Так называемая личная жизнь - Константин Симонов

Лопатин спустился в кубрик морского охотника, до отказа забитый людьми.

Когда в такой тесный кораблик влезает сверх комплекта еще двадцать человек, как их ни рассовывай, ступить все равно некуда.

Иноземцев сидел на краешке скамейки, держа на коленях маленькую походную доску с втыкающимися фигурками, и сам с собой играл в шахматы. Лопатин уже не раз видел до этого Иноземцева, но все никак не мог привыкнуть к его лицу: месяц назад ему в рукопашной схватке прострелили из парабеллума нос. Пуля прошла навылет, и по сторонам носа у него два темных круглых пятна.

Разведчики потеснились и очистили Лопатину место рядом с капитан-лейтенантом.

- Как там майор береговой службы? - спросил Иноземцев, подняв на Лопатина свои глубокие угрюмые глаза. - Уже травит или пока обошлось?

Он, как успел замочить Лопатин, недолюбливал Рындина, а сегодня вдобавок был недоволен, что тог - уже одной погон в Москве - навязался идти в операцию.

Рындин, хотя и любил говорить о себе, что он моряк, на самом дело никогда не принадлежал к плавсоставу и бессильно злился, когда Иноземцев, подчеркивая это, называл его по всей форме - товарищ майор береговой службы.

Иноземцев, наоборот, как Лопатин узнал не от него, а от других, всегда плавал. А в разведку попал три месяца назад. Его подводную лодку в первые дни войны забросали глубинными бомбами, и он, единственный из всего экипажа, вернулся с того света и месяц лежал в госпитале, синий, как покойник. Новой лодки ему не дали - но было, и он пошел в морскую разведку, специализируясь на диверсиях и проводя их одни за другой с жестокостью, редкой даже среди разведчиков. На этой почве они, кажется, впервые и схлестнулись с Рындиным во время одной из операции - брать или не брать с собой пленных? Иноземцев командовал этой диверсионной группой, Рындин был старшим, и последнее слово осталось ним. С тех пор Иноземцев не любил ходить с ним в операции. Так говорили Лопатину, и это было похоже на правду.

- Как, сыграем? - спросил Лопатин.

- Не хочу. Скучно! - сказал Иноземцев. - Все равно выиграете. Думаете, я забыл, как вы меня шесть раз обставили в первый день знакомства?

- А я дам вам фору.

- А я фору не возьму у самого господа бога, - сказал Иноземцев и вдруг спросил: - Не укачиваетесь?

- Пока что нет, - сказал Лопатин, не став добавлять, что за свою жизнь довольно много плавал, в том числе и здесь, на севере.

- Рындина, если больше трех баллов, выворачивает, как барышню, - сказал Иноземцев. - Будь я на его месте, давно бы не выдержал, пошел в пехоту.

- Вот он и пошел, - пошутил Лопатин.

Но Иноземцев шутки не принял:

- Откуда вы взяли? Вовсе он не поэтому!

Оказывается, капитан-лейтенант Иноземцев был справедлив. Справедливость начинается с готовности отдать должное тем, кого не любим.

- А вы чего пошли с нами? - спросил он Лопатина, после того как новая волна два раза - туда и сюда - повалила их друг на друга.

Рындина забавляло, что с ним идет в операцию корреспондент. А этого, кажется, раздражало.

- Получил такое приказание от редактора, - не вдаваясь в подробности, ответил Лопатин.

- Тогда другое дело, - сказал Иноземцев, и Лопатин понял, что капитан-лейтенант удовлетворен его объяснением и теперь будет лучше относиться к нему.

- Сколько нам еще ходу?

- При такой волне до места еще часа три с половиной, - подумав, сказал Иноземцев. - Но мы высадимся на пятнадцать километров дальше нашей точки. Под самым носом у них нельзя. Считайте, четыре часа до высадки, а потом пятнадцать километров пешком. Сколько вам лет? - За этим вопросом было подозрение - не станет ли он, Лопатин, для них обузой, пока они будут идти эти пятнадцать километров пешком.

- Сорок пять, а что?

- В сентябре с нами в операцию ходил одни политрук из газеты, но, правда, молодой.

Замечание следовало понимать так, что могли бы найти и помоложе его, Лопатина.

Лопатин ответил, что политрук был из другой газеты, а от "Красной звезды" он сейчас здесь один, и это деловое объяснение, кажется, вновь удовлетворило Иноземцева, как и предыдущее - про приказ редактора.

- Оружием владеете? - спросил он.

- Стрелять, если надо, умею.

- А как с гранатами?

Рындин перед самой отправкой всучил Лопатину две гранаты-"лимонки".

- Только теоретически.

- Теоретически - это мало! - без насмешки сказал Иноземцев и потряс за плечо прикорнувшего на полу старшину разведчиков, белокурого пария, сонно дышавшего розовыми детскими губами.

- Чехонин! Возьмите у товарища интенданта второго ранга две гранаты.

"Да, этот все знает, - усмехнувшись над собой, подумал об Иноземцеве Лопатин. - И то, что я беспартийный, и поэтому, значит, не батальонный комиссар, а именно интендант второго ранга, и то, что я рад развязаться с моими гранатами и, стало быть, излишне спрашивать моего согласия".

Чехонин, не вставая с полу, взял у Лопатина из рук в руки гранаты и на бечевках подвязал их к поясу рядом с четырьмя, уже висевшими там. Пересев на полу поудобней, он прислонился головой к коленке Лопатина и снова заснул. Шапка свалилась с его головы, и Лопатин невольно залюбовался на его золотые есенинские кудри. Этот синеокий парень вообще был чем-то похож на Есенина, такого, каким застал его Лопатин, впервые приехав в Москву.

Лопатин не часто думал на войне о своем возрасте, а сейчас подумал. Этому прислонившемуся к его коленям парню было самое большее двадцать два, а спящий он казался еще моложе. "Женись я раньше и иначе, у меня уже мог быть такой сын", - подумал о себе Лопатин. И спросил у Иноземцева:

- А вам сколько - тридцать три?

Иноземцев кивнул.

- И двое детей, да? - Лопатин имел привычку спрашивать вот так, утвердительно, и часто угадывал.

- Двое. Вам что, всю анкету заполнить или только семейное положение?

- Я же вам заполнял?

- Положим, так. - Иноземцев поднялся. - Схожу посмотрю на погоду! Чехонин, пропустите!

Перешагивая через спящих, он дошел до трапа и исчез, а поднявшийся, чтобы пропустить его, Чехонин, попросив разрешения, сел рядом с Лопатиным.

- Вы, товарищ майор, товарищу капитан-лейтенанту больше про его детей не говорите.

- А что с ними, погибли? - Лопатин с досадой подумал, что без нужды, просто так, взял и ковырнул в чужой ране.

- Нет, в Сибири. Пока он в госпитале лежал, его жена их к своей матери отправила. А сама с ним осталась: пошла санитаркой в госпиталь. А он теперь топит ее к детям, а она не едет, хочет быть здесь, при нем. Каждый раз, как с операции приходим, ждет капитан-лейтенанта на пирсе. Она к нему, а он ей: "Еще не уехала?.." И мимо... Не может ей простить, что она к детям не едет. Характер на характер. Придем с операции - увидите.