Брайтонский леденец - Грэм Грин

Они вышли на набережную, надвигался вечер, море слепило глаза, она смотрела на него с такой радостью, как будто это было какое-то незнакомое море.

– А что твой папаша говорил сегодня?

– Ничего не говорил. На него сегодня опять нашла хандра.

– А старуха?

– На нее тоже нашла хандра.

– Ну, а деньги-то они взяли без всяких.

Они остановились на набережной, как раз напротив «Космополитена», и в тени его громады подошли еще на несколько шагов ближе. Он вспомнил, как мальчик-рассыльный выкрикивал чье-то имя, вспомнил золотой портсигар Коллеони… Медленно и раздельно, стараясь справиться с волнением, он проговорил:

– Ну что ж, нам здесь будет неплохо. – Затем пригладил рукой вылинявший галстук, одернул пиджак, неуверенно расправил узкие плечи. – Ну, входи же… – Она робко пошла за ним через дорогу, потом вверх по широким ступеням. На террасе, в плетеных креслах, греясь на солнышке, сидели две старые дамы, обмотанные шарфами; от них веяло полным благополучием, разговаривая, они не смотрели друг на друга, а просто с понимающим видом бросали реплики: «А вот Вилли…», «Мне всегда нравился Вилли…»

Поднимаясь по ступеням, Малыш нарочно топал ногами. Он пересек огромный холл и подошел к конторке портье. Роз шла вслед за ним. Там никого не было. Малыш ожидал с бешенством, для него это было как личное оскорбление. Рассыльный выкликал на весь холл: «Мистер Пайнкоффин, мистер Пайнкоффин!» А Малыш все ждал. Зазвонил телефон. Когда опять распахнулась парадная дверь, донесся обрывок разговора старых дам: «Это был страшный удар для Бэйзила…» Затем появился мужчина в черном пиджаке и спросил:

– Чем могу служить?

– Я жду здесь уже… – начал с бешенством Малыш.

– Вы могли бы позвонить, – холодно прервал его портье и открыл большую книгу для регистрации приезжих.

– Мне нужен номер, – продолжал Малыш, – двойной номер.

Портье внимательно осмотрел Роз, стоявшую за спиной Малыша, и перевернул страницу.

– У нас нет свободных номеров, – ответил он.

– Мне не важно сколько это будет стоить, – настаивал Малыш, – я возьму люкс.

– Ничего свободного нет, – сказал портье, не поднимая глаз от книги. Пробегавший мимо рассыльный с подносом остановился, глядя на них. Малыш продолжал тихо, но в голосе его звучало бешенство.

– Вам не удастся спровадить меня отсюда. Мои деньги не хуже, чем у других.

– Безусловно, – согласился портье, – но бывает так, что нет свободных номеров. – Он повернулся к ним спиной и взял в руки банку с клеем.

– Пошли из этой вонючей ямы, – обратился Малыш к Роз.

Он сбежал вниз по ступенькам, мимо старых дам, слезы унижения навернулись ему на глаза. У него было безумное желание крикнуть всем, что они не имеют права так с ним обращаться, что он убийца, не боится убивать людей, а поймать его не могут. Его так и подмывало похвастать этим. Он не хуже других мог позволить себе пожить в таком месте – у него ведь были машина, адвокат, двести фунтов в банке…

– Вот если бы у меня было обручальное кольцо… – начала Роз.

– Кольцо?… Какое еще кольцо? – бешено набросился на нее Малыш. – Мы не женаты. Запомни это. Мы не женаты… – Но внизу на улице он с огромным напряжением взял себя в руки и с горечью вспомнил, что ему и дальше предстоит притворяться. Заставить жену давать показания, конечно, нельзя, но ничто не может остановить жену, кроме любви… похоти", – подумал он с смутным страхом и, повернувшись к ней, неумело извинился.

– Они меня разозлили, – с трудом выговорил он, – видишь ли, я ведь обещал тебе…

– Это неважно, – ответила девушка. И вдруг, взглянув на него широко открытыми, удивленными глазами, она бодро заявила: – Ничего не может испортить сегодняшний день.

– Нам нужно найти пристанище, – сказал он.

– Мне все равно где… пойдем к Билли?

– Только не сегодня, – возразил он, – не хочу, чтобы сегодня вокруг слонялись наши ребята.

– Тогда поищем какое-нибудь местечко, – успокоила она, – еще ведь и не стемнело.

В этот час, когда не было заездов на бегах и не предстояло никаких деловых встреч, он обычно лежал, растянувшись на постели, в пансионе Билли. Сейчас он жевал бы шоколадные конфеты из пакетика или булку с колбасой, наблюдая, как солнце скрывается за трубами, потом заснул бы, проснулся и снова поел и снова заснул бы, убаюканный темнотой, струящейся сквозь окошко. Тут и ребята вернулись бы с вечерними газетами, жизнь началась бы снова. А теперь он был растерян, не знал, что делать со свободным временем – ведь он был уже не один.

– Давай когда-нибудь поедем за город, как тогда, – предложила Роз… Глядя в морскую даль, она строила планы на будущее… Он догадывался, что перед ее мысленным взором, подобно приливу, проходили годы.

– Все будем делать, как ты захочешь, – согласился он.

– А не пойти ли нам сейчас на мол, – сказала она, – я не была там с тех пор, как мы ходили туда в тот день, помнишь?

– И я тоже не был, – быстро и не задумываясь солгал Малыш, он вспомнил их первую встречу, Спайсера, грозу на моле, начало всего того, чему он не видел конца… Они прошли через турникет; кругом было много народу; рыболовы, стоя в ряд" следили за своими поплавками, колыхающимися в темно-зеленой спокойной воде; под их ногами плескалось море.

– Ты знаком с этой девицей? – спросила Роз. Малыш безразлично повернул голову.

– С какой? – спросил он. – Я тут никаких девиц не знаю.

– Вон с той, – показала Роз, – ручаюсь, она говорит про тебя.

В его памяти всплыло пухлое, невыразительное прыщавое лицо, словно притаившаяся за стеклом аквариума огромная рыба, опасная ядовитая хищница, приплывшая из неведомого океана. Фред разговаривал с ней, он подошел к ним на набережной, она еще давала показания – он никак не мог припомнить, что она говорила, видимо, ничего существенного… А сейчас она следила за ним, подталкивая локтем свою толстую подругу, рассказывала что-то, плела бог весть какие небылицы… «Боже, – подумал он, – неужели мне суждено перерезать весь свет?»

– Она тебя наверняка знает, – настаивала Роз.

– Никогда ее даже и не видел, – солгал он, проходя мимо.

– С тобой приятно гулять, – заметила девушка, – все тебя знают. Вот никогда не предполагала, что выйду замуж за знаменитость.

«Кто же следующий, – думал он, – кто же следующий?»

Прямо перед ним один рыболов отступил на другой край дорожки, чтобы закинуть удочку; раскрутив леску, он забросил ее далеко в море, поплавок попал в пену волны и понесся к берегу. На теневой части мола было прохладно, с одной стороны стеклянной стенки стоял еще ясный день, с другой уже надвигался вечер.

– Давай перейдем туда, – предложил он. Ему опять вспомнилась девушка Спайсера. Почему я тогда сбежал, оставив ее в машине? Черт возьми, ведь она знала толк в этих забавах!

– Слушай, – остановила его Роз, – не подаришь ли ты мне такую пластинку? На память. Они ведь не дорогие, – добавила она, – всего шесть пенсов. – Они остановились перед небольшой стеклянной будкой, похожей на телефон-автомат. На будке была надпись: «Запишите на пластинку свой собственный голос».

– Иди, иди, – оборвал он ее, – не валяй дурака. Зачем это нужно?

И тут во второй раз он увидел, как она вдруг рассердилась, став почти невменяемой. Покладистая, безответная, добрая, она в такие минуты становилась опасной. Тогда из-за шляпы, теперь из-за пластинки.

– Ну и ладно, – заговорила она, – катись! Ты мне ни разу ничего не подарил. И даже сегодня. Раз я тебе не нужна, чего же ты не убираешься? Почему не оставишь меня в покое? – Прохожие оборачивались и глядели на них, на его растерянное и недовольное лицо, на ее безудержный гнев. – Зачем я тебе понадобилась? – кричала она на него.

– Ради Христа… – пробормотал он.

– Я лучше утоплюсь… – начала она, но он прервал ее:

– Можешь получить свою пластинку, – он нервно усмехнулся, – похоже, что ты рехнулась. Зачем тебе слушать меня на пластинке? Ты что, и так не будешь меня слышать каждый день? – Он крепко сжал ей руку выше локтя. – Ты ведь паинька. Мне для тебя ничего не жалко. Можешь получить все, что желаешь. – Ему пришло в голову: «Она вертит мной, как хочет… долго так будет?» – Ну, ты ведь говорила все это не всерьез? – заискивающе спросил он. От этой попытки говорить ласково лицо его сморщилось, как у старика.

– На меня что-то нашло, – проговорила она, отведя от него глаза; он не мог ничего прочесть в ее взгляде, мрачном и отчаянном.

Малыш почувствовал облегчение, но все еще внутренне сопротивлялся. Ему не хотелось записывать свой голос – это напоминало ему об отпечатках пальцев.

– Ты что, и вправду хочешь, чтобы я подарил тебе такую штуку? – спросил он. – У нас ведь и патефона нет. Ты даже не сможешь ее слушать. Какой же в этом толк?

– Мне и не нужен патефон, – сказала она, – мне просто хочется, чтобы она была у меня. Может, ты куда-нибудь уедешь, и я смогу одолжить патефон. Вот ты и поговоришь со мной. – Она произнесла все это с таким воодушевлением, что он даже испугался.