Комната из листьев - Кейт Гренвилл

«Моя дорогая подруга, – писала я в порыве чувств, – умерь свои сомнения и выходи замуж. Когда мы сочетались браком, мало кто из наших друзей думал, что мы поступаем разумно. Меня считали бездеятельной, мистера Макартура – не в меру горделивым и заносчивым, учитывая наше скромное положение и безрадостные перспективы.

Потом я сообразила, что чрезмерно разоткровенничалась. Между строк читалось то, что я подразумевала: лучше быть несчастной в браке, убеждала я Брайди, чем вовсе не иметь мужа. Поспешно – я помню, как побежала по бумаге моя ручка – я завуалировала правду.

«Суди сама, подруга, разве не должна я считать себя счастливой женщиной?».

Бедняжка! Читая сейчас эти строки, я вижу, что намеревалась написать явную ложь: «Я – счастливая женщина», – но не смогла себя заставить. Сквозь облако лжи – то «должна» и то замысловатое нагромождение отрицательных форм – проглядывала правда.

«Когда решишься выйти замуж, постарайся найти здравомыслящего супруга. Ты никогда не будешь счастлива с человеком, который уступает тебе в благоразумии».

Письмо становилось все более витиеватым, ибо слишком сложную цель я перед собой поставила: писала одновременно для Брайди и для мистера Макартура и чувствовала, что начинаю запутываться, пытаясь сообщить двусмысленную правду, но у меня не очень получается. Я понимала, что хожу кругами: то советую Брайди во что бы то ни стало выйти замуж, то предостерегаю ее от неверного выбора, который сделает ее несчастной.

Мой веселый муж-наставник читал мое письмо, и складка его рта смягчалась. Наблюдая за ним, я отдавала должное его проницательности: действительно, лести много не бывает. Меня кольнуло что-то вроде жалости к мужу: потребность в лести была в нем столь велика, он поддавался на нее так же охотно, как и все остальные, кого он за это высмеивал. Казалось бы, он непробиваем, оградил себя от всех возможных рисков. Однако вот она, брешь в его броне – острое желание быть на виду, в центре внимания и, да, быть любимым.

С тех пор по поводу моих писем он не выражал возмущения. А я решила, что от хвастовства вреда не будет. Эти строки станет читать весь Бриджрул, и, если кто-то из его обитателей отзовется обо мне с жалостью, пусть мое лживое письмо заткнет им рты.

Часть 4

В жаркие дни нашего первого января в колонии мистер Доуз наконец-то появился в моей гостиной, и то потому, видимо, что Тенч перехватил его на улице и чуть ли не силком затащил к нам.

– Миссис М., позвольте представить вам нашего местного гения, – воскликнул Тенч. – Наш ученый звездочет, астроном мистер Доуз. Мистер Доуз, позвольте представить вам супругу мистера Джона Макартура, нашу собственную мадам д’Эпине[18].

В ответ на добродушную болтовню Тенча мистер Доуз нахмурился, в панике озираясь по сторонам. Я собралась было спросить, кто такая мадам д’Эпине, – и мистер Доуз сразу бы понял, что я невежда, – но Тенч, к счастью, меня опередил.

– Доуз, миссис М. выразила горячее желание поучиться астрономии, – дружелюбно-шутливым тоном продолжал он. – Я заверил ее, что вы, вне сомнения, будете рады дать ей несколько уроков о звездах, планетах и тому подобное.

Мистер Доуз в изумлении взглянул на меня.

– С удовольствием, – ответил он. – Буду рад, миссис Макартур. О звездах, да, расскажу, с удовольствием. Да.

При всех его многочисленных «с удовольствием» и «буду рад», было ясно, что он ответил согласием лишь потому, что с ходу не нашел причины для отказа. Из уст Тенча мое желание прозвучало как пустая, даже оскорбительная блажь, и я попыталась объяснить:

– Мистер Доуз, образование я получила весьма скудное, но я очень любознательна. А здесь, в этом неизведанном краю, даже звезды другие – все незнакомые. Интересно было бы узнать что-нибудь о них.

И все равно меня глодали сомнения: возможно, идея заняться астрономией была ошибкой.

При слове «любознательна» мистер Доуз искоса взглянул на меня. Что он при этом подумал, представить себе не могу, а что он мог бы ответить, никогда не узнаю, поскольку Тенч снова вмешался.

– Значит, решено, – сказал он. – В следующий четверг, скажем, во второй половине дня, назначайте первое занятие! И мне, миссис М., будет очень интересно послушать про ваши успехи. Доуз, обязательно держите меня в курсе.

Мистер Доуз неловко приподнял руку, словно давая благословение, и что-то буркнул, но слов я не разобрала. Затем он развернулся и был таков.

– Миссис М., не думайте, будто наш мистер Доуз невежа, – заверил меня Тенч. – Просто его орбита принимает причудливую форму, проходя через сферу обычных людей.

В следующий четверг, днем, миссис Браун, Ханнафорд, Эдвард и я, как всегда, отправились к западному кряжу. Поднявшись на вершину, мы стояли под порывами ветра, что дул с моря, и смотрели на едва заметную тропинку, которая вилась через заросли кустарников к невидимой обсерватории. Внезапно мной, как никогда, овладело непреодолимое желание побыть одной среди этого могущества природы.

– Миссис Браун, наверно, вам с мистером Ханнафордом и Эдвардом лучше остаться здесь, – предложила я. – Отсюда еще видно наше поселение.

Объяснять причину – что меня одолевает желание уединиться на этих открытых всем ветрам просторах – мне не хотелось: она была слишком эксцентрична. Но миссис Браун поняла меня с полуслова.

– Да, миссис Макартур, – согласилась она, – тропинка бугристая. По такой топать маленькими ножками нелегко.

Не более бугристая, мы обе знали, нежели та, по которой мы только что взобрались на вершину.

– На обратном пути сам топать вверх он устанет, а нести его уже тяжело, – добавила я.

На самом деле, вовсе не тяжело. Ханнафорд обычно сажал Эдварда на плечи. Без малейших усилий. Для него это было все равно что плащ накинуть. Но мы с миссис Браун вместе сочинили правдоподобное объяснение и собирались придерживаться его.

В Девоне такое было бы невозможно, но здесь не Девон.

Стоило мне отойти на несколько шагов, и я уже ничего не узнавала вокруг. Миссис Браун и Ханнафорд только-только пропали из виду, а ощущение было такое, будто я одна на всем белом свете. Следы присутствия человека исчезли. Я оказалась в царстве листьев, камней, ветра. Ветви первозданных деревьев гнулись и шевелились, словно играя, птицы устремлялись друг к другу, а внизу сверкали и мерцали величественные воды Порт-Джексона, череда заливов и бухточек.

Я спускалась по тропинке, переступая с камня на камень неуклюже, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, словно кружилась в танце с обступающей меня незнакомой природой, в танце, движения которого еще не выучила. Я чувствовала, что эта незнакомая природа наблюдает за мной – за неловкой женщиной в многослойной одежде, оступавшейся на камнях, юбками цеплявшейся за гибкие нижние ветки кустарников. Я постояла на выступе скалы, жадно вдыхая чистый