Подвиг живет вечно (сборник) - Иван Василевич

«…И все же долгожданная ниточка наконец нашлась. Костровский на территории нашей страны не проживает. Поступили данные, что он, возможно, находится в ГДР. В поиск включаются немецкие оперативные работники. Но первые сведения неутешительны: под такой фамилией там никто не живет. А если преступник поменял фамилию? Опять серия оперативно-розыскных мероприятий. И опять проверка множества версий и вариантов…

Недавно совместная работа органов госбезопасности двух братских стран была завершена. В городе Темплин Нойбранденбургского округа на улице Айзенбанштрассе жил скромный служащий. За последние годы он сменил несколько профессий и мест работы, стал злоупотреблять алкоголем. Фамилию носил Красовский и числился по документам уроженцем деревни Фридрихсхайн бывшего округа Валлау. А служил Красовский, как утверждал в анкете, якобы солдатом охраны в штабе 4-го армейского корпуса.

Все это была ложь. Буквально онемел и побелел как полотно сей „уроженец“ округа Валлау, когда ему на первом же допросе предъявили его истинную анкету и другие разоблачающие документы. Это и был тот самый переводчик-каратель Костровский. Когда его взяли в плен, он прикинулся невинным ягненком, уничтожил полицейское удостоверение и выдал себя за другого солдата — Красовского. В 1950 году после освобождения из плена он выезжает на постоянное жительство в ГДР, устраивается на работу по подложным документам, женится на местной жительнице.

Оправившись после первого шока при аресте, Костровский попытался на следствии и позже в суде отпираться, юлить. Стал выдавать себя, как это сейчас делают многие нацистские преступники на Западе, за простого исполнителя приказов начальства, дескать, он только участвовал в конвоировании и допросах арестованных, а не в их расстрелах. Но многочисленные свидетели из г. Ромны Сумской области, Донецка, Бахмача, Черкасс и других мест, где свирепствовал каратель, напомнили ему о злодеяниях. Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, он сказал на суде: „Признаю себя виновным в казнях невинных советских людей, в том числе и подростков…“

Решением судебных органов ГДР каратель приговорен к пожизненному заключению…»[3]

В юридически совершенном комплексе доказательств виновности Костровского особое место занимали показания Игоря Харитоновича. Когда выступали другие свидетели — пожилые люди из украинских деревень и сел, которые в непривычной обстановке иногда терялись при неожиданных вопросах напористого адвоката, к примеру, каким автоматом был вооружен каратель, Костровский не раз позволил себе заявить: «Впервые вижу этого гражданина, меня с кем-то путает». Но вот в зал заседаний суда приглашается свидетель Аганин. Председательствующий, следуя процедуре, спрашивает, доверяет ли Аганин выделенному для него переводчику? «Доверяю сполна, в высокой квалификации переводчика не сомневаюсь. Однако прошу у суда разрешения дать показания на немецком: владею им с детства»…

Точно так же с детских лет владеет русским Костровский. Да ведь подсудимый твердит, что он «не тот, за кого его принимают», он по-русски «нихт ферштейн». И с самого начала процесса до выступления Аганина переводчики дублировали для подсудимого все, что произносилось в зале суда на русском и украинском. Наконец-то у них, переводчиков, передышка…

Десять, пятнадцать минут говорит Аганин. Что ни слово — точно в цель. Факты, цифры, имена, даты, дни недели, адреса. И не выдерживают у Костровского нервы:

— Откуда ты взялся на мою голову, замолчи! — зло выкрикивает он по-русски. — Я сам расскажу…

Особый, на десятилетия растянувшийся аганинский бой… Удивительно, не сразу понятно, труднообъяснимо. И тем не менее для нас бесспорно: как многие годы прежде, так и после кончины Ибрагима Хатямовича отношение к нему определялось и определяется словно бы с двух, нередко полярных, точек зрения. Мы, разумеется, отбрасываем третью точку — со стороны бывших «сослуживцев» Аганина по ГФП: она однозначна и загадок не представляет. Мы имеем в виду противоречивое восприятие неординарной личности людьми, отнюдь не разделенными ни убеждениями, ни своим прошлым, ни разными взглядами на полезность служения общественному долгу, — носители несхожих оценок в принципе единомышленники. Но…

Потоки людской благодарности группе следопытов подвига, возглавленной Аганиным: «Огромное спасибо за поиски героев подполья — это большое и нужное дело…»; «Мы уже потеряли надежду узнать правду о последних днях наших земляков, схваченных гестапо зимой 1943 года в разных местах Керченского полуострова. Всякое говорили о них по углам людишки с темной душой, вроде почему-то прощенного бывшего редактора фашистской газетенки. И вдруг читаем Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении героев…»; «Низко кланяюсь вам и всем следопытам, снявшим тень подозрения с моего отца. Теперь в нашем городе официально и широко объявлено, что он оставался верным Советской Родине до последнего вздоха». Почетная грамота ЦК BЛKCM: «За активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи». Выписка из приказа начальника одного из управлений Комитета государственной безопасности: «Тов. Аганин Ибрагим Хатямович (Игорь Харитонович) награждается часами марки „Слава“ № 488774 за помощь, оказанную им следственным органам КГБ в документации преступной деятельности ряда изменников родины, а также за работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи, в результате которой выяснены ранее неизвестные имена многих советских патриотов, замученных немецко-фашистскими оккупантами». Многочисленные приглашения выступить — перед школьниками, студентами, слушателями Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Восторженные отзывы о выступлениях Аганина…

И параллельно со всем этим:

— А Харитонович-то наш неугомонный опять законфликтовал — гневную корреспонденцию настрочил. Знаете куда? Аж в «Пионерскую правду»! В детство, что ли, впадает…

Что ж, было такое, писал Аганин в «Пионерку». О том, как в одной московской школе лектор-искусствовед рассказывал ребятам о современном кинематографе. Живо, интересно рассказывал. А под конец посетовал на то, что теперь для картин о войне не так-то просто раздобыть ордена и медали гитлеровского рейха. Вот и пришлось организовать на Мосфильме мастерскую по их изготовлению. Получаются как настоящие. И незадачливый лектор высыпал на стол горсть «Железных крестов» — посмотрите, мол, можете оставить себе или руководителю драмкружка отдайте.

Драмкружка в школе не было, но самодеятельное коридорное «представление» состоялось сразу после лекции. Несколько озорников-пятиклассников, нацепив на пионерскую форму «Железные кресты», с упоением приветствовали друг друга выкриками «Хайль!». Разумеется, «крестоносцев» тут же пристыдили, мосфильмовские «сувениры» у них отобрали. Надо ли предпринимать еще что-то? В конце концов, не нацистам же подражали ребята, а популярным артистам кино, кому это не ясно?

Может быть, и Аганину, узнавшему о том случае, не стоило принимать его близко к сердцу, настолько близко, что валидол потребовался. Только не мог он иначе. Выдался свободный час — пошел в ту школу. И расстроился еще больше. Особенно у стенда «Пионеры-герои»: оформлен небрежно, размещен на обшарпанном простенке, две фамилии под портретами написаны с ошибками… Задуманного разговора с педагогическим коллективом не получилось. «Кто вы такой, чтобы нам указывать? Мы по наглядной агитации на втором месте в микрорайоне!»

— Слыхали, Штирлиц-то наш под колпаком оказался. Из восемьдесят четвертого отделения в ректорат звонили, кой-какими данными интересовались…

Да, и это было: звонили, интересовались. Вскоре после того, как в один из сентябрьских дней на станции метро «Коломенская» Ибрагим Хатямович узнал в импозантном немолодом мужчине… давно разыскиваемого государственного преступника! Мигом осмотрелся — удача: вон идет майор милиции — он поможет. Найдет незначительный предлог и попросит импозантного предъявить документы. И станет наконец известно, под какой фамилией тот скрывается. А большего пока и не надо…

Не помог майор бывшему разведчику. Сказал: «Иди-ка ты, дядя, к… Не то живо отправлю! Вот в твои документы я, пожалуй, загляну!» Тем временем опознанный Ибрагимом Хатямовичем затерялся в толпе.

Через неделю в районном отделении милиции состоялось — Аганин добился — расследование случая на «Коломенской». Майора, который ни за что ни про что нахамил человеку, признали… во всем правым. «Начальник РО МВД заявил, — писал Аганин после того разбирательства тогдашнему министру Щелокову, — что надо иметь мандат для обращения к милиционерам за помощью при установлении личности граждан, а секретарь парткома подполковник Токарев спустил мое заявление тому, на кого я жаловался». Теперь-то ясно, что наивно было искать у Щелокова защиты от щелоковщины. И неизвестно, сколько времени оставался бы «под колпаком» мелочно мстительного майора «вздорный жалобщик». Сколько высокомерных нравоучений насчет «болезненной подозрительности» пришлось бы выслушать в разных кабинетах Ибрагиму Хатямовичу, если бы чекисты по составленному им «свежему» словесному портрету буквально за месяц не нашли государственного преступника уже далеко от Москвы — в Ростовской области. Ошибки не было — тот самый, которого разыскивали так долго.