Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы - Борис Нарциссов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дошла очередь до Брауна. А он, как в телефон: «Кто говорит?» Ответ: «Мы. Привет отсюда. Пиши».
В общем, на этом и кончили сеанс. Хозяйка принесла чай с печеньем, поговорили еще немножко, хозяин-йог был явно смущен и говорил, что этот метод еще нужно вработать.
Браун проводил свою даму домой, а сам всё думал: «Что это означает: "Пиши!"?»
После этого в его жизни произошли следующие события: 1. Из мастерской был изъят треугольный кусок полудюймовой фанеры; ничего не подозревавший механик («нужно в лаборатории») придал куску более правильную форму и подходящий размер (как раз положить в портфель) и просверлил в вершинах этого треугольника три дырочки. 2. Дома в хозяйстве Брауна нашлись три довольно длинных гвоздя, каковые были вбиты по шляпку в просверленные дырочки. 3. Напильником, похищенным (временно) из лаборатории, были затуплены острия гвоздей – так, чтобы не рвать бумаги. 4. В писчебумажном магазине был приобретен кусок белого картона, и дома на этот картон были нанесены пологой дугой буквы алфавита, а под дугой – цифры; Браун догадался еще пририсовать жирные точку, запятую и оба знака; в углах картона были выведены слова: «да» и «нет», – словом, был скопирован комплект уйджи, – будем называть ее просто планшеткой.
После ужина Браун притушил свет и сел за свое произведение к его разочарованию, сначала, так на полчаса, не произошло ничего. Потом руки устали, начали слегка дрожать, и прибор медленно пополз по листу. К удивлению Брауна, сразу же получилось: «Мы тут. Мы хотим говорить». Браун задал мысленно вопрос: «Кто вы?» Тогда треугольник вдруг пополз очень энергично и сразу получилось: «Это я. Говори со мной!» На вопрос: «Кто ты?» – ответ: «Я была женщиной». Браун: «А теперь?» – «Теперь я – воспоминание». «Где ты?» – «В зеленом мире». – «Можно ли мне тебя увидеть?» – «Ты должен научиться видеть. Надо долго смотреть». – «Но как же?» – «Тебя научат». Далее треугольник остановился: разговор был окончен. Запись Браун сделал потом, больше по памяти, благо фразы были короткими.
Как и большинство людей, Браун забывал свои сны сразу же, когда просыпался: точно кто-то проводил мокрой губкой по грифельной доске. Но бывали и яркие сны, которые оставались в памяти: вот он бродит по большому городу; он смутно помнит расположение главных улиц, так как когда-то раньше бывал в этом городе; но чем дальше, тем больше он запутывается, теряет направление, плутает и просыпается. Или сны о какой-то глубокой древности: он с другими учениками стоит у парапета высокой башни, и старец, благообразный и важный, с длинной седой бородой, объясняет ученикам движение светил. Вспоминался также какой-то старый дом, до того дряхлый, что дерево крошилось.
В ночь после своего первого опыта с планшеткой Браун увидел себя перед высокой глухой стеной: ни окон, ни дверей. Но ему нужно сквозь эту стену пройти; он прижимается к стене и как-то входит в нее, точно растворяется. Вот он на другой стороне: перед ним зеленоватое пустое пространство – еще шаг и он опустится в пропасть. Но голос – женский голос – говорит ему в ухо: «Я с тобой. Пойдем вместе!» Тут он просыпается, а в ушах еще звучит шепот: «Пиши!»
В лаборатории всё думал об этом «пиши». Кому? Ведь адреса нет. Вот дети перед Рождеством пишут Санта Клаусу и пускают свои письма гореть в камине.
Планшетки вечером не брал: эти отрывистые фразы только сбивают с толку. «Пиши!..» Кому? Самому себе? Но в памяти невольно всплыло название: «автоматическое письмо». Об этом он где-то читал: медиум сидит и пишет. Но сам-то он. Браун, не медиум… Но что если попробовать?..
Вечером уселся поудобнее, положил руку с автоматическим пером на лист бумаги, стал ждать. Сначала Ничего не происходило: рука лежала спокойно на бумаге, немного устала. Потом что-то заходило в пальцах и перо вывело волнистую линию. И дальше вдруг незнакомым почерком: «Я здесь. Сиди и пиши!» Мысленный вопрос: «Кто ты?» Ответ: «Когда-то мы были вместе. Я опять хочу быть с тобой». Вопрос: «Но где и как?» – «В моем зеленом мире. Сядь перед зеркалом и жди: потом стеклянная стена откроется». – «А дальше?» – «Дальше я тебя поведу». Это было всё.
Браун подумал: «Интересу ради надо сделать опыт». В комнате было большое зеркало. Когда-то на прежней своей квартире Браун поставил большое зеркало над полкой камина: и комнату украсило, и пространства стало больше. На этой квартире камина не было, но Браун, который умел немного плотничать, прикрепил зеркало к стене над маленькой приступочкой: получилось совсем нарядно.
Вот перед этим зеркалом он и сел, не двигаясь и напряженно всматриваясь в зеленоватое отражение комнаты. Так прошел, может быть, час – тогда Браун заметил, что он больше не сидит на стуле, а подошел вплотную к стене и пробует ее руками – нельзя ли пройти – совсем как во сне. Часы стали бить, и тогда Браун заметил, что проснулся и сидит на том же стуле.
«Ну, конечно, глупости!» – подумал он и отправился в спальню. В эту ночь он увидел ее во сне. То есть сказать «увидел» было бы неверно: он не видел никакой фигуры, а она стояла рядом, совсем рядом, и говорила в ухо. Это было совсем ощутимым, хотя и невидимым присутствием. Ходят же люди рядом, друг на друга не глядя. Так было и тут. Разговор был о зеркале. Она говорила:
– «Напрасно ты прервал свои опыты: еще немножко и ты был бы вместе со мной!»
– «Но я просто спал!»
– «Есть разные сны: есть и такие, в которых происходят события».
– «А что такое сейчас: просто сон или событие?»
– «Из этого сна будут события».
– «Почему я не вижу тебя в виде женщины?»
– «Мы не имеем ваших форм – мы так же отличаемся от вас, как шар от круга».
– «Когда же мы были вместе?»
– «Очень давно: ты уже забыл! Но ты вспомнишь в зеркале».
– «Должен я повторить свой опыт?»
– «Да, конечно. Опыт твой чуть не удался. Не бойся – я буду рядом с тобой».
Весь следующий день Браун был очень рассеянным и едва не загубил очень нужного и ответственного анализа.
Вечером уже по привычке начал после одиннадцати ложиться спать, снял пиджак и уже начал расшнуровывать ботинок, как вдруг решил: «Надо попробовать с зеркалом. Всё равно, спать не хочется: хочу увидеть: кто она?»
Как и в прошлый раз, устроился поудобнее на стуле против зеркала и начал опять напряженно смотреть. Часы убрал в прихожую, чтобы не били и не будили. Он не мог сказать – сколько прошло времени: в зеркале определенно возникло какое-то движение. Вот он сам встал и подошел к стене. И вот рядом с ним возник какой-то облик: такой, как будто видимый краем глаза. Браун рванулся к этому облику, но развязанный шнурок застрял между стеклом зеркала и подставкой. Браун сделал резкое движение, шнурок оборвался и застрял под стеклом
* * *В лаборатории утром было смятение: секретарша стала требовать результаты вчерашнего анализа, дело было спешное. Лаборанты с недоумением отвечали, что химик, обычно такой аккуратный, еще не пришел. Директор выразил крайнее неудовольствие и велел передать Брауну, чтобы тот немедленно явился по приходе. Но Браун не пришел и не явился. На следующий день директор отправил из лаборантов на квартиру Брауна. Дверь оказалась на замке и на стук, вернее стуки, никакого ответа не было. С этим лаборант и ушел. Директор был свиреп и терялся в догадках: «Уехал? Тогда выгнать немедленно. Запьянствовал? то же самое! Болен?» Позвонили по всем госпиталям и больницам – такового пациента не было нигде. В полиции еще раз просмотрели все несчастные случаи – ничего похожего. Тогда стали действовать средством испытанным: полиция и домашняя хозяйка со вторым ключом. Но в квартире было пусто. В спальне нашли снятый пиджак с деньгами и документами в бумажнике. Посреди комнаты перед зеркалом стоял стул – но стоял мирно, без следов борьбы. Все окна были на задвижках. Куску белого картона с буквами и цифрами, найденному на столе, не придали значения: какая-то игра. Глазастый полицейский заметил оборванный конец сапожного шнурка, застрявший под зеркалом, но даже не упомянул его в протоколе. В полиции протокол положили в ящик незаконченных дел и на этом дело закончили.
Теперь спрашивается: каким образом автор узнал всё, что происходило по вечерам в запертой квартире Брауна? Тут автор должен покаяться: согрешил экстраполяцией. Но экстраполяции дозволены в науке при наличии каких-то отправных данных. У автора такие данные были. Во-первых, он был в приятельских отношениях с библиотекаршей и знал сам Брауна по обществу химиков. Библиотекарша рассказывала и плакала. Во-вторых, и полиция, и директор поручили автору просмотреть бумаги Брауна и доложить результаты.
Тут автор должен еще раз признаться, что он согрешил: из жалости к полиции доклад им свелся к формуле «на нет и суда нет». В-третьих же, автор осведомлен о том, чего с зеркалами не следует делать.
