История военного искусства - Ганс Дельбрюк

4. Усиливая именно левое крыло и делая его нападающим, Эпаминонд (как признал еще Рюстов и как я у него перенимаю) основывался на том случайном, внешнем обстоятельстве, что в старом фланговом бою - хотя он и был по своей идее фронтальным столкновением - правое крыло обычно выдвигалось вперед. Кромайер (Antike Schlachtfelder in Griechenland, I, 79) полагает, что тут допущено смешение двух понятий - "сдвига вправо" и "выдвижения правого крыла". Из наших источников, считает он, можно усмотреть лишь первое. Это мнимое смешение происходит только от недостаточно внимательного изучения Кромайером как элементарной тактики, так и источников. Когда фаланга тянет вправо, то даже при простом марше левое крыло неизбежно будет "заваливать", т.е. отставать, тем более, что при этом левые крылья обеих сторон вследствие "сдвига вправо" будут чувствовать себя под угрозой охвата, правые же крылья, ободренные перспективой окружить противника, будут рваться вперед. Кроме того, у греков по большей части на правом крыле сосредоточивались лучшие войска. Да и в источниках можно найти доказательство отставания левого крыла, как, например, в отчете о сражении при Коронее ("Hell.", IV, 315 ff), когда орхоменцы на крайнем левом крыле Агезилая ожидали нападения фиванцев, между тем как им навстречу вышли другие контингенты.

 Вместе с ложной предпосылкой Кромайера рушатся и все его выводы, так что не стоит труда останавливаться на них, тем более что у него мы совершенно не находим ясного представления, каким собственно образом Эпаминонд защищал свое более слабое крыло. По рюстовскому толкованию, этот вопрос освещается просто и ясно: так как неприятельское левое крыло и без того обычно продвигалось медленно и осторожно, то Эпаминонду достаточно было приказать своему правому крылу тоже придерживаться позади, и у него таким образом получалось нужное ему выдвижение вперед левого крыла. Вместо этой ясной картины Кромайер предлагает туманные общие соображения о местности и псевдонаучные, ошибочные сравнения с тактикой Фридриха Великого. К этому вопросу я еще вернусь, когда доведу свой труд до Фридриха. Сравн. Roloff, Probleme a. d. Griechischen Kriegsgeschichte, стр. 42, и сл., где в обстоятельном разборе опровергаются положения Кромайера.

 Там же (стр. 12 и сл.) дается уничтожающая критика рассуждений Кромайера об Эпаминонде как о "стратеге-сокрушителе": Кромайер, как показывает Ролоф, недостаточно ясно понимает, в чем по существу заключается разница между "стратегией сокрушения" и "стратегией измора", и недостаточно глубоко изучил источники Е. v. Stern ("Lit. Zentr. В1.", 1903, No 24, Sp. 777), в большинстве случаев соглашаясь с Ролофом, по этому пункту считает нужным взять сторону Кромайера. Однако его доводы не выдерживают критики.

 Он не принимает ясного свидетельства, что Эпаминонд вынужден был ожидать, пока соберутся все его пелопоннесские союзники, и считает недопустимой мысль, чтобы столь близкие общины, как Мегалополь, Аргос и др., могли еще не быть на месте.

 Между тем приведенная Ролофом цитата из Ксенофонта (Hell., VII, 5, 9) вряд ли может быть истолкована в каком-нибудь ином смысле; но и независимо от показаний Ксенофонта мы должны спросить: если не в ожидании союзников, то чего же ради Эпаминонд так долго оттягивал решительную встречу? Или, если его войска или хотя бы их большая часть были налицо, разве он располагал таким подавляющим превосходством сил, при котором можно было обойти любую, даже столь сильную позицию?

 Далее, Штерн считает очень неправдоподобным, чтобы все недостающие контингенты "как по уговору" должны были прибыть в течение нескольких дней. Но почему же нет? И почему не "по уговору"?

 Наконец, Штерн полагает, что Эпаминонд, уклонившись от боя и предприняв поход против Спарты, вполне мог рассчитывать принудить Спарту к миру, если бы только ему удалось взять город внезапным нападением и увести в плен женщин, детей и оставшихся дома мужчин.

 На это можно возразить, что Эпаминонд был бы очень слабым полководцем, если бы держался такого расчета: большие войны не разрешаются путем захвата неожиданным нападением неукрепленных городов. Еще стоит под большим сомнением, удалось ли бы в самом деле Эпаминонду взять так много пленных; ведь спартанские женщины, дети и т.д. спаслись бы вовремя бегством. И даже если бы фиванцам удалось взять такую большую добычу, почему же спартанцы и их союзники стали бы после этого избегать сражения, которое одно могло решить, за кем останется взятая без боя добыча?

 Штерн впадает в грубую ошибку, припоминая здесь, как спартанцы после взятия в плен их гарнизона на Сфактерии запросили у афинян мира. Тогда обстоятельства были совсем иные: спартанцы не видели никакой возможности освободить пленных или вообще нанести афинянам сколько-нибудь чувствительный удар. Но войско Эпаминонда, обремененное и связанное своей добычей, не могло бы избежать сражения с жаждавшими мести спартанцами. Следовательно, Ролоф совершенно прав, когда не ищет в этом походе серьезных захватных намерений, а видит в нем лишь демонстрацию с единственной целью: выиграть время, пока не стянутся подкрепления.

 Обстоятельное описание сражения при Мантинее у Кромайера не имеет никакой цены, изобилует существенными искажениями и стоит в противоречии с источниками. Здесь и Штерну пришлось согласиться с критическими указаниями Ролофа. Равным образом не удалось Кромайеру твердо определить топографию посещенного им поля сражения, так как ему только по возвращении из этой поездки пришло на ум, что, собственно, подлежало определению.

 Кромайер делает открытие, что Эпаминонд в особенной мере считался с условиями местности и искусно пользовался ими. Но это "открытие" мы должны отвести. Пользоваться местностью умели уже и Мильтиад, и Павсаний, а утверждение, что Эпаминонд тоже умел использовать местность, вовсе не составляет открытия: это само собою разумеется и, надо признать, оговаривалось выше в нашем изложении.

Часть третья. МАКЕДОНЯНЕ.

Глава I. МАКЕДОНСКОЕ ВОЙСКО.

 Тактические идеи Эпаминонда были переняты и развиты царем Македонии Филиппом II. Македония была преимущественно

земледельческой равнинной страной, с весьма незначительным городским населением. Скотоводы и земледельцы были недостаточно богаты, чтобы иметь тяжеловооруженных гоплитов, и не могли легко стягивать в одно место большие силы: для того чтобы из отдаленных пограничных местностей дойти до главного города Пеллы, расположенного внутри страны, требовалось от 4 до 5 дневных переходов. Поэтому образовалась особая военная каста, - аристократы, сражавшиеся на конях, - тогда как народ выставлял только пельтастов, которые сражались без определенного тактического распорядка, рассматривались как вспомогательный род войск и не могли противостоять греческим гоплитам.

 Фукидид (IV, 126) в обращении к воинам полководца Брасида превосходно разъясняет разницу между греческим и варварским способами сражаться. Спартанскому полководцу пришлось отступить перед превосходившими его силами воинственных иллирийцев; его солдаты объяты страхом, но он говорит им: только вид варваров страшен, страшна их численность, их воинственные боевые крики и бряцание их оружия. Но в рукопашном бою они никуда не годятся, ибо не сохраняют стройных рядов и не видят ничего постыдного в том, чтобы отступить со своих мест. А раз каждому из них предоставляется на усмотрение - драться или отступать, мотивы к уклонению от боя всегда найдутся. Вот почему варвары предпочитают грозить издали, не вступая в рукопашную схватку29.

 Но так как собственно военная группа, группа знати, не могла быть многочисленной, то и вся Македония в древнейшие времена представляла собой очень слабое в военном отношении государство. Только прочный монархический строй, установленный царем Филиппом II, создал из этих элементов военную силу, которая вскоре превзошла всех соседей. Царь собрал средства, чтобы кроме греческих наемников, принятых им на службу, содержать также постоянное войско из своих подданных, дал им военное воспитание, нашел для этого войска новые и своеобразные формы ведения боя и развил тактическое искусство так, что оно стало новой отраслью военного искусства, превзошедшей греческое влияние. Мы начнем с описания кавалерии.

 КАВАЛЕРИЯ

 Греческая конница представляется нам в виде довольно беспорядочных отрядов, которые, будучи снабжены доспехами, хотя и стремились в бою к удару холодным оружием, но употребляли копье больше для метания, чем для ударов.

 Ксенофонт, у которого есть два труда о коннице, а именно: "О конном искусстве" и "О вождях конницы", говорит, что он предпочитает для вооружения два коротких копья одному длинному30. Последнее неудобно и ломко; из двух коротких копий, более крепких и удобных, одно можно бросить, а другим колоть во все стороны31.