Черный Стрелок 2 - Александр Мазин

– Ладно, ладно, успокойся, – примирительно произнес Уж. – Завтра мы переедем, если сам господин Сурьин будет не против. Надя, как ты полагаешь, твой дядя не будет против?

– Что? – Надежда сидела на постели Ужа, расслабившись и полузакрыв глаза. Надо полагать, потому, что рука Ужа бродила под ее блузкой где-то в районе поясницы. Собственно руки Алеша не видел, но имел возможность наблюдать производимый ее блужданиями эффект. Вообще-то ему это казалось не очень приличным.

– Ты что-то сказал, Тима? – Надя очнулась, открыла глаза. Глаза у нее были очень красивые, пожалуй даже красивее, чем у Аленки. Но Аленка все равно лучше…

– Аленушка, сделай нам чаю, пожалуйста! – попросил Шелехов.

– Мне кофе! – тут же внес коррективу Уж.

– Не кофе, а морс! – быстро возразила Надя. – Доктор…

– Молчи, женщина! – Уж дернул ее за ухо. – Я знаю, что надо моему организму. Кофе и сто грамм коньяку!

– Тимка! Ты в своем уме? Ты же болен!

– Был бы здоров, пил бы водку, – заявил Уж. – Алена, знаешь, где коньяк стоит? И рюмки – там же. Надя, я тебе вопрос задал!

– Какой?

– Не будет ли возражать твой дядя, если мы к нему переедем?

– Да кто его спросит! – сердито сказала Надя. – А ты не будешь пить коньяк! – от возмущения у нее даже гривка на затылке встопорщилась.

– Вот! – Уж поднял палец. – Смотри, Леха, и учись! Прелести семейной жизни! Причем, эта маленькая фея – даже не моя жена, а чужая вдова.

– Так принести вам коньяк, Тимофей, или нет? – спросила Аленка.

– Неси, – сказал Алеша. – Там еще виски стоит, две бутылки. Одну ребятам отдай, другую нам принеси. Выпьем за упокой души Николая Григорьевича Хлебалова. Нехороший был человек, но все же человек…

…А перед этим взыскать долги.

Тропинка вилась через молодой лесок, в котором кое-где торчали черные обугленные стволы. Хлебалов помнил, как горел этот лес. Он тогда, как представитель администрации, командовал пожарниками и получил благодарность с занесением. Пожар потушили вовремя, сгорело гектаров сто, не больше.

Взыскать долги. «Москвича» Хлебалов не тронет. Этот – не враг, только солдат. Ему приказали грызть, он и грызет. Нищий оловянный солдатик, который дерется за чужое золото. Враги: Сурьин и Медведев. Оба кинули Хлебалова. Такое он не прощает. Сурьин уже получил, Медведева он тоже как-нибудь достанет. Но главный – это Лешка. Паршивец! Пригрел змееныша на своей груди! Этого – изловить, выпотрошить и раздавить, как червяка! – Хлебалов ощутил, как поднимается внутри черная волна ненависти. Если бы гаденыш тогда не сбежал… Кто-то его выпустил. Может, Венька… А может и Ефим, тишком, подговорил кого-то из охраны или обслуги шепнуть пару слов. Эх, не было тогда времени как следует разобраться…

– Николай Григорьевич! – Хлебалова догнал один из курганских. – Нас ведут.

– Куда ведут? – не понял Хлебалов, невольно сбившись с шага.

– За нами кто-то идет. – Боец понизил голос. – Уже полчаса. А может и больше.

– Кто?

– Не знаю. Может, федералы?

– Это вряд ли. Давно заметил? – спросил Хлебалов.

– С полчаса уже точно. Я…

Выстрел грохнул непонятно откуда. С криками взвились в воздух переполошенные птицы. Во лбу курганского бойца образовалось аккуратное отверстие, а сам он еще только начал опрокидываться назад, когда ближайший к Хлебалову телохранитель сбил хозяина с ног, подмял под себя, накрыв стокилограммовой тушей.

Аленка отправилась на кухню мыть посуду, и Алексей – за компанию.

Двое спецназовцев только что прикончили ужин. Один дремал, вытянув длинные ноги в расшнурованных ботинках, другой курил под вытяжкой.

Бутылка виски, нетронутая, стояла на подоконнике.

– Не нравится эта марка? – спросил Шелехов.

– Наоборот, – ответил спецназовец. – Мы его потом выпьем, в нерабочей обстановке. А вот от кофе я бы не отказался.

– В кофейнике еще горячий. Молоко, сливки – в холодильнике. Берите все, что пожелаете. А мы спать пойдем. Аленка, слышишь? Оставь ты эти чашки!

– Спать – это хорошо, – сказал спецназовец. И подмигнул.

…Выстрел грохнул непонятно откуда. С криками взвились в воздух переполошенные птицы.

Во лбу курганского бойца образовалось аккуратное отверстие, а сам он еще только начал опрокидываться назад, когда ближайший к Хлебалову телохранитель сбил хозяина с ног, подмял под себя, накрыв стокилограммовой тушей.

Двое остальных принялись бессмысленно палить по окружающим кустам, и только второй курганский никакой активности не проявил: присел за стволом ближайшего дубка и замер.

Телохранители опорожнили по рожку и унялись. Прикрывший хозяина поднялся. Хлебалов, отдуваясь, сел.

Убитый задумчиво глядел в зеленую листву. Уцелевший курганский наклонился, закрыл ему глаза. Потом взял подсумок и бумажник.

– Дай мне! – Хлебалов отобрал у него подсумок, поднял автомат убитого, перекинул через плечо ремень.

– Попали куда-нибудь? – спросил он телохранителей.

Те переглянулись. Один неуверенно покачал головой.

– А стреляли откуда?

– Да мы не видели…

– Вон с того дерева. – Курганский вытянул руку. – Стреляли из АКС.

– Так чего ж ты не стрелял? – набычился телохранитель.

– В кого? – Курганский боец презрительно скривил губы. – Он сразу соскользнул по той стороне ствола и ушел.

– Так догнал бы!

Курганский не удостоил его ответом, но, когда вопрос повторил Хлебалов, курганский пояснил:

– Там мог быть еще один снайпер. Нормальный вариант.

– Снайпер с автоматом? – усомнился Хлебалов.

– А какая разница – на такой дистанции. Что будем делать, Николай Григорьевич? Дальше пойдем или ночи ждать будем?

– А сам что посоветуешь?

– Ждать, – не задумываясь, ответил курганский. – Вон там позиция хорошая, отсидимся до сумерек, а потом…

– А потом сюда федералы нагрянут! – буркнул Хлебалов. – Пошли, мужики!

– Пошли, так пошли. – Курганский встал… Оглушительной трещоткой ударил автомат. Курганский сломался в коленях и с воплем повалился на землю. Хлебалов – тоже, но по собственной инициативе. Его телохранители опять принялись палить. На этот раз двое из них засекли место, откуда ударила очередь.

Курганский лежал на земле и выл. По крайней мере, четыре пули прошили его ноги. Из ран хлестала кровь…

– Ты такой красивый! – Аленка провела ладонями по щекам Алексея. – Такой мужественный…

Алеша не знал, что следует отвечать на такие слова. Поэтому он просто поцеловал ее еще раз и еще раз ощутил, как она тянется вверх, ему навстречу, прижимаясь сразу всем телом: бедрами, животом, грудью.

«Она – моя, – подумал он. – Только моя, совсем моя… Аленка…»

– Аленка… – прошептал он, оторвавшись от ее губ.

– Что?

– Я… Давай сядем. Что-то у меня голова кружится…

– У тебя?! – Она слегка отстранилась и вдруг звонко расхохоталась.

– Ты что?

– Ой! Я только что хотела сказать: у меня голова кружится!

Алеша тоже рассмеялся, отпустил ее. Девушка упала на диван, откинулась на спинку. Свет стоящей на ковре лампы падал снизу, освещая Аленкины колени и бедра и оставляя в тени лицо. Ноги были стройные, золотистые, немножко поцарапанные. Странно, почему раньше Алеше казалось, что у нее худые бедра?

– Они тебе нравятся? – спросила Аленка, вытягивая ноги.

– Пожалуй, – солидно ответил он.

– Пожалуй? Только и всего? Может, и я тебе нравлюсь «пожалуй»?

– Возможно. – Он шутил, и Аленка поняла. И запустила в него подушкой. Попала в вазу. Зазвенело разбитое стекло. Аленка ойкнула.

Дверь тут же распахнулась. Возникший в проеме спецназовец осуждающе покачал головой и вышел.

– Вот так и живем, – сказал Алеша, усаживаясь на диван и обнимая девушку. – Никакой личной жизни.

– Давай спать, – сказала Аленка. – Я, честно, устала ужасно!

Узкий полуторный диванчик, хрустящие чистые простыни, нежная чистая кожа, плотные шарики сосков, палец, медленно скользящий по ложбинке к крохотной дырочке пупка…

– Алешенька, милый… Ты прости меня, пожалуйста…

– За что, родная?

– Я… Я не могу сейчас, правда, не могу… Так устала… И все эти люди здесь… Ты столько сделал для меня… Но я…

– Глупая!

– Я, правда… Ну, если тебе очень нужно…

Алеша негромко засмеялся.

…Боец из Кургана корчился на земле и выл. По крайней мере, четыре пули прошили его ноги. Из ран хлестала кровь…

– Ремень! – простонал курганский. – Жгут!..

Один из телохранителей наклонился к нему:

– Сейчас будет тебе жгут! – Широкое лезвие полоснуло по горлу раненого. Телохранитель обтер нож травой.

– Нам его все равно не дотащить, – сказал он. – А я, кажись, подстрелил урода! Тит, поди проверь!

– Сам и проверяй! – буркнул телохранитель, которого звали Титом.

– И проверю, если ты ссышься! – пренебрежительно бросил первый и вразвалочку направился проверять. Автомат он, впрочем, держал наготове.