Кожаный Чулок. Большой сборник - Купер Джеймс Фенимор

— В такую минуту нельзя молчать, Оливер! — сказала она, еще нежнее приникая к его руке.— Смотри, вся природа как будто воздает хвалы богу — почему же мы, столь многим ему обязанные, молчим?

— Говори, говори,— улыбаясь, проговорил ее муж,— я люблю слушать твой голос. Ты, я думаю, уже угадала, куда и зачем мы идем. И я рассказал тебе о своих планах — одобряешь ли ты их?

— Прежде всего я должна в них разобраться,— возразила ему жена.— Но и у меня тоже есть свои планы, и, мне кажется, пора мне поделиться ими с тобой.

— Вот как! Я знаю, это что-нибудь относительно •моего старого друга Натти — ты хочешь помочь ему.

— Да, и ему тоже, разумеется. Но у нас есть друзья и помимо Кожаного Чулка, о них нам тоже следует позаботиться. Разве ты забыл про Луизу и ее отца?

— Нет, конечно, нет. Ведь я передал почтенному священнику одну из лучших наших ферм. Что касается Луизы, то я бы хотел, чтобы она всегда жила с нами.

— Ты бы хотел!—сказала Элизабет, слегка надув губки.— Но, быть может, у бедняжки Луизы имеются собственные планы. Что, если она желает последовать моему примеру и тоже выйти замуж?

— Не думаю,— после минутного размышления ответил Эффингем.— Право, я не знаю здесь никого, кто был бы ее достоин.

— Здесь, возможно, и не сыщется достойных, но ведь есть на свете и другие места, кроме Темплтона, и другие церкви, кроме новой церкви святого Павла.

— Послушай, Элизабет, неужели ты хочешь отпустить мистера Гранта? Хоть он звезд с неба и не хватает, но человек превосходный. Нам никогда не найти второго такого пастора, который столь почтительно соглашался бы с моими ортодоксальными религиозными убеждениями. Ты низвергаешь меня из святых, и я стану обычным грешником.

— Ничего не поделаешь,— ответила Элизабет, пряча улыбку,— придется вам, сэр, превратиться из ангела в человека.

— Ну, а как же быть с фермой?

— Он может сдать ее в аренду, как поступают многие. Кроме того, разве тебе будет приятно видеть, что священник трудится в полях и на пашне?

— Но куда он пойдет? Ты забываешь про Луизу.

— Нет, я не забываю про Луизу,— ответила Элизабет, снова надув губки.— Ведь мой отец уже сказал вам, мистер Эффингем, что прежде я командовала им, а теперь буду командовать мужем. И я намерена доказать вам это теперь же.

— Все, все, что только тебе угодно, дорогая Элизабет, лишь бы не за счет всех нас и не за счет твоей подруги.

— С чего вы взяли, сэр, что я собираюсь делать что-либо за счет моей подруги? — ответила Элизабет, испытующе глядя на супруга, но не увидела на его лице ничего, кроме выражения прямой и бесхитростной доброты.

— С чего я взял? Но ведь Луиза будет скучать без нас, это так естественно!

— С некоторыми естественными чувствами следует бороться,— возразила ему на это молодая жена.— Впрочем, едва ли есть причины опасаться, что разлука как-либо повлияет на девушку, обладающую такой душевной силой.

— Но каковы же твои планы?

— Сейчас узнаешь. Мой отец выхлопотал для мистеpa Гранта приход в одном из городков на Гудзоне. Там пастор может жить с гораздо большим комфортом, чем здесь, где ему приходится вечно путешествовать по лесам. Там он сможет провести конец своей жизни в покое и довольстве и дочь его найдет подходящее для себя общество и завяжет отношения, соответствующие ее возрасту и характеру.

— Бесс, ты меня изумляешь! Вот не предполагал, что ты так предусмотрительна!

— Я предусмотрительнее, чем вы полагаете, сэр,— ответила ему жена, лукаво улыбаясь.— Но такова моя воля, и вы обязаны ей подчиниться, во всяком случае — на этот раз.

Эффингем рассмеялся, но, по мере того как цель прогулки становилась ближе, молодые супруги, как бы по обоюдному согласию, переменили тему разговора.

Они подошли к небольшому ровному участку, где когда-то, на протяжении долгих лет, стояла хижина Кожаного Чулка. Теперь участок, полностью очищенный от всякого сора, был красиво выложен дерном, и трава на нем, как и повсюду вокруг, под влиянием обильных дождей выросла густая и яркая, как будто над этим краем прошла вторая весна. Небольшая зеленая площадка была окружена каменной оградой, и, войдя в маленькую калитку, Элизабет и Оливер, к удивлению своему, увидели, что к ограде прислонено ружье Натти. На траве подле ружья разлеглись Гектор со своей подругой, как будто сознавая, что хотя многое здесь переменилось, все же осталось немало старого и привычного. Сам охотник, вытянувшись во весь свой длинный рост, лежал прямо на земле подле белого мраморного камня и отгибал в сторону пучки травы, пышно разросшейся на этой почве и вокруг основания камня,— очевидно, Натти хотелось разглядеть вырезанную на камне надпись. Рядом с этим простым надгробием стоял богатый памятник, украшенный урной и барельефами.

Тихо ступая по траве, молодые люди приблизились к могилам так, что охотник их не слышал. Загорелое лицо старика подергивалось гримасой душевной боли, он усиленно моргал глазами, как будто что-то мешало ему видеть, Немного погодя Натти медленно поднялся с земли и громко произнес:

— Ну, надо полагать, все сделано как следует. Что-то тут написано, только мне не разобрать, но вот трубка, томагавк и мокасины вырезаны отлично, а ведь небось человек, который все это сделал, сам ничего из этих вещей и в глаза никогда не видел. Эх, эх! Вон они лежат оба рядом — неплохо им здесь... А кто положит в землю меня, когда пробьет и мой час?

— Когда наступит этот горький час, Натти, у тебя найдутся друзья, чтобы отдать тебе последний долг,— проговорил Оливер, тронутый словами старого охотника.

Натти обернулся и, не выказав удивления — манера, перенятая им у индейцев,— провел рукой по лицу, как будто этим жестом стирая все следы грусти.

— Вы пришли взглянуть на могилы, детки, а? — спросил он.— Ну что ж, на них приятно поглядеть и молодым и старым.

— Надеюсь, тебе нравится, как все здесь сделано,— сказал Эффингем.— Ты больше всех заслужил, чтобы с тобой по этому поводу советовались.

— Ну, я не привык к богатым могилам,— возразил охотник,— так что это неважно, по вкусу они мне или кет, и советоваться со мной толку мало. Вы положили майора головой на запад, а могиканина — головой на восток, так, мой мальчик?

— Да, сделали, как ты желал.

— Вот и хорошо,— сказал охотник.— Они ведь думали, что после смерти пойдут разными дорогами, но мы знаем, что тот, кто стоит над всеми, в свое время соединит их — он сделает белой кожу мавра и поставит его рядом с принцами.

— В том не приходится сомневаться,— ответила Элизабет, решительный тон которой сменился мягким и грустным.— Я верю, что когда-нибудь мы снова все встретимся и будем счастливы вместе.

— Это правда, детки, встретимся потом? Это правда! — воскликнул охотник с необычным для него жаром.— Думать так утешительно. Но, пока я еще не ушел, я хотел бы знать, что рассказали вы тем, которые, словно голуби весной, так и летят сюда,— что рассказали вы о старом делаваре и о храбрейшем из белых, какой когда-либо бродил по этим горам?

Эффингем и Элизабет удивились внушительному и торжественному тону, каким Кожаный Чулок произнес эти слова, и приписали это необычности обстановки. Молодой человек повернулся к памятнику и прочел вслух:

— «Вечной памяти Оливера Эффингема, эсквайра, майора его величества шестидесятого пехотного полка, солдата испытанной храбрости, верного подданного, человека чести и истинного христианина. Заря его жизни прошла в почестях, богатстве и силе, но закат ее был омрачен бедностью, людским забвением и недугами, и единственный, кто облегчал ему все тяготы, был его старый, верный и преданный друг и слуга, Натаниэль Бампо. Потомки воздвигли этот памятник высоким добродетелям хозяина и честности его слуги».

Услышав свое имя, Кожаный Чулок сперва было замер, потом морщинистое его лицо осветилось улыбкой.

— Вот так здесь и сказано, сынок? Значит, вы рядом с именем хозяина ьырезали имя его старого слуги? Благослови вас бог, детки, за вашу доброту,— а когда стареешь, доброта идет к самому сердцу...