Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре - Евгений Елизаров

Что же касается этнически чуждых хозяину домашних рабов, то их численность часто измеряется сотнями. Так, тот же Тацит пишет в своих «Анналах» об обстоятельствах смерти в 61 г. римского городского префекта. Убийцей упомянутого выше Луция Педания Секунда стал один их четырехсот рабов, служивших в его доме и в момент убийства находившихся в нем[256]. Здесь уместно упомянуть и реакцию населения Рима на их осуждение: дело дошло до уличных беспорядков и демонстраций перед Сенатом (да и в самом Сенате нашлись его противники). Она свидетельствует о том, что даже в эпоху «классического» рабовладения домашние рабы продолжали восприниматься чем-то вроде младших членов фамилии, а вовсе не чужеродным враждебным ей началом. Так, сегодня наше нравственное чувство возмущает жестокое обращение хозяина с собакой, но нисколько не беспокоит массовая травля насекомых, проживающих в его же доме.

Перемена этнического лица не может не повлечь за собой изменение и образа жизни и характера отношений, соединяющих людей. Ясно, что в пределах этого множества неизбежно формирование известных парцелл, связанных либо кровными узами, либо особыми чувствами. Кстати, «пленные мальчики», о которых пишет Плутарх, покупаются, скорее всего, не для бытовых услуг.

Как уже было сказано, самый почетный брачный союз, который сообщал и главе фамилии, и матери его семейства наивысший статус, был доступен исключительно патрицианским родам. Все остальные могли воплощать свои матримониальные планы в гораздо менее престижной форме. Но если римские плебеи могли заключать браки с римлянками, то лично свободные выходцы из других областей и вольноотпущенники, по вполне понятным причинам, тяготели к этнически близким культурам. Поэтому дезинтеграция могла только нарастать.

Думается, что и рабы, имевшие возможность втайне от хозяев строить свои союзы, находили предмет своих влечений не в кругу римлян, но среди своих же соплеменников. И это тоже не могло не сказаться на разложении культурного единства. Ведь как уже говорилось, одним из ключевых ориентиров полового влечения становится гендерный фактор, а это тоже умножение многовекторности культуры.

4.3.5. Рост благосостояния

Немаловажную роль играет радикальное изменение образа жизни старших членов семьи, собственных детей paterfamilias.

Мы помним, что во времена библейских патриархов положение сыновей мало чем отличалось от положения домашних рабов. Достаточно вспомнить жалобу старшего брата из притчи о блудном сыне: «вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими…»[257] Рост благосостояния постепенно меняет положение дел.

В аристократических семьях Рима кровные родственники отца семейства живут совсем по другим законам. Впрочем, не только в аристократических и не только в Риме. Геродот пишет: «Научились ли эллины от египтян также и этому, я не могу определенно решить. Я вижу только, что и у фракийцев, скифов, персов, лидийцев и почти всех других варварских народов меньше всего почитают ремесленников, чем остальных граждан. Люди же, не занимающиеся физическим трудом, считаются благородными, особенно же посвятившие себя военному делу. Так вот, этот обычай переняли все эллины, и прежде всего лакедемоняне».[258] В Греции вообще ни одно ремесло недостойно свободнорожденного человека; любой ручной труд – унижение: «Физический труд – мука и боль, удел несвободных и низших, тяжкое и нечистое занятие, унижающее человека и приближающее его к скотине»[259]. Более того: эллин готов восхищаться творениями Фидия и Поликлета, но если бы ему самому предложили стать Фидием или Поликлетом, он с отвращением отказался бы, – и все только потому, что, подобно рабу, скульптор работает руками. Плутарх пишет: «…часто, наслаждаясь произведением, мы презираем исполнителя его…»[260] «Ни один юноша, благородный и одаренный, посмотрев на Зевса в Писе, не пожелает сделаться Фидием, или, посмотрев на Геру в Аргосе – Поликлетом, а равно Анакреонтом, или Филемоном, или Архилохом, прельстившись их сочинениями: если произведение доставляет удовольствие, из этого еще не следует, чтобы автор его заслуживал подражания»[261]. (В скобках заметим, что рудименты такого представления будут жить еще долго. Вот что пишет Стендаль об отце Микеланджело: «Стоило невероятных усилий уговорить старого дворянина: он клялся, что не переживет, если его сын станет каменотесом. Тщетно друзья семьи пытались донести до него разницу между скульптором и каменщиком».[262])

В сущности то же презрение к физическому труду культивируется и в Риме.

Ясно, что первыми, кто перенимает это презрение к физическому труду, являются собственные дети патриарха. Таким образом, положение сыновей уже не идет в сравнение с положением старшего сына из библейской притчи. А это значит, что в патриархальной семье выделяется своеобразное ядро, которое отличается не только гражданскими правами (отличие правовых состояний существовало и прежде), но и самим образом жизни. Еще раз вспомним слова Аристотеля: «…нужно, чтобы граждане имели возможность <..> пользоваться досугом, совершать все необходимое и полезное, а еще более того – прекрасное».

Все это говорит о том, что и собственные дети патриарха (и, конечно же, отличаемые им и его детьми женщины и «мальчики») со временем образуют особый разряд. Но и чисто юридическое состояние законнорожденных детей домовладыки определяется не только перспективой наследства и возможностью, по смерти родителя, стать суверенным властителем собственного «дома». Упомянутые Тацитом домашние рабы, среди них женщины, и дети, были казнены Нероном по той причине, что к этому обязывал закон Рима (кстати, совсем недавно, в 10 г., подтвержденный Августом), – собственные же наследники исключались из числа обреченных.

4.3.6. Статус домовладыки

Наконец, не последнее место в ряду обстоятельств, порождающих распад патриархальной семьи, играет изменение статуса самого патриарха.

Причины этого изменения понятны: диверсификация деятельности, разделение труда означает экспоненциальный рост информационной составляющей человеческой жизни, а следовательно, такую же диверсификацию и разделение ее информационной базы, и в этих условиях отец семейства перестает быть носителем исключительной тайны бытия, посредником между богами и миром людей. Известное отличие от домочадцев продолжает оставаться (как оно остается и сегодня), но уже теряет сакральный характер.

Отец еще не вполне распавшегося семейства продолжает оставаться крупным собственником, но при этом давно не работает сам. Уже не будучи носителем той базы данных, которая обеспечивает функционирование хозяйства, из обладателя тайны мастерства он превращается в простого управленца. Но и само управление, превращаясь в особый вид деятельности, начинает требовать многих умений и знаний. Единство планирования, организации исполнения, контроля и анализа результатов, словом, все того, что в совокупности образует замкнутый цикл, впервые описанный Шухартом[263] и в 1982 г. развитый Э. Демингом в работе «Выход из кризиса», часто осуществляется не им, но находящимся в его власти специалистом.

Разумеется, это не значит, что полумифические мастера, способные объять своим сознанием гигантские объемы предельно детализированной информации, исчезают. Они сохраняются и в эпоху строительства египетских пирамид, требовавших тщательного согласования усилий тысяч и тысяч работников (Геродот говорит о ста тысячах), каждый из которых знал только свое дело. Кстати, уже в это время даже в пределах еще недавно одного ремесла появляются более узкие специализации рабочих. Так в обработке камня рождаются самостоятельные профессии: камнесечцев, камнетесов и камнерезов.[264] Что же говорить об остальных ремеслах? Между тем работу каждого специалиста (и его подручных) нужно было вписать в общий замысел, доступный лишь одному, и ясно, что этот один должен был обладать незаурядными способностями. В истории Египта таков Имхотеп, выдающийся архитектор периода Древнего царства, верховный сановник Джосера – второго фараона III династии (2630–2611 до н. э). Такие же гиганты, руководящие огромными коллективами людей продолжают существовать во времена воссоздания разрушенных персидским нашествием Афин (см., например, описание, которое дает Плутарх[265]). Они творили историю Европы еще в XIX столетии (см., например, очерк императорского штаба Наполеона, в котором были заняты тысячи офицеров и гражданских чиновников, каждый из которых в конечном счете выполнял его начертания[266]). Последние из этих же «могикан» встречаются в конце XIX и даже в XX веках. Об одном из них, «корабельном инженере-самоучке» П. А. Титове, который, не зная элементарной алгебры, руководил строительством самого современного по тем временам броненосца, напишет в своих воспоминаниях академик А. Н. Крылов[267]. Между тем эскадренный броненосец того времени – это примерно то же, что авианосец в наше.