Человек-машина - Макс Барри

Кровь сочилась. Я был не в силах остановить ее как следует.

— Помогите! — подал я голос.

Прежде я собирался сделать умирающему поблажку, но теперь нуждался в нем по-настоящему.

— Помоги мне, говнюк!

Я подполз к краю стола, чтобы видеть его и в то же время удерживать руку. Его глаза были пусты. Он умер. Этот хер умер. Я разъярился. Я хотел подойти к нему, отрезать ему руку, потом умереть у него на глазах и посмотреть, как ему это понравится. Я испытывал сразу ужас, головокружение и сожаление. Мне отчаянно не хотелось умирать. Я считал себя обманутым и злился не то на что-то, не то на кого-то. Я вертел головой в поисках чего-нибудь дельного, чего не заметил раньше, — например, хирурга, который не был бы мертв. Мой взгляд упал на электропилу.

До нее было далеко. Я не знал, смогу ли дотянуться. Может, оно и к лучшему: так ли уж плохо было улечься навзничь, расслабиться, закрыть глаза и не отпиливать себе руку? Никто меня за это не осудит. Но это закончится гибелью, а я не хотел умирать и уверялся в этом тем больше, чем ближе подступала смерть. И потому я напрягся, и потянулся, и нащупал шнур от пилы. Я закусил его зубами, чтобы перехватить, и продолжил тянуть. Это был длинный шнур. Я тянул, и закусывал, и тянул, и мне пришло в голову, что шнур бесконечен, потому что это было бы забавно. Получилось бы как в теории струн. Я оказался бы квантово запутанным.[29] Пила лязгнула о металлический стол. Я вспомнил, чем занимался, и нашел кнопку включения.

Однажды в торговом центре я видел, как мужик демонстрировал электронож. Он показывал почтенной пожилой паре, как легко входит нож в жареного цыпленка и с веселым урчанием срезает ломтики дымящегося мяса.

Мне почему-то казалось, что звук будет другой.

Избавившись от лишней руки, я зажал артерию. Не стану вдаваться в подробности. Скажу лишь, что это было временное решение с применением пальцев. Я нуждался в передышке, чтобы слезть со стола и добраться до врачей. Мне даже было наплевать на то, что эти сволочи отрезали мою руку. Я бы простил им это, если бы они помогли мне выжить. Я подался вперед и взял в зубы зеленую хирургическую простыню. Потянул ее на себя, наклонился опять и закусил еще. С каждым разом я подтягивал ткань на несколько дюймов ближе. Я надеялся обнаружить под ней Контуры-три, так как в противном случае мне оставалось только лежать на этом столе. Я потянул снова, и простыня накрыла мое лицо. Я попытался сбить ее носом. Меня подбивало убрать руку с артерии — дело пошло бы намного быстрее, но и гибельнее, так что я воздержался. Сверкнул черный титан, и я подумал: «Слава богу». Центр тяжести простыни сместился за пределы стола, и ткань поползла дальше сама собой. Я видел все больше и больше металла, а когда простыня поднялась выше бедер, подумал: «Что это такое?» — потому что на их месте тоже был металл. Он заменял тазобедренные суставы, а также живот, и вместо пупка виднелся логотип «Лучшего будущего», который я узнал даже в перевернутом виде, а простыня все съезжала, и я был металлическим снизу доверху — титановый ландшафт. Куда-то ниже подбородка тянулись трубки, по которым жидкости перетекали из металла в меня и обратно, и я был соединен с металлом лишь трубками — больше ничем. Я набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть, — две трубки чуть поднялись, пропуская его, — и выдохнул все со звуком сдувающейся покрышки. У меня была рука. У меня было плечо. У меня была голова. Я точно не знал, что еще.

Возникло лицо. Волосы были перепачканы кровью. Лицо юнца. Один его глаз был глубокий, темно-карий, другой — ровно-коричневый.

— Доктор Нейман, — произнес он. — О господи. Доктор Нейман. — Лицо исчезло. — Живой!

Он вернулся. Вода падала ему на волосы и стекала с носа. Разноцветные глаза были полны заботы.

— Все будет хорошо. Все будет в порядке. — Он дотронулся до моих волос сперва нерешительно, затем уверенно. — У вас все получится. Держитесь. Держитесь.

В помещении стало шумно. Кто-то приподнял мою голову сзади, а люди в зеленом занялись трубками. Никто не смотрел мне в глаза. Что-то щелкнуло. Я услышал пронзительный вой и глухо — жужжание. Я ощутил острую боль в шее и растекающееся тепло; извернувшись, я попытался рассмотреть, кто это делает. Руки, державшие мою голову, напряглись.

— Кровь, — сказал чей-то голос, а другой отозвался:

— Готово.

Руки отводили мои пальцы. Я сопротивлялся, но они держали крепко. Я начал ощущать тяжесть.

— Он жив? — спросила какая-то женщина так, словно не хотела услышать ответ.

Надвинулось лицо Кассандры Котри. Она прижимала к уху окровавленное полотенце. Ее волосы были пепельного цвета. Ее челюсти напомнили мне о насекомых, способных нести пищу во много раз больше их веса.

— Чарли? Вы прошнулишь в ражгар дурного шна, только и делов. — (Я пытался удержать глаза открытыми.) — Шпите дальше. Мы доделаем, и вшо будет отлично.

Я начал плакать, поскольку теперь мне снова предстояло жить.

Сознание вернулось ко мне сразу и полностью, словно включили в розетку. Я стоял. Меня окружал свет. Операционная сияла чистотой. С потолка не капало. Вокруг толпились кошки и люди в зеленых халатах, все они смотрели на меня.

— Есть контакт.

Джейсон держал на ладони маленький лэптоп и щелкал клавишами. От лэптопа тянулся шнур, терявшийся в конгломерате других, которые разбегались во все стороны. Моя голова была чем-то обернута. Что-то жужжало.

Ко мне шагнула девушка. Илейн, вспомнил я. У нее были оранжевые глаза.

— Доктор Нейман, вы меня слышите?

Я кивнул. Я попытался ощупать шею, чтобы понять, что там такое; послышалось ритмичное гудение.

— Он пробует пошевелить рукой.

— Теперь ногой.

— Много двигательных запросов.

Я поглядел вниз. Моими ногами были Контуры-три, черный титан. На месте бедер — сцепленные обручи. Металл доходил до груди. У меня были руки. Они крепились к потолку изолированными цепями. Одна, серебристая, заканчивалась трехпалой клешней, и каждый отросток представлял собой длинный суставчатый палец. Другая была черной, с узким цилиндрическим бицепсом и выпуклым предплечьем. Кисти не было. Сработал рвотный рефлекс. Меня не тошнило. Не физически. Я чувствовал себя сильным, бодрым и отчасти неживым. Но мозг блевал: Плохо, плохо, плохо.

— Доктор Нейман, — Джейсон метнулся ближе, — сейчас вам, наверное, немного странно, но вы поймете, как это классно, когда успокоитесь.

— Включаем осязание.

По телу лавиной прокатились мурашки. Металлические органы перестали быть объектами и стали мною. Я и прежде мог чувствовать, но иначе. Ничего похожего. Я вспомнил их шероховатое покрытие, которое ощупывал во второй лаборатории. «Помогите», — сказал я, но только мысленно.

— Усиленная сенсорная обратная связь. Правда, в сто раз лучше? Мы сами ею пользуемся. Потому что уже миновали стадию, когда Лучшие Чувства лишь точно воспроизводили полный спектр биологических ощущений.

— Прописываем нутро, — сказала Мирка.

— Вижу, есть.

— Мы говорим громко, чтобы вы отслеживали, — пояснил Джейсон.

Внутри меня взревел голод — скорее идея, чем чувство: я вдруг стал уверен, что нуждаюсь в пище.

— Не гоните, — сказала желтоглазая девушка.

— Убавьте.

— Через минуту подключим вас к Лучшему Голосу, — сообщил Джейсон. — Доступны чаты и все примочки, в адресной книге можно хранить контакты.

«Лола, Лола», — думал я. Слезы капали на грудь с металлическим стуком.

— Он у тебя заплакал.

— Исправляю.

— Шунтирую колебания.

— Он все равно плачет, — сказала Мирка.

— Но уровни в норме.

— Может, ему и вправду грустно.

Джейсон отошел и вернулся с тряпкой. Он вытер мне одну щеку, потом другую:

— Доктор Нейман?

Я открыл рот, но воздуха не было. Я судорожно вдохнул сам:

— Где. Мое. Тело.

— Вы имеете в виду… ваши старые органические элементы? Ну… их сожгли. Ничего другого… с ними не сделаешь.

— Все еще настоящая грусть, — доложила Мирка.

— Активную коррекцию?

— Да.

В голове взорвался салют — многообещающий, ослепительный и неистовый.

— Помните, я спросил вас об этике? — заговорил Джейсон. — Вы хотели подавить чувство вины, а я твердил, что нельзя, а вы ответили, что такого слова нет. На самом деле вы даже не поняли вопроса. Что ж, теперь до меня дошло. Целиком. Потому что идея иногда вызывает биологическое отвращение, но это лишь с непривычки, да? Все дело в стандартах.

— Улучшаю. Синхронизирую.

— Я правильно думаю, что никакого основополагающего комплекса эмоций нет? Все сводится к химии, если разобраться.

У меня застучали зубы.

— Это зубчатая кривая, — сообщила Илейн. — С ней можно что-нибудь сделать?

Двое кошачьих, мужского пола, подошли ко мне с мощными дрелями и нацелились в живот. Дрели взвыли.