Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленная тайна - Василий Песков

Бычок на веревочке

По бычкам у дороги вы сразу поймете: пересекли границу Полтавщины. Полоса отчуждения справа и слева от шоссейной дороги обжита скотиной: бычок на приколе, полсотни метров – еще бычок. И так многие километры и на многих дорогах.

Бычки не просто пасутся, бычки живут у шоссе. Утром и вечером навещает их маленький трактор с поилкой, в нужное время поменяют бычку место прикола. И так продолжается с мая и по октябрь, пока у дороги зеленеет трава.

Так просто и по-хозяйски используют все, что вырастает за лето под жарким полтавским солнцем. Лугов в этом крае немного – земли заняты пашней. Трава в полосе у дороги – сама драгоценность. Но скосить ее трудно. Механизмам тут тесновато, да и портятся они часто, натыкаясь возле дороги то на камень, то на железо. Берут траву местами косой. Но много надо косцов! И вот уже четвертый год на Полтавщине траву у дорог, у оврагов и на крутых склонах убирают сами бычки. И хорошо получается! Держит бычка, разумеется, не веревка, а хорошая цепь. Прикол – металлический, кованный в кузне. Затраты рабочей силы по такому содержанью скотины невелики – два человека опекают две сотни бычков. А всего на приколе на Полтавщине в этом году 67 тысяч бычков. К осени, к октябрю, это будут уже не бычки, а упитанные быки, нагулявшие тело на полоске придорожной травы.

Нехитрому новшеству не полезно ли поучиться у полтавчан?

Фото автора. 7 июля 1981 г.

Кочемарские луки

Окно в природу

Если плыть до Горького по Оке пароходом, то после древнего правобережного села Копаново замечаешь: река, повсюду спокойная, вдруг начинает петлять – солнце видишь то прямо по курсу, то сбоку, то за кормою. «Проплываем Кочемарские луки», – скажет знающий пассажир.

Село Кочемары, давшее лукам названье, с реки не увидишь – оно остается где-то слева по борту, за островами ольхи и ветел, за зубцами мещерского хвойного бора. На Кочемарских луках вообще никакого селенья не видишь. А если плыть, скажем, в августе, то и людей тут тоже не видно. Одни стога! Десятки верст они тянутся над рекою слева и справа, то открытые глазу, то затененные зеленью пойменных ветел, лип и гривами леса. Они стоят то цепочкой возле озер, то кучно, как африканские хижины. Поднимаешься выше на палубу – горизонт отступает, и продлевается в глубь равнины царство стогов. «Луговая столица», – говорит все тот же знающий пассажир и просит бинокль рассмотреть какую-то крупную птицу, сидящую на стожке.

Тишина. Звенят кузнечики. Синеет вдалеке лес. И ни единой души на этой накопившей тепла на зиму равнине. А ведь недавно совсем, в июле, все тут звенело, пестрело цветами легких летних одежд, синело дымом костров: голоса песни, урчанье моторов, ржание лошадей… «Смотрите… – говорит сосед-пассажир, возвращая бинокль с предвкушеньем твоей улыбки… – У ручья темнеет шалаш, а возле него на большой перекладине две черные посудины ведер на восемь каждая. И на дощечке, привязанной к столбику, надпись «Котлодром». Остатки костра… Чей-то картуз, надетый на бурый кустик конского щавеля… Колея, по отаве уходящая к лесу… «Луковая столица…» – влюбленно говорит спутник. И я в тот момент оставляю в памяти метку – «прекрасное место» – и даю себе слово побывать на луках в июле.

Разливу трав предшествуют тут разливы воды. Я видел эти разливы не раз, проплывая по ним на лодке со стороны песчаных бугров Брыкина бора и стоя на крутом берегу у околицы Копанова.

Кочемарские луки в апреле – сплошное море воды. На многие километры – только вода! В воде стоят островками ольхи и ветлы. Из воды торчит дощатая крыша летнего лагеря для скота. Дорожный знак на столбе затопило по маковку. Бескрайнее море воды!

И везде, где весной вода побывала, с приходом тепла, с мая месяца, «дуром земля гонит травы». К июню разливы весенней воды сменяют разливы трав. И слово «море» опять подходяще. Однако для глаза заливные луга привлекательней, радостней и богаче воспетой морской красоты. Зазеленев в мае, луга непрерывно меняют краски до самых покосов. Теплые брызги лютиков сменяет тепло одуванчиков, потом начнут серебриться под ветром жесткие спицы злаков – овсяницы, лисохвоста, тимофеевки, мятлика. В какой-то день луг покрывается дымкой розовых васильков и травы-полевицы; и тут же куртинами – белая кашка, ромашки, как желтые плотные скатерти, пятна медовой свербиги, разливы донника, сизо-белое кружево купырей, колокольчиков синие скромные звезды, сивые шишки мордовника, розоватая белизна дикой мальвы, вызывающе синий дельфиниум… Все это луг взрастил в тесноте необычной, в плотности непролазной. Все образует сообщество с названием «разнотравье».

По-над Окою луговое сообщество необычайно богато. Ученые эту зону выделяют даже в особый ботанический регион с названием «окская флора». Паустовский, эти края исходивший, признавался в скудости ботанических знаний, в растерянности перед многоликим миром растений. С прогулок он приносил пучки трав, чтобы дома под крышей по книгам, по атласам узнавать: это имеет названье мышиный горошек, это – смолка, это – душистый луговой колосок, кровохлебка, козлобородник… Ботаники насчитывают в Окской пойме до сотни различных трав. Обилие это – результат особых условий климатических, почвенных, пограничных. (По Оке проходит граница леса и степи. И тут в особо благоприятных условиях дружно соседствуют растения-северяне и выходцы с юга, со знаменитого некогда Дикого поля.)

Сенокос – пора добрая…

Что же касается щедрости окской земли, то вот что писал Паустовский: «Эти луга иные ученые сравнивают по плодородию с поймой Нила. Луга дают великолепное сено». Мой друг Данила Кузьмич Архипов, живущий в селе Кочемары семьдесят с лишним лет, называет Окскую пойму «золотым дном, даром небесным». «До войны у нас в Кочемарах держали 1000 лошадей упряжных и полтысячи молодых. И держали еще 1500 коров. Весь этот скот кормили луга, кормил пай сена, полагавшийся кочемарцам. И такие паи были у каждого поселенья, хотя стоят они от реки нередко за двадцать пять верст. Сена всегда хватало. Излишки возили в Туму, в Касимов». Добавим: окское сено знавали сенные рынки даже в Москве, даже, говорят, в Петербурге.

Будет обед в поле.

В жизни приокских мещерских сел сено играло большую роль, чем хлеба. «С хлебами бабы справлялись. А мужики, убывавшие на отход в города, непременно, где бы ни находились, в сенокос возвращались домой. Сложили сено в стога – главное дело сделано».

Ширина луговой поймы у Кочемарских лук достигает местами двадцати километров. Представьте себе этот зеленый пестрящий цветами пояс с островками кустов и деревьев, с озерцами, с холодными ручейками – истинное золотое дно, дарованное человеку природой! («Только черпай и не теряй добра между пальцев», – говорит Данила Кузьмич.)

Конечно, не только Оку обрамляет зеленая самобраная скатерть. Любая река и речонка имела пойменный луг. К сожаленью, о многих лугах говорить приходится как о богатстве утраченном. Соблазны брать у поймы больше, чем давала она сама добровольно, привели к распашке лугов. И во многих местах сразу потеряны были и луга, и сами речки – полые воды смывали пойменный слой плодородной земли, заиляли речные русла. Между тем документы начала 30-х годов говорят: «Пойменные луга давали 20 процентов всей кормовой продукции страны». Есть чему подивиться! Полоски земли у речек давали пятую часть всех кормов, давали стабильно, не будучи подверженными засухе, давали почти без затрат. Обжегшись в 30-х годах на распашке, в начале 60-х опять подверглись искусам подымать луга под морковку, свеклу, кукурузу. Успех во многих местах был временным, потери – долговременными. На той же Оке появились песчаные пустыри с лопухами мать-и-мачехи, с полупустынными будяками. Спохватились. Остановились. В немалой степени способствовал этому (хорошо помню газетные публикации!) писатель, уроженец Мещеры Борис Андреевич Можаев, восставший против шаблонного, необдуманного вторжения в пойму с плугами. Противники у Можаева были сильными, но союзником у воителя была сама жизнь. И правоту Можаева пришлось признавать.

Кочемарских лук распашка коснулась несильно по причине естественной главным образом – долго стоят тут вешние воды, с механизмами можно сунуться только в июле. Правда, озерную воду тут кое-где ухитрились спустить в Оку, автоматически понизив уровень грунтовых вод и, естественно, ухудшив луга (Можаев и против этого воевал!). И все-таки Кочемарские луки остались с лугами. Травы растут ежегодно без перебоев. Судьба урожая решается тут в июле во время уборки, когда все зависит лишь от погоды и человеческой расторопности.

Лучшее время в здешних местах – недели перед покосом. Вполне понимаешь откровение Паустовского, предпочитавшего всем заморским красотам, всем чудесам света «росистую тропку в окских лугах».