В погоне за метеором - Жюль Верн

— Разумеется! — подтверждали оставшиеся приверженцы.

Что же касается Международной конференции, то можно ли было представить себе нечто более возмутительное, чем ее постановление? Конференция стремится оградить порядок финансовых взаимоотношений в мире, — пусть так. Но как смела она отрицать права того, кто открыл метеор? Не могло разве случиться, что о болиде никому не было бы известно и, если ему суждено было упасть в конце концов на Землю; то не будь этого «первооткрывателя», никто не предсказал бы его падения и не привлек бы к нему внимания всего мира.

— И это я открыл его! — решительно утверждал мистер Форсайт.

— Я открыл его! — со своей стороны, с не меньшей энергией заявлял доктор Гьюдельсон.

— Разумеется, — твердили еще не изменившие приверженцы.

Как ни приятны были обоим астрономам эти одобрительные возгласы, они все же не могли заменить восторженных кликов толпы. Но так как было физически невозможно убедить по очереди всех встречных на улице, обоим астрономам приходилось довольствоваться скромным фимиамом, который курили им все более редкие почитатели.

Пережитые неудачи не умерили их пыла. Даже наоборот. Чем резче оспаривались их права на болид, тем упорнее они эти права защищали. Чем отрицательнее относились к их притязаниям, тем убежденнее каждый из них отстаивал свои права единоличного и полного собственника.

При таких условиях нечего было надеяться на примирение. Поэтому о нем и не заикались. С каждым днем все глубже становилась пропасть, разделявшая несчастных жениха и невесту.

Форсайт и Гьюдельсон громогласно заявляли о своем намерении до последнего вздоха протестовать против ограбления, жертвами которого они себя считали, и исчерпать все возможности, чтобы добиться справедливого судебного решения. Итак, предстояло любопытное зрелище: на одной стороне мистер Форсайт, на другой — доктор Гьюдельсон, а против них — весь мир. Грандиозный процесс, нечего сказать… если только удастся найти суд, который сочтет себя «компетентным».

Пока что прежние друзья, ставшие злейшими врагами, совершенно перестали выходить из дому. Одинокие и мрачные, они проводили почти все время один — на верхушке своей башни, другой — на площадке мезонина. Отсюда они могли следить за метеором, похитившим их здравый смысл, и по нескольку раз в день убеждаться, что он продолжает чертить светящуюся дугу по синеве небосвода. Только изредка спускались они с этих высот, где по крайней мере были защищены от своего ближайшего окружения. Открытая неприязнь близких вливала дополнительную горечь в горькую чашу, которую, как им казалось, их принуждали испить.

Фрэнсис Гордон, связанный тысячью воспоминаний детства с домом на Элизабет-стрит, не покинул его, но перестал разговаривать с дядей. Завтракали, обедали, не произнося ни слова. И так как даже Митс не раскрывала рта и не давала волю своему сочному красноречию, дом был погружен в тишину и печаль, словно монастырь.

У доктора Гьюдельсона отношения в семье также были не из приятных. Лу безжалостно дулась, невзирая на умоляющие взгляды отца. Дженни проливала потоки слез, несмотря на уговоры матери. Что же касается самой миссис Гьюдельсон, то она только вздыхала, возлагая надежды на целительное время: быть может, оно выведет их из положения, в котором трудно было решить, чего больше — нелепого или смешного.

Миссис Гьюдельсон была права: ведь принято считать, что время лучший целитель. Приходится все же признать, что время на этот раз не очень-то спешило исправить положение вещей в этих двух несчастных семьях. Если мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон не оставались равнодушными к неудовольствию, окружавшему их дома, это неудовольствие все же не могло причинить им огорчения, которое они испытали бы при других условиях. Навязчивая идея, владевшая ими, словно броня защищала их от всяких переживавший, не связанных с болидом. Ах, этот болид!.. К нему устремлялась вся любовь их сердца, все помыслы; все порывы души.

С какой страстью накидывались они на ежедневные заметки И.Б.К.Лоуэнталя и на отчеты Международной конференции! Вот где таились их общие враги! И только в неизбывной ненависти к своим общим врагам были они единодушны.

Понятно, какое они испытали удовлетворение, когда просочились слухи о трудностях, вставших перед подготовительной комиссией. И еще большей была их радость, когда они узнали, как медлительно, какими окольными путями Международная конференция, уже окончательно сформированная, добивалась соглашения, которое продолжало оставаться весьма проблематичным.

И действительно, выражаясь фамильярно, в Вашингтоне дело застряло на мертвой точке.

Уже со второго заседания возникло опасение, что конференции не без труда удастся довести свою работу до благополучного конца. Невзирая на тщательное изучение вопроса в недрах подготовительных подкомиссий, с самого начала стало ясно, что достичь согласованности будет нелегко.

Первое конкретное предложение, внесенное на обсуждение конференции, состояло в том, чтобы право на владение болидом было признано за страной, на территории которой он упадет. Это значило бы свести вопрос к лотерее, на которой будет разыгран только один выигрыш. И какой огромный выигрыш!

Предложение это, внесенное Россией и поддержанное Англией и Китаем, государствами, владеющими обширной территорией, вызвало, выражаясь парламентским стилем, «заметное оживление». Остальные страны держались выжидательно. Заседание пришлось прервать. Начались кулуарные переговоры и интриги. В конце концов, по предложению Швейцарии, большинством голосов было постановлено: отложить окончательное решение вопроса.

К нему вернутся в том случае, если не удастся установить принципа справедливого раздела.

Но как в подобном деле точно установить, что справедливо и что нет? Вопрос очень сложный. Одно заседание следовало за другим, и все они были одинаково безрезультатными. Ясного мнения делегатов выявить не удавалось. На некоторых заседаниях дебаты носили столь бурный характер, что мистеру Гарвею не оставалось ничего другого, как только надеть шляпу и сделать вид, будто он покидает председательское кресло.

Если такого жеста до сих пор оказывалось достаточно, чтобы успокоить возбуждение собравшихся, то будет ли он производить действие и дальше? Судя по царившему возбуждению, по резкости выражений, которыми обменивались делегаты, — в этом можно было усомниться. Были все основания предполагать, что недалек тот день, когда придется прибегнуть к помощи вооруженной силы, что неизбежно подорвет уважение к суверенным государствам, представленным на конференции.