Всадники - Жозеф Кессель

— Мать, о мать, почему я так одинок?

Только услышав это, Урос заснул.

Уже загорался рассвет. Костер почти погас, лишь пара сучковатых веток еще слабо горела. Ледяной холод разбудил обоих мужчин. Урос лежал окоченевший и неподвижный. Мокки быстро развел огонь вновь и приготовил чай.

Он выпил его так быстро, что обжег себе язык. Тепло огня и горячий напиток дали ему новые силы. Он наполнил чашку для Уроса, который все еще не шевелился и лежал словно каменная статуя. В свете костра его лицо, обрамленное короткой бородой, казалось совершенно восковым.

«Он умер!» — понял Мокки. И его рука, словно сама по себе потянулась к Уросу за пазуху, туда, где он хранил ту, сложенную вдвое, бумагу.

— Ты слишком торопишься, — неожиданно произнес Урос не открывая глаз. — Дай мне чаю.

Мокки пришлось приподнять ему голову, чтобы тот смог пить.

— Еще! — приказал Урос — Покрепче и больше сахара.

Потом он смог сам, без помощи саиса, подняться и прислониться к скале.

— Почему ты не позволил мне замерзнуть? — спросил он саиса.

— Один правоверный не должен оставлять другого умирать, — ответил ему

Мокки поджав губы.

— Что ж, понимаю, — сказал Урос.

Мокки принес кувшин с водой и Урос умылся. Вода была ледяной. Боль в его ноге вновь начала напоминать о себе.

— Вправь мне перелом, — сказал он Мокки.

Саис размотал, клейкую от сукровицы, ткань. Нога выглядела ужасно, гноящаяся, воспаленная рана была темно-фиолетового, почти черного, цвета. Острые обломки костей проткнули кожу в нескольких местах.

Мокки покачал головой:

— Это будет очень больно. Даже быку я не стал бы этого делать.

— Давай же! — буркнул Урос.

Саис обхватил ногу выше и ниже места перелома и одним сильным движением свел куски костей вместе. Урос не издал ни звука, только кровь прихлынула к его лицу.

— Пока пусть лежит так, — сказал Мокки.

Он взял пустой мешок из-под риса, и половину его длинны намотал поверх раны, а другую сторону мешковины порвал на узкие лоскуты, которые он завязал узлами, так крепко, как мог.

— Чтобы гной вышел наружу, — пояснил Мокки и затянул ткань еще туже.

Найдя две ветки, он выстругал из них ровные палки и привязал их по обеим сторонам повязки, которая уже стала такой же грязной и липкой, как и прежняя.

Потом он оседлал Джехола, собрал одеяла и посуду. Когда все было готово, он подошел к Уросу вновь и спросил:

— Помочь тебе сесть в седло?

Но Урос, все еще сидящий на земле возле скалы, ответил:

— Ты что, стал таким же безбожником, как обезьяна джат? Смотри туда!

Мокки повернулся к востоку и в ту же секунду опустился на колени.

Солнце взошло, и его свет горел пламенем на пиках скал: пришло время первой молитвы. Мокки вспомнил, с каким воодушевлением молился он у стен караван-сарая прошлым утром. Сегодня же свет солнца казался ему ледяным, далеким и равнодушным. Он быстро пробормотал про себя слова молитвы и, покончив с этой рутиной, обернулся к Уросу.

Склонившись вперед, со скрещенными на груди руками, тот словно преобразился.

«Он все еще молится, — подумал саис. — И с каким благоговением!»

Никогда еще Урос не взывал к Аллаху с таким пылом. Ни перед бузкаши, ни даже перед шахским бузкаши. Та игра, которую он затеял, и которая сейчас начиналась, была несравнимо важнее и заходила намного дальше.

Солнце уже стояло высоко в небе, а Урос все возносил молитвы Всевышнему.

Голоса ночи

Этим днем путешественникам стало ясно, насколько жестоки и беспощадны могут быть горы к тому, кто был для них чужаком.

Камни, которые внезапно катились им под ноги…. такие узкие тропы, что по ним едва мог пройти человек, не то что лошадь…. глубокие пропасти за поворотами дороги…. и ни одного надежного, прямого, ровного пути. Взгляду не хватало простора. Только каменные стены скал, или обрывы видели они.

Допустить одну маленькую ошибку, споткнуться или одно неосторожное движение, неверный шаг — и смерть уже ждала их.

Страх быстро закрался в душу Мокки и уже не отпускал. Все теперь зависело от него.

Он должен был искать дорогу в этой каменной пустыне, протискиваясь между камнями и кусками скал, затем осторожно проводить Джехола то по поднимающейся ввысь, то опускающейся тропе, а если он видел, что этот путь вел в одну из пещер, то вынужден был разворачиваться и искать дорогу вновь. И при каждом шаге, что он делал, ему приходилось держаться то за край скалы, то за края обрыва.

В конце концов, он был простой пастух из степи. Его чутье, нервы, мускулы и глаза не были созданы для горных переходов. И он должен был заставлять коня идти вперед, чьей родиной, увы, тоже были не горы.

Сначала, если он видел впереди какое-то препятствие, провал или обрыв, и идти в ту сторону казалось ему опасным, он пытался спрашивать совета у Уроса. Но тот ни разу ему не ответил. Все свои силы сейчас он тратил на то, чтобы держаться в седле, борясь с усталостью, болью и лихорадкой. Ничто больше не имело для него значения. Его лицо было непроницаемо, а взгляд лишен выражения.

И Мокки перестал к нему обращаться за помощью и ободрением. Чувство, что он оказался один в этих страшных горах, подстегнуло его страх. И из страха выросла ненависть. «Это ты! Ты этого хотел, безумец! Ты заставил меня и Джехола идти по этому пути! — думал Мокки — А теперь тебе наплевать, что нам страшно. Да будь ты проклят, ты один во всем виноват!»

Проходили часы… Они шли все дальше через этот лабиринт из скал, обрывов и ущелий. Им пришлось пройти сквозь темный грот, столь длинный, что казалось они никогда не дойдут до конца, и в нем они слышали шепот прикрепившихся к стенам горных духов.

А потом начался такой крутой подъем, что им пришлось освободить Джехола от его груза, и тут же все — одеяла, одежду, еду и посуду — сбросил в пропасть неожиданный порыв ледяного ветра.

Небольшой выступ скалы, до которого они дошли с наступлением сумерек, и с которого далеко внизу, можно было разглядеть долину, — был так узок, что Мокки закрыл глаза, чтобы избавиться от головокружения.

За все время этого опасного пути, ни Мокки, ни Урос, ни Джехол не чувствовали ни голода, ни жажды. Но теперь, когда они вышли на надежную тропу, только одно желание испытывали они — пить!

Джехол мог найти воду, благодаря своему чутью. И Урос предоставил ему право идти, куда он захочет.

Тот наклонил голову и заржал. Сперва он шел медленно, ноздри его вздрагивали, казалось он не может решиться. Урос и Мокки терпеливо ждали. Он остановился еще раз, коротко заржал и помчался галопом вперед. Каждый его прыжок отзывался болью в теле чавандоза, и Мокки собрав последние силы, побежал за ними.