А что? Кто-то из умных сказал, что нет более страшного сочетания, чем любовь к животным и нелюбовь к людям… — сказал Силантьев. — Я вот про одного физика, который то ли атомную, то ли водородную бомбу создал, такую вещь знаю… Он, значит, бомбу свою придумывал, которая разом несколько миллионов могла убить, и в то же время бездомных котят на улице подбирал… Уж такой жалостливый товарищ был!

— Серьезно? — удивилась Мура.

— Вы не понимаете! — топнула Кристина ногой. — А ты, Оля…

— Что, Кристина?

— Я думала, ты человек, а ты…

— Что я?

— Ты сама не знаешь, что такое любовь!

— А ты знаешь? — строго спросила Оля.

— У Оленьки замечательный жених, — встряла Мура. — Уж такой вежливый, такой обходительный… Было б мне лет на сорок поменьше, я бы непременно его отбила у нее.

Кристина несколько мгновений смотрела на Муру, вытаращив глаза. Потом, ни слова не говоря, умчалась прочь.

Оля тоже отложила книгу, выпрыгнула из гамака и пошла в совершенно противоположную сторону.

Сияло солнце, нежно пах гелиотроп, и над цветами сонно жужжали шмели — все вокруг дышало покоем и благодатью, но почему-то не было мира в душах людей, живущих здесь…

В дальнем конце сада, за флигелем, где жили Оля, Викентий и Эмма Петровна, пряталась в зарослях крапивы душевая кабина. На крыше ее была огромная бочка с водой, нагревавшейся естественным путем — от солнечных лучей.