Хьюстон (СИ) - Твист Оливер

Когда Младший вошел в комнату, где лежал брат, там сидели у его постели опечаленные родители, которые уже выплакали себе все глаза и были очень утомлены. Не стоит забывать, что они были в довольно преклонном возрасте, им было далеко за сорок. Поэтому Младший отправил папу и маму отдыхать, а сам остался с братом на случай, если он придет в себя. Сел на стул, взял брата за руку и испугался. Рука была просто ледяной, так что у Младшего сразу занемели от холода пальцы. Он хорошенько укрыл старшего брата одеялом и погрузился в невеселые размышления.

Прошел час, а может и два, а может и больше. За окном стояла глубокая ночь. Небо, сплошь закрытое тяжелыми облаками, не пропускало ни света месяца, ни блеска звезд. Так что на улице царил сплошной мрак, который не могли рассеять даже редкие фонари, еще горевшие кое-где. В больничной палате тоже светила небольшая настольная лампа. Младший услышал, как на городской площади на башне часы пробили два раза. Ему показалось, что он на секунду закрыл глаза. А когда открыл их, обнаружил, что сидит не в больничной палате, а в своей мастерской перед зеркалом для девушки с глазами ясного апрельского неба. Зеркало ярко блестело, словно отражая свет полной луны. Скоро это сияние заполнило всю комнату, так что какое-то время он ничего не видел, кроме мерцающего серебряного тумана, который постепенно стал рассеиваться. И вот уже нет вокруг никакой комнаты, а сам он сидит на жестком сиденье в трамвае, который слегка покачиваясь и постукивая катит по ночным улицам его родного города. В вагоне было пусто и холодно. Младший зябко потер плечи, удивляясь как это его угораздило так поздно оказаться в дороге. Тут трамвай остановился, двери открылись и вошел новый пассажир. От его темной, как плащом окутанной мраком, фигуры повеяло безысходностью. Он двинулся к Младшему и вслед за ним, словно преданный пес двинулась тьма, гася на своем пути всякий свет. Потянуло совсем уж ледяной стужей. Темная фигура остановилась всего пару шагов, не доходя до Младшего, и он невольно встал со своего места, охваченный дрожью. Теперь они стояли друг напротив друга, разделенные границей света, на той стороне, где был Младший, и тьмы, в которой еще большей тьмой возвышалась фигура нового пассажира.

— Он — мой! — сказал этот черный господин, — А ты ступай прочь, к своему счастью, я отпускаю тебя.

— Я знаю кто ты! — воскликнул Младший. — Я вспомнил! Ты тот, кто никогда не видел солнца. И я не боюсь тебя. Ты не имеешь надо мной власти, поэтому не можешь мне приказывать. Ты никто, без имени, без лица, без души.

— Глупец! — голосом похожим на шелест мертвых листьев, произнес черный. — Какие вы все глупцы. Жалкие ничтожные глупцы! У меня скоро будет лицо. Да! Как две капли воды похожее на твое. Тогда я посмеюсь. Да, я посмеюсь! Что, ты на это скажешь? А душа мне не нужна. Нет, не нужна. С ней одна морока. Одно беспокойство. Ей нужно счастье, она ищет его, в нем ее жизнь. Но счастье слишком опасно, слишком горячо, оно слепит, оно ранит и жжет. Я ненавижу счастье. Его душа — она забудет все, она станет тверда и холодна, чтобы ничто, никакое счастье не помешало ей хранить покой. И чтобы она не помешала мне. Уходи с моего пути, уходи прочь.

— Нет, — сказал Младший. — Это ты уйдешь. Я не отдам тебе брата.

— Ты не сможешь мне помешать. Ты слаб. — снова прошелестел стужей голос черного. В это время трамвай затрезвонил и мрак рассеялся. Младший вновь был один. Но теперь он знал, что ему делать.

— Ты лжец! — крикнул он вслед ускользающей тьме, выскочил из трамвая и побежал в свою мастерскую. На ее крыльце, зябко кутаясь в пальто сидела девушка по имени Счастье. Она увидела Младшего и сказала печально:

— Я ждала вас весь день. Вы сказали, что придете не позднее девяти часов и принесете мой заказ. Я сначала подумала, что вас задержали клиенты. Но ближе к полуночи поняла, что вероятно вы заболели. И мне лучше прийти самой, помочь вам. Например, сварить какао. Или подержать за руку. Иногда это помогает.

— Да, мне очень, очень нужна ваша помощь! — воскликнул Младший обрадованно. — Я выполнил ваш заказ. Но думаю, что вам нужно совсем не мое зеркало, и даже совсем не зеркало. А глаза, глядя в которые, вы всегда точно будете знать все ли с вами в порядке. Ведь зеркало может солгать, а глаза, в которых живет душа — никогда.

— Возможно, вы правы, — сказала девушка задумчиво. — Но где мне их найти, такие глаза?

— Поспешим, — ответил Младший. — У нас так мало времени.

Они зашли в мастерскую, где все еще серебрился легкий туман, и в его свете поблескивали зеркальные поверхности, отражая друг друга. Отразили они и две стройные фигуры юноши и девушки. Ярче всех блестело стоявшее посреди мастерской большое зеркало, над которым не покладая рук все последние дни трудился Младший. Он подвел к нему свою спутницу и взяв ее за руку уверенно шагнул за раму, увлекая за собой девушку. Зеркальная поверхность поглотила их и погасла. Лишь в глубине его еще несколько минут мерцало звездной россыпью облачко искр.

А Младший вместе со Счастьем оказались в больничной палате, где на постели все также недвижим лежал Старший брат. Он был словно фигура из серого льда, застывший и холодный. В углах палаты клубился мрак подбираясь все ближе к его постели. Маленькая настольная лампа горела тускло и с каждой минутой все слабее и слабее, словно подступающая тьма лишала ее сил.

— Ему нужна ваша помощь, он очень болен, он угасает — сказал Младший девушке. — А правдивее и чище его глаз вам нигде не найти.

— Ах, бедняжка! — девушка, посмотрела на лежащего юношу и заплакала. Слезы, горячие как первый поцелуй любви и яркие как капли росы в лучах утреннего солнца, полились из ее глаз. Она склонилась над Старшим братом и взяла его за руку, не замечая жгучего холода его пальцев.

— Какое у него необыкновенное лицо, — сказала она Младшему, сквозь слезы — такое славное, доброе и милое. Я никогда не видела такого прекрасного лица.

— Это — мой брат, — не утерпел Младший. — И мы с ним близнецы. Некоторые считают, что мы очень похожи, просто одно лицо.

— Правда? — удивилась девушка, — Как это странно? В самом деле теперь я тоже вижу, у вас как будто схожий цвет волос. Возможно, это сбивает с толку. И если присмотреться, то…

— Впрочем, это неважно, — тут же опомнился Младший. — Не надо, не обращайте на меня внимания.

Он подошел к тихо лежащему брату, взял его за другую руку и сказал:

— Просыпайся, притворщик. Тебе нас все равно не провести.

И улыбнулся, потому что почувствовал, как потеплела рука брата, как она стала наполняться жизнью, увидел, что дыхание его стало глубже, а на лице появились живые краски, щеки порозовели, с губ ушла синева, исчезла тусклая мертвенная бледность кожи. Старший глубоко вздохнул, открыл глаза, посмотрел на Младшего, потом на девушку, в глазах которой еще ярко блестели слезы, и прошептал:

— Какое счастье…

И Младший подтвердил:

— Да, это так…

А про себя подумал, что счастье — оно ведь разное бывает. И иногда только потеряв, можно найти. Старший брат совершенно пришел в себя. Они со Счастьем почти не расставались и оба чувствовали себя превосходно. Только иногда девушка смотрела на Младшего и слегка хмурила брови, словно пытаясь что-то вспомнить. В общем, Старший брат и девушка, которую, как потом выяснилось, звали Анна, поженились и были очень счастливы. А Младший покинул город и стал странником, завершил Йойо свою повесть.

— Бомжом-бродягой он стал, — вполголоса, хмуро пробормотал Син ни на кого не глядя.

— Нет, странником. — поправил его Йойо, едва заметно усмехнувшись.

— Да, ерунда все это! — вскинулся в ответ Синклер. — Мистика там всякая, волшебство, просто чушь какая-то!

История ему не понравилась, показалась странной и мрачной. Ему вообще здесь ничего не нравилось. Было душно и трудно дышать. Он едва дождался, когда Йойо закончит, чтобы поскорее уйти. Вот только уйти он хотел не один.

— И ничего не ерунда, и не чушь, а сказка! Очень хорошая сказка, только немного грустная! — воскликнула Птица. — Мы же тебе сказали, что сказки рассказываем! Чего ты злишься?