Пилот штрафной эскадрильи - Юрий Корчевский

— Прислали всяких уголовников да трусов, смотреть противно! А еще пытается клеиться!

— И не говори, Тань! Порядочные летчики на истребителях да на бомбардировщиках летают, а в штрафниках одни…

Последнее слово Михаил не расслышал, но и так было ясно, какого мнения летчицы о штрафниках. Стыдно ему стало за свой внешний вид, за то, что штрафник. Несмотря на то что время было обеденное, аппетит враз пропал, и есть совсем расхотелось, хотя час назад он готов был быка съесть. Он резко развернулся и направился на стоянку, к самолету. Хоть там все свои, такие же отверженные. Никто подсмеиваться и пальцем в него тыкать не будет.

Штурманом-бомбардиром у Михаила был Антонюк Василий, летавший ранее на «пешках» и попавший в штрафники из-за того, что по ошибке сбросил бомбы на свои же позиции. Из-за сплошной облачности промахнулся с прицеливанием, вот бомбы и легли с недолетом, угодив вместо немецких траншей в свои. Его расстрелять сперва хотели, да заменили расстрел штрафной эскадрильей. Штурманом он был неплохим, да мелочи не учел вроде попутного ветра, а с этим сложно: на разных высотах ветер может иметь разное направление и силу. Михаил уже летал с ним несколько раз. Учитывая свой горький опыт, Василий считал небесполезным время от времени давать некоторые наставления Михаилу перед вылетом: «Ты, главное, выдерживай курс, к цели планируй. Мотор на малых оборотах держи, а как бомбы сбросим – сразу по газам, и уходим. После сброса как можно быстрее высоту и скорость набирать надо, иначе свои же осколки в нас попасть могут. Да и немцы после первых же разрывов во все стороны палить начнут. Сам понимаешь, защиты у нас – никакой, из автомата или винтовки сбить можно».

Василий обратил внимание на подавленный вид подошедшего Михаила.

— Ты чего не в духе? Михаил только рукой махнул.

— А, наверное, с летчицами познакомиться хотел? Меня бы спросил сначала. Мы уж тут к ним подкатывались, — горько усмехнулся Василий. — Мужиков-то на аэродроме почти нет, кроме нас да роты охраны, так они носы воротят, вроде как они цацы, а мы – отбросы, только пейзаж им портим своим видом. Ты до войны кем был?

— Летчиком в гражданском флоте.

— А я, представь себе, художником! В авиацию после призыва да штурманских курсов попал. За что в штрафники определили?

Михаил рассказал о драке, в которой он убил уголовников. Не хотел убивать – не настолько он кровожаден, но и безнаказанными оставлять их не мог. И про Людмилу рассказал, которую от грабежа спас да сухим пайком накормил и которая его же по наивности милиции и сдала.

Василий слушал Михаила вполуха и думал о своем:

— О! Я еще тебе скажу: женщины любят успешных, у которых положение, деньги, слава, а ты сейчас – никто. Со стороны на себя посмотри. То-то! Партизан, а не боец Красной армии!

— Да я и есть партизан, — согласился Михаил. — У штрафника прав меньше, чем у любого бойца строевой части.

— Сами виноваты – и ты, и я, — то ли только для себя, то ли еще и для Михаила рассудил Василий. — Потому – «неча на зеркало пенять, коли рожа крива».

Михаил, безразлично махнув рукой, улегся на траву под крыло биплана. После ночных полетов хотелось одного – спать, а еще обида какая-то в душе свербела после встречи с женщинами-летчицами. Ему ведь просто поговорить с ними хотелось, женского общения не хватало. «Да черт с ними! Мне уже недолго в штрафниках летать», — подумал Михаил и уснул.

Проснувшись, он сходил в столовую вместе с Василием поужинать. Обеденные столы для штрафников стояли в столовой отдельно от остальных.

На стоянке их встретил механик и доложил о готовности самолета к вылету. Экипажу уже стало известно, что необходимо было уничтожить населенный пункт со скоплением живой силы и техники врага, причем основная роль отводилась женским эскадрильям.

Небо быстро темнело. Сначала взлетели обе женские эскадрильи, потом черед дошел и до штрафников.

Летели поодиночке – какой групповой полет может быть ночью? Столкнуться можно в два счета. Ведь зажигать аэронавигационные огни нельзя – с земли обстреляют.

Передовую прошли на высоте триста метров.

Михаил, уловив сигнал штурмана, поднес к уху резиновый шланг переговорного устройства и услышал его голос:

— Держи курс двести восемьдесят пять градусов.

Михаил плавненько довернул вправо. Километров через десять-пятнадцать показалась цель. Собственно, курс теперь виден и так, поскольку населенный пункт горел – женские эскадрильи отбомбились по нему раньше.

— Так держи и снижайся!

Михаил сбросил газ, самолет планировал на цель. Летучесть у тихоходного биплана по сравнению с Яком была просто феноменальной. Выключи мотор у Яка – и он почти камнем падает. Здесь же Михаил убрал газ до минимума, а самолетик высоту лишь едва потерял, и теперь перед целью высота была чуть больше двухсот метров.

— Три градуса влево! — Это штурман корректирует курс. И самолетик сразу «вспухает», полегчав от сброшенных бомб.

Михаил сразу дал газ и взял ручку управления на себя, набирая высоту. Вираж вправо – пора уходить на свой аэродром. Задача выполнена. Уж куда они попали, а куда не попали – неизвестно, но внизу – в селе, занятом немцами, — горят избы, боевая техника. Запах дыма чувствуется даже на высоте.

Но и немцы в долгу не оставались: стреляли в небо из пулеметов и автоматов. Прожекторов не было, звук слабенького мотора У-2 тоже невозможно было услышать за разрывами бомб и гулом огня. Потому они и стреляли наугад.

Но, видно, зацепили-таки пулей самолетик. Мотор несколько раз чихнул и остановился. Остро запахло бензином. В расчалках крыльев свистел ветер, а неподвижный винт торчал впереди капота.

Михаил посмотрел на приборы – высота всего 370 метров.

— Василий, сколько до передовой?

— Не дотянем – больше двадцати километров!

— Вот неудача!

Михаил свесил голову за борт – надо было подыскивать место для посадки. Для У-2 места немного надо, сотни метров с запасом хватит. Только как в темноте углядеть эту площадку?

Штурман закричал без всякого переговорного устройства:

— Слева, слева пустырь или поле – поворачивай!

Михаил нажал правую педаль. Штурману надо верить: карту местности он назубок знает, да и смотрел Михаил вправо, потому и не заметил площадки с другой стороны.

А площадочка теперь перед носом, и с обеих сторон от нее лес темнеет. Как только в темноте Василий поляну эту углядел? Неужто как кошка в темноте видит? Лишь бы площадка относительно ровной оказалась. А если это участок вырубленного леса, с пеньками?

Но на этот раз повезло, только посадка чуть жестковатой получилась. Колеса шасси ударились о землю, самолет подпрыгнул, но потом побежал по земле, слегка подпрыгивая и покачиваясь, и остановился.

Летчики прислушались. Стояла оглушительная тишина.

Потом Василий щелкнул привязными ремнями и выбрался из кабины.

— Чего сидишь? — обратился он к Михаилу. — Уходить надо.

— Не торопись. Я думаю, затащим самолетик в лесок, дождемся утра и посмотрим, что с двигателем. Может, удастся исправить?

— Я в технике мало что понимаю, не мое это.

— Конечно, художники – люди творческие, им не до техники.

Михаил выбрался из кабины и прошел к близкой опушке. Место ровное, и закатить самолет под деревья можно запросто.

Взявшись вдвоем за хвост, они развернули самолет оперением вперед, поднатужились, а дальше уже легче было – покатили аэропланчик. Они завели его под деревья, и даже нос самолетика из-под веток деревьев не выглядывал.

— Ну вот, другое дело, — Михаил удовлетворенно оглядел укрытую ветвями деревьев машину, — теперь и отдохнуть можно.

— А если немцы?

— Убегать будем. Отстреливаться же не из чего. Или у тебя пистолет есть?

— Откуда? Я же штрафник.

— Вот я и говорю – убегать…

Они сели под дерево, на мягкую подстилку из опавшей хвои. Василий грустно проговорил:

— Через полчаса нас или погибшими, или предателями считать будут.

— Почему через полчаса?

— Топливо у нас через полчаса закончиться должно. Если не вернемся…

— Да черт с ними, — досадливо отмахнулся Михаил, — отсюда еще выбраться надо.

— Ага, над целью тебя никто не видел, и где ты был, где сидел – неизвестно. Может, немцам наши секреты выдавал.

— И много ты секретов знаешь, чтобы их выдать?

— Ну только если расположение аэродрома…

— Негусто! Потому сади спокойно. К немцам резона идти нет – сдавать-то им нечего, а с пустыми руками – несолидно. — Михаил засмеялся.

Василий шумно выдохнул:

— Я уж испугался было, когда ты про немцев заговорил, решил – ты всерьез.

— Ты что, сдурел? Я хоть и штрафник, человек для особиста и женщин падший, но понятие о чести, о Родине и долге перед ней у меня есть.