Слабак - Джонатан Уэллс

телу будет длиться дольше, чем наше совместное времяпрепровождение. Мне вдруг показалось, что совсем не стыдно получить от неё подобный приказ. На какое-то мгновение захотелось слепо повиноваться ей: угодить ей, есть больше, чем когда-либо, разжечь аппетит – специально ради неё.

Ей даже не нужно было смотреть часы, чтобы понять, что час истёк. Но она продолжала сидеть и рассматривать комнату. Её дамская сумочка располагалась на журнальном столике, лифчик лежал на кровати, а остальная одежда оказалась аккуратно сложена на подлокотнике кресла, рядом с моим великолепным зелёным костюмом. Я вдруг почувствовал, что она обдумывает – в какой последовательности следует собираться, чтобы побыстрее уйти. Но мне очень не хотелось, чтобы она уходила: хотелось ухватиться за неё… И за её веру в меня! Будь у меня достаточно денег, чтобы продержать Натали всю ночь, я заплатил бы без лишних раздумий! Будто прочтя мои мысли, она наклонилась и с любовью поцеловала меня в лоб.

Затем встала и надела свою одежду – так же методично, как и снимала. Стало интересно, сколько раз за ночь она одевалась и раздевалась, подходила к зеркалу, чтобы убедиться перед уходом, что выглядит наилучшим образом. И сколько мальчиков она воодушевила – так же, как и меня?

«Должно быть, она знает каждый номер в этом отеле, – подумал я. – Наверное, в курсе, где находятся все выключатели, зеркала и коробки с салфетками. И выучила путь к каждой ванной».

Когда я представлял себе её королевой отеля “Georges Cinq”, она вернулась и села рядом со мной на кровать.

– Навести меня снова. В следующий раз хочу увидеть, что ты стал немного полнее. Теперь знаешь, где меня найти, – проговорила она. – На всякий случай записала свой номер. Позвони, когда приедешь опять. – Я посмотрел на листок бумаги с надписью: «Натали. Одеон, 49 61». Она погладила мой живот тыльной стороной ладони, встала и вышла, больше не взглянув на меня.

Дверь закрылась раньше, чем я начал умолять её остаться. Как только она ушла, я засомневался: существовала ли она вообще и была ли её поддержка реальной. Ингрид не сказала ничего, что помогло бы мне почувствовать себя лучше. Я попытался возвратить тепло и сострадательность Натали, то, как она медленно двигалась надо мной, поддерживая меня, чтобы я не уплыл, как «человек из воздуха», но она продолжала стремительно исчезать из моего сознания. Когда она находилась в комнате, то казалась женщиной, которая всегда знала и любила меня. «Может, только незнакомка могла вызвать во мне такие чувства?» – задавался я вопросом.

Растянувшись на кровати – голый, не считая гипса, украшенного подписями и рисунками моих друзей и родственников, – я не мог пошевелиться. Нога под гипсом болела. Несмотря на то, что её тело надавило на моё – какое величественное перевоплощение ужасной туши Макэнери! – хотелось вскочить и заглянуть в замочную скважину, чтобы ещё раз увидеть её, ждущую лифт, но я не сдвинулся с места.

Положив голову на подушку, я начал представлять себе еду, которую я бы съел ради неё: чаны мороженого, огромные кокосовые пироги с ванильной глазурью и бесчисленные пирожные. Затем понял, что уже стемнело, а я умираю с голоду. И начал воображать идеальный ужин в номере – как дань уважения ей и её пожеланию, чтобы я больше ел. Придумав самый большой ужин, какой только смог нафантазировать, я подал его себе. В качестве закуски заказал бы авокадо. (Свой первый авокадо я съел в Париже всего за несколько дней до этого, с уксусной заправкой в ямке от косточки). На первое выбрал бы стейк, приготовленный на решётке, – с кусочком сливочного масла и с травами, что плавятся в чёрных следах от гриля, оставляя зелёные следы. Масло стекало бы на тарелку под кучку золотистого, слегка поджаренного картофеля фри. Я отрывал бы кусочки багета и пропитывал их соусом из масла с травами. А потом подцеплял бы по несколько ломтиков картофеля фри вилкой. На десерт попросил бы принести тарелку профитролей, смакуя мороженое и поедая пирожные.

Я стану прожорлив в честь Натали. И смогу доесть всё. Она освободила меня от сопротивления еде, от протестов против отцовской критики и контроля, против Макэнери, Митников и всех других взрослых, упрекавших меня за недоедание. Именно Натали подтолкнула меня в будущее. Закрыв глаза, я представил себе игральную карту, которую впервые увидел после того, как Эрик предал меня. Мои цвета теперь выглядели очень яркими, а карточное достоинство было высоко. Я стал почти что уверен в своих силах!

Тщательно поглотив каждый кусочек нафантазированного ужина и облизав свой воображаемый нож, я потянулся к пульту дистанционного управления и включил телевизор. Джонни Холлидей, старый французский поп-исполнитель, заполнил экран своими синтетически белыми волосами, лицом рептилии и телом, слишком старым и жилистым для белого комбинезона с шипами. Он спел несколько строчек своего хита, прыгая по сцене с фальшивыми эмоциями на лице. Я пытался с трудом разобрать слова песни и заснул, так и не успев заказать ужин.

На следующее утро папа спросил:

– Как прошло свидание?

Я пожал плечами, не желая делиться с ним впечатлениями о Натали – даже произносить при нём её имя. Она стала для меня священной.

– А я могу увидеть её ещё раз, прежде чем уеду? Она дала свой телефон, – я невольно проболтался, не в силах скрыть своё желание оказаться с ней снова.

– Нет, Джон. Забудь о ней, – поморщился отец. – Ты должен вернуться в школу, а мне предстоит ехать в Лондон. Не зацикливайся на ней. Существуют тысячи красивых девушек, таких, как она. И любой таксист в любом городе мира подскажет, где найти подобную. Выбрось её из головы и возвращайся в Лозанну.

Не хотелось слушать эти презрительные комментарии, и я постарался отстраниться от них: чтобы лелеять то тепло, которое Натали оставила во мне.

– Ну, она казалась доброй, – это всё, что я смог пробормотать в её защиту.

– Да они все добрые, Джон. Это часть их работы. Я найду тебе других девушек, когда ты вернёшься в Нью-Йорк, – заверил он.

В тот момент такое обещание отца интересовало меня меньше всего. Я подумал о всех других женщинах, о которых отец рассказывал Тиму и мне все эти годы. Старые подружки, случайные женщины на улице – все они представляли для него только спортивный интерес. Преследовать их, соблазнять, заключать сделки – всё это составляло часть игры, активировавшей его инстинкты продавца, потому что требовало умения и концентрации, ловкости и силы убеждения. Малейшие эмоции или всё то, что я чувствовал к Натали, никак не