Ольга, княгиня зимних волков - Елизавета Дворецкая

И довольно быстро понял, что его зацепило. С самого начала их встречи Сверкер вовсе не выглядел человеком, у которого бесследно исчезла дочь. Удивление при виде молодой жены ладожанина быстро заставило его «забыть» о своем горе, да так прочно, будто у него никогда и не было никакой дочери! В такую бесчувственность смолянского князя Альдин-Ингвар не верил – он ведь помнил, как сокрушен был Сверкер смертью матери. Вторая подобная потеря за столь короткое время должна была вовсе его подкосить. А он, напротив, оправился за эти три месяца, повеселел и приободрился. Будто нашел способ вернуть удачу. Вновь «скорбеть» он начал лишь после того, как разговор зашел о Ведоме. И будто опомнился, осознал свою ошибку и спровадил гостей отдыхать.

Выстроив все это в голове, Альдин-Ингвар сел. Совершенно ясно вырисовывалась мысль: Сверкер обманывает его. Свою дочь он попросту спрятал. Нашел способ уклониться от боя: не принять сватовство и не отказать.

Что теперь делать? Глупее всего было бы обнаружить свои подозрения. И какая удача, что он не успел брякнуть про желание Ингвара киевского взять за себя Сверкерову дочь! Как будто благосклонная диса в последний миг невидимой ладошкой закрыла ему рот, поймав опасные слова уже на губах. Ведь Сверкер спрятал дочь, поскольку думал, что Альдин-Ингвар возобновит свое сватовство. Теперь, когда тот явился с молодой женой, Сверкер должен решить, что опасность миновала. И ничто ему не мешает внезапно «найти» драгоценную пропажу. Теперь важны две вещи: чтобы Сверкер ничего не узнал о замыслах киевлян и чтобы у него было время вернуть дочь домой.

– Что ты все не спишь? – шепнула вдруг Деляна.

Оказывается, она тоже не спала, но не подавала вида, не мешая мужу думать. Однако он думал что-то слишком долго, так себя и уморить можно!

– Знаешь что, сокровище мое… – Альдин-Ингвар снова лег, чтобы приблизить лицо к самому ее уху. – Завтра мы скажем, что ты нездорова и тебе нужно несколько дней отдохнуть…

Лето было в разгаре, с севера не приходило никаких дурных вестей, и Альдин-Ингвар расположился в гостях у Сверкера, будто любимый родич. При его осведомленности и любезности ничего не стоило проводить в приятных беседах с хозяином и местными нарочитыми мужами целые дни. Сверкер, гордясь своими владениями, возил его на лов, показывал многочисленные мастерские Свинческа: кузни, литейни, кожевни. Весной Альдин-Ингвару некогда было знакомиться со всем этим, но теперь он извлек много поучительного.

Деляну он доверил заботам княгини. Гостислава, похоже, была даже рада найти замену дочери. Вот она и в самом деле тревожилась: это заметила даже простодушная Деляна. То и дело княгиня устремляла на нее пытливый и тоскующий взор, будто пыталась через эту молодку увидеть другую – ту, о которой почти ничего не знала.

Молодая гостья жаловалась на слабость, дурноту, головную боль, якобы мешавшие ей продолжать путь.

– Ты не тяжела ли? – сразу шепнула Гостислава, едва ей доложили, что Деляна захворала и не может встать.

Конечно, это было первое, что приходило в голову, когда речь шла о недомогании новобрачной.

– Н-не знаю, – пробормотала Деляна, которую поразила эту мысль.

– А «краски» давно ли были?

– Еще в Киеве…

Из-за всех переживаний до и после свадьбы Деляна сбилась со счета и теперь окоченела от мысли, что ведь Сверкерова княгиня может быть права!

– Ну, так оно законное дело! – Гостислава улыбнулась. – Знать, Лада благословила.

Потом вздохнула из самой глубины души. Что теперь ее-то дочь? Может, тоже… Но нет рядом с нею ни заботливой матушки, ни доброй свекрови. Вместо всей мужниной родни – старые упыри Гудя да Сорога. Может быть, только Нежанка с ней. То, что обе девушки исчезли одновременно, немного утешало княгиню. Если Ведома смогла взять челядинку с собой, при ней есть хоть один свой человек.

Гостислава знала о замысле мужа: под предлогом похищения с купальского игрища выдать Ведому за Зоряна и таким образом обойти запрет Ингвара. Об этом ей рассказала сама Ведома. Отец не велел ей этого, но она никак не могла позволить, чтобы родная мать оставалась в неведении о ее судьбе! Гостислава, за двенадцать лет привыкшая молчать и таить свои чувства от мужа и всего света, и виду не подала, будто что-то знает. Грядущий брак ей не нравился: и тем, что губил надежды последнего из Велеборовичей, а еще больше тем, что делал ее родную дочь костью, из-за которой будут драться злые сильные псы. Сверкер отлично знал, что киевский князь придет в ярость из-за этого брака. А Ведома таким образом вступала в тот самый род, который находился под властью Ингвара. Тот мог предпринять что угодно.

Княгиня помнила события осени двенадцатилетней давности, о которых тогда много говорили. Как Ингвар пришел с войском в низовья Ловати, вызвал на бой князя Дивислава, разбил его, разграбил городок, забрал в полон юную вдову-княгиню и пятерых детей Дивислава от первой жены. Зоряну он позволил стать наследником отца, но при условии, что тот будет во всем ему повиноваться. Женившись на княжьей дочери без позволения, Зорян нарушил это условие. Было вполне вероятно, что Ингвар киевский в ответ повторит поход. Но только теперь вдовой и пленницей станет Ведома! И случится именно то, чего хитроумный Сверкер пытается избежать. Но только уже безо всякого закона и почета.

Все это очень не нравилось Гостиславе. Но спорить она не могла. Поскольку весь замысел был тайным и держался на одних намеках, муж просто высмеял бы ее, но не послушал. Ей ли надеяться на него повлиять – после того как он перебил всю ее родню! Но не раз с тех пор Гостислава по полночи сидела над укладкой, на которой спала ее младшая дочь. Ее последнее утешение. Прияне всего восемь лет, но у Гостиславы уже болело о ней сердце. Что с ней станется? Какую судьбу уготовали Прияне эти войны за власть над Путем серебра?

– Не нужно пока никому говорить, – с трудом выбравшись из своих мыслей, сказала Гостислава Деляне. – Даже мужу пока не говори. Чем позже люди узнают, тем лучше. Оно всегда так – чем меньше толков, тем надежнее.

И снова вздохнула.

На самом деле Деляна, хоть и морщила лоб, пытаясь высчитать дни, которых и впрямь набегало как-то много, чувствовала себя хорошо. Но, зная, что Альдин-Ингвару это нужно, покорно лежала целыми днями в углу помоста гостевого дома, отгороженная занавесом. Пила отвары нивяницы, мяты и мяун-травы, которые ей готовила сама княгиня, ела кашу, которую княгиня присылала ей сразу как проснется и перед сном.

Муж заходил проведать Деляну очень часто, и ей стоило труда не выболтать ему столь важную новость. Но она крепилась, зная, что мысли его сейчас заняты другим. Доверенным людям в дружине Альдин-Ингвар наказал исподволь, чтобы в разговорах со смолянами постарались вызнать, не известно ли на самом деле чего-нибудь о пропавшей княжне. Он и сам при случае задавал вопросы. Никого это не удивляло: все знали, что он сватался к Ведоме, потому и таращились на него так в день приезда. Всем было любопытно, как ладожанин примет новости.

– На Ярилины дни княжна круги заводила, – охотно рассказывали ему. – Этак ловко: и туда, и сюда! А на Купалии русалочью пляску плясала, потом русалок во ржи погнали, она и убежала. А потом дождь как ливанул, да гроза была. Перун-батюшка ох как разгулялся! Девки разбежались, все по домам с луговины пустились, где там было уследить! До полуночи дождь шел. Назавтра тихо было, пасмурно. К вечеру, кто где заночевал, домой воротились, а княжны так и нет!

Разные люди повторяли одно и то же: про русалочью пляску и начавшийся вскоре ливень с грозой. Под прикрытием грозы могло произойти все что угодно. Услышав, что на Купалиях было немало знатных гостей, Альдин-Ингвар насторожился. Вскоре он уже знал этих гостей поименно. Коригайло сын Скалманта из Кискуши, молодой князь Зорян, потом Истигнев, младший брат порошанского князя, с ним еще несколько молодцов хорошего рода, потом Верхуслав, старший сын угренского князя. Тогда Альдин-Ингвар стал расспрашивать, видел ли кто-нибудь их уже после ливня. И вскоре выяснил, что видели всех, кроме Зоряна. Все прочие раньше или позже прибежали, насквозь промокшие, к тем местам, где остановились. Только зоричи исчезли.

Правда, этому было объяснение. За несколько дней до Купалий, когда приехали угряне, Зорян заявил, что освободит гостевую избу и поживет в шатрах возле Ярилина луга. Понятно было желание иметь пристанище рядом с местом игрищ, чтобы потом не тащиться на рассвете, цепляя ногу за ногу от медовухи и плясок, в такую даль. На следующий день, тихий и пасмурный, шатров на прежнем месте не было. И не требовалось иметь такой опыт в походах, как у Альдин-Ингвара, чтобы задаться вопросом: как и зачем зоричи свернули шатры под дождем, чтобы немедленно уплыть? Что их гнало прочь? Сворачивать стан под ливнем – само по себе нелегкое дело, а потом плыть ночью, насквозь мокрыми, с промокшей тяжеленной поклажей? Шатры после дождя нельзя держать свернутыми, иначе начнут плесневеть и гнить. Что заставило зоричей поступить так, будто их тут подстерегал коварный враг? Что мешало укрыться от дождя, а потом остаться еще пару дней, пока шатры просохнут?