Дикое золото - Александр Бушков

«А ведь ты это искренне говоришь, – подумал Бестужев. – Нет, не ты, не ты… Есть вещи, которые таким, как ты, и в голову не придет сделать. Не ты…»

– Что вы имеете в виду под компетенцией? – спросил он напористо. – Как раз в вашей компетенции все, связанное с данным делом.

– Это я так обмолвился…

– Вздор, – сказал Бестужев твердо. – Вы не обмолвились – это у вас накипевшее прорвалось. Федор Иваныч, я ведь не паркетный шаркун, я сыщик и, говорят, неплохой… Что за странные намеки насчет компетенции? Что у вас накипело? Я требую ответа. Требую, – жестко подчеркнул он. – Полномочия мои такое право дают. В чем сложности?

Помолчав немного, Польщиков вдруг махнул рукой:

– А, семь бед – один ответ. Дальше не пошлют, а если и пошлют, будет то же самое… Господин ротмистр, я, вполне возможно, работал бы эффективнее, не отбирай у меня часть полномочий и прерогатив град Шантарск…

– А конкретнее? Я требую, поручик.

– Дальше Кушки не пошлют, больше пули не дадут… – Польщиков резко выпрямился, что применительно к нему, очевидно, означало самое эмоциональное выражение протеста. – Господин ротмистр, когда по территории, подведомственной моему участку, регулярно разъезжают сотрудники губернской охраны, когда они под носом у меня вербуют агентуру, а то и перевербовывают, причем сверху рекомендуют не чинить ни малейших препятствий, такое может означать одно: то ли мне перестали доверять, то ли считают нужным мою компетенцию резко ограничить. Протестовать не могу-с – против субординации…

– Кто ведет работу на вашем участке? Поручик!

– Есть такой купец…

– Ефим Даник?

Польщиков согласно опустил ресницы:

– Мало того, что документы выправлены по всем правилам, губерния подтвердила его полномочия… Понимаете мое положение?

– Кто подтвердил?

– Сверху, – показал поручик в потолок пальцем.

Бестужев видел, что более детального ответа ни за что не добьется, – у тихого бунта есть свои пределы, и они как раз только что были достигнуты…

– С какого? – все же переспросил он.

И ответа не дождался, поручик без надобности принялся ворошить бумаги на столе.

– Ладно, – сказал Бестужев. – Анонимку на Гнездакова не выкинули?

– Как можно? Зарегистрировано-с, срок хранения не истек…

Еще не дочитав бумагу до конца, Бестужев понял, что она составлена и написана тем же неизвестным интриганом, что сочинил донос на недотепу Покитько, – тот же почерк, тот же стиль, даже водяные знаки на бумаге те же…

Глава седьмая

Дикое золото

– Все в полном порядке, ваше благородие, – приложил руку к козырьку рослый железнодорожный жандарм. – Подозрительного ничего в полосе отчуждения не усмотрено, по-моему, все в точности как всегда. Прикажете давать отправление?

Бестужев бросил под ноги окурок и тщательно придавил его носком сапога. Огляделся, стараясь проделать это незаметно, как учили. В общем, жандарм был прав – куда ни посмотри, не видно ровным счетом ничего подозрительного: люди на небольшом перроне такие, каким им и подобает быть, обычные, никто не выламывается из общей истины ни подозрительным любопытством, ни, наоборот, деланным безразличием (безразличие тоже нужно уметь изобразить, неумелая игра режет опытный глаз)…

– Отправляйте, – кивнул он, нахлобучив поплотнее инженерную фуражку – этому персонажу еще рано было уходить со сцены.

Жандарм вновь откозырял, гораздо торопливее, побежал мимо черного тендера к паровозу. Уперевшись носком сапога в подножку, Бестужев одним прыжком оказался в теплушке. Коротко, звонко лязгнула сцепка, паровоз пронзительно свистнул, мощно фыркнул – и товарный поезд тронулся, постепенно набирая ход. Аккуратное здание вокзала, коричневое с белой каймой, осталось позади, а за ним и поднятый семафор. Какое-то время еще тянулись простые крестьянские домишки, потом пропали и они, паровоз свистнул, наддал, двигаясь меж подступивших совсем близко сосен, словно снаряд в пушечном жерле.

Бестужев, стоя в дверях, оглядел теплушку. Все было в полном казенном порядке – за невысокой деревянной решеткой лежали кожаные сумки, опечатанные орленой казенной печатью, и возле них, зажав карабины меж колен, сидели на скамеечке двое стражников. Семен с Пантелеем помещались в другом углу. Два длинных зеленых ящика стояли как раз посередине, напротив двери. Мышеловка была взведена и старательно оснащена вкусным кусочком сыра. Вопрос только, имеется ли в пределах досягаемости сырного духа хоть одна мышь…

Хоть в горле уже першило, он зажег очередную папиросу, пуская дым в распахнутую дверь, прихваченную к стене изнутри железным крюком. До сих пор не отпускало напряжение девятичасового путешествия от приисков до Аннинска, когда в любой момент мог произойти очередной, новый, непредвиденный сюрприз.

Обошлось. Никто ни разу не побеспокоил золотой караван с преступными намерениями, что немедленно вызывало вопросы и раздумья. Они либо отказались от налета, либо…

Самое грустное, что у него по-прежнему оставался не один твердо, уверенно подозреваемый, а двое. И Енгалычев, и Мельников, окажись они все же замешаны, получили разную ложь, но нынешняя ситуация с равным успехом могла оказаться следствием деятельности либо первого, либо второго. И тот, и другой могли по своим причинам дать сообщникам сигнал об отмене налета…

– Все помните? – сурово обернулся он к стражникам.

– Точно так, ваше благородие, – торопливо ответил тот, что постарше. – Ежели, не дай бог, нападут – ружья бросать и пощады просить…

Видно было, что оба испуганы, вышиблены из колеи странными распоряжениями начальства, – но не посвящать же их в детали… Обойдутся. Итак, можно решительно сказать, что Польщиков ни при чем – он-то как раз проверен самим фактом ненападения…

Он передвинул кобуру с наганом на живот, так, чтобы бросалась в глаза. Думать о Тане не было времени – и слава богу, потому что все повисло в самой мучительной неопределенности. Они даже не увиделись перед…

Бестужев вздрогнул и сбился с мысли – паровоз испустил длиннейший, душераздирающий свист, а там начал свистеть и вовсе беспрерывно. Что-то там происходило впереди!

Он успел подумать, что паровозная бригада – из соседней губернии, из Новониколаевска, совершенно не посвященная в здешние уголовные хроники. Что ж, так даже лучше…

Высунулся, держась за косяк. Отчаянно заскрежетали колеса – машинист тормозил. Теплушка была расположена непосредственно за тендером, железная дорога выполняла здесь плавный поворот – и потому Бестужев сразу разглядел стоящую прямо на путях накренившуюся телегу, лишившуюся одного из задних колес, увидел, как храпит и прижимает уши замухрышка-лошадка, как один мужик держит ее под уздцы и вроде бы пытается свести с «чугунки», но отчего-то все время получается так, что она лишь пятится – именно на рельсы. Второй просто бегал рядом, хватаясь за голову и вопя.

Поезд остановился окончательно, шумно выпустил струи пара. Слышно было, как испуганно храпит лошадь. Вслед за тем Бестужев услышал ругань машиниста – мастерскую, в три загиба, – а в следующий миг справа от него раздался громкий и, такое впечатление, даже веселый голос:

– Руки задери, шкура!

Повернув голову, он узрел не далее чем в полуаршине от своей физиономии черный зрачок пистолетного дула. Машинально отметил, что это «Бергман», машинка надежная и убойная. Тут же, одним прыжком проскочив мимо него, в теплушку метнулся второй, выстрелил в потолок и яростно заорал:

– Сидеть смирно!

Краем глаза Бестужев успел заметить, что оба мужичка уже вскарабкались на паровоз, а потом тот, что проник в теплушку, дернул его за шиворот так, что ротмистр улетел внутрь. Ухитрился все же не упасть, остался на ногах и поднял руки – как и остальные четверо.

– Туда иди! – показал ему пистолетом налетчик.

Бестужев послушно отодвинулся в угол, к остальным четырем, – стражники уже побросали карабины. Слышно было, как справа, со стороны вагонов, кто-то возится, гремя сцепкой.

Налетчик, стоя на широко расставленных ногах, приказал:

– Кобуры снимайте, шкуры охранные! Кидайте в угол! Тогда еще поживете…

Судя по движениям и по голосу, он был довольно молод. Лицо закрывал матерчатый капюшон с прорезями – как у палача или неуловимого бандита Фантомаса из французской фильмы, виденной Бестужевым в Австро-Венгрии.

Бестужев снял пояс с кобурой и кинул в указанный угол. Так же поступили и Пантелей с Сёмой.

– А теперь стойте тихо, драконы! – распорядился нападавший, прочно привалившись к дощатой стене теплушки. – А то живо на небеса отправлю!

Он никоим образом не производил впечатления истеричного или неопытного – говорил скупо, оружием не размахивал, держал его вполне уверенно. «Битый» – оценил Бестужев.