Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев

«Сухопутные и военно-воздушные силы в течение месяцев нетерпеливо ждали, что высшее политическое руководство примет решение в этом смысле, — отмечает В. Штрик-Штрикфельдт. — Теперь они хотели использовать все возможности, без оглядки на близорукие ограничения из Берлина. Фронтовые части сами, без нашего участия, заботились о как можно более широком распространении воззвания. То же делали и тыловые дивизии, надеявшиеся ослабить этим деятельность партизан. Но самым важным было то, что миллионы русских людей обрели новую надежду».

Может быть, в «пробивании» Смоленского воззвания и была заслуга доктора Р., но, несомненно, что главное влияние на Розенберга и прочих высокопоставленных вождей Рейха оказала Сталинградская битва. Ведь судьба Смоленского воззвания решилась за несколько недель до капитуляции окруженной армии Паулюса.

Часть четвертая Власов делает выбор

Русский народ всегда к немцам с уважением относился. У нас даже поговорка есть, что немец обезьяну выдумал…

Сохранилась фотография.

Темноволосый худощавый человек в роговых очках обходит строй дабендорфских курсантов.

Рука вскинута вверх в фашистском приветствии, но не расправлена, а согнута в локте. В результате — что-то среднее между фашистским «Зиг хайль» и русским отданием чести.

Словно к одному еще не привык, от другого успел отвыкнуть.

Вид если и не штатский, то какой-то демобилизованный. Это подчеркнуто формой.

Власов на фотографиях — в простом, военного покроя с широкими обшлагами мундире цвета хаки. Никаких знаков отличия и наград. Даже пуговицы — невоенного образца.

Только на брюках — генеральские лампасы.

Вот этот больше похожий на учителя или бухгалтера человек и объявил Сталина врагом народа, а русских людей призвал вставать на борьбу с большевизмом, повернуть оружие против своих угнетателей.

Глава первая

В. Штрик-Штрикфельдт говорит, что «воззвание Русского комитета в Смоленске имело необычайный успех, в особенности на среднем и северном участках фронта. Дивизии групп армий „Центр“ и „Север“ доносили о росте числа перебежчиков».

Насколько верно это свидетельство и чего здесь больше: истины или желания поверить, что это истина, — судить трудно. Тем не менее после необходимой обработки, которая проводилась сотрудниками «Вермахт пропаганды», перебежчики оформлялись в соответствующем духе, и среди немецкого генералитета действующей армии укреплялось мнение о не обыкновенном влиянии генерала Власова на советских солдат. Обман этот совершался руководством «Вермахт пропаганды», разумеется, во имя Германии, но насколько это соответствовало интересам Германии — вопрос.

Если и росло влияние Власова, то пока только среди самих немцев.

В феврале 1943 года Штаб группы армий «Центр» пригласил Власова на фронт.

Поездку эту санкционировал сам фельдмаршал фон Клюге.

В конце апреля состоится еще одно турне генерала Власова, теперь уже по приглашению фельдмаршала фон Кюхлера в армейскую группу «Север».

Первое свое турне по маршруту Белосток — Минск — Смоленск Андрей Андреевич Власов совершил в сопровождении начальника немецкой разведки Центрального фронта, подполковника Владимира Шубута и бывшего начальника лагеря для военнопленных в Виннице, «американского» немца, капитана Петерсона.

«Выразительное лицо Власова было отмечено довольно грубыми, но волевыми характерными чертами. Говорил он глубоким басом и носил внушительные очки в роговой оправе. Власов был безупречным артистом и обладал невероятным шармом, который, однако, не был природным, а скорее приобретенным. Как и у многих русских, в нем действовал ярко выраженный инстинкт, который выручал его в неожиданных жизненных ситуациях. По существу, он был большим педантом. Любовь к порядку, связанная с энергией, объясняла — почему немцы ему импонировали. Поэтому Власов был в состоянии разрешить ряд проблем с немецкой педантичностью. При этом он не стеснялся в выборе средств и бывал по-русски деспотичен».

Сергей Фрелих, который частенько заменял Власову переводчика, отмечал также, что генерал умел сразу почувствовать сущность обсуждаемого вопроса и в результате собеседники быстро воодушевлялись и усваивали его идеи.

Таким: высоким, басистым, обладающим «невероятным шармом» и столь же невероятной способностью воодушевлять и убеждать слушателей, и предстал Власов перед жителями оккупированного Смоленска.

25 февраля 1943 года в Смоленске Власова встречал генерал фон Шенкендорф.

Вечером Власов выступал в театре.

Прерываемый аплодисментами, он объявил, что свергнуть Сталина должны сами русские и национал-социализм навязан России не будет, поскольку «чужой кафтан не по русскому плечу».

В. Штрик-Штрикфельд пишет, что выступление было триумфальным.

Думается, что насчет триумфа сказано сгоряча.

Да, Власов умел произносить речи. Он говорил с большой твердостью, и речь его всегда была адресована к рядовому слушателю. Это импонировало слушателям.

Но в Смоленске Власов был связан предостережениями немцев и развернуться, как оратор, не мог.

Это чувствуется по его ответам, сохранившимся на страницах русскоязычных газет.

— Господин генерал! — спрашивали у него. — Почему после воззвания Смоленского комитета у нас ничего не слышно об этом комитете и о вас лично?

— Россия велика, — отвечал Власов. — Словечко «смоленский» [60] на листовке не нужно принимать буквально.

— Почему не распускают колхозы, господин генерал?

— Быстро ничего не делается. Сперва надо выиграть войну, а потом уж — земля крестьянам!..

Как свидетельствует Свен Стеенберг, особенно трудно пришлось А.А. Власову, когда после выступления к нему подошел заместитель германского начальника Смоленского района Никитин и начал спрашивать: правда ли, что немцы собираются сделать из России колонию, а из русского народа рабочий скот? Правы ли те, кто говорит, что лучше жить в плохом большевистском СССР, чем под немецким кнутом? Почему до сих пор никто не сказал, что будет с нашей родиной после войны? Почему немцы не разрешают русского самоуправления в занятых областях?

Но Власов прошел семилетний курс обучения в военно-бюрократическом университете Ленинградского военного округа и искусством демагогии владел в совершенстве.

Он ответил Никитину, что «уже одно его выступление в этом (смоленском. — Н. К.) театре доказывает, что немцы начинают понимать настроения и проблемы русских. Недоверие (немцев) привело ко многим и тяжелым ошибкам. Теперь эти ошибки признаются немцами… Свергнуть большевизм, к сожалению, можно только с помощью немцев. Принять эту помощь — не измена.

Чтобы добиться от немцев того, что должно было быть сделано уже давно, ему нужны доверие и помощь народа».

Ответы, может быть, и ловкие, но стоит только приглядеться, и видно, что ничего, кроме попытки уйти от «неудобных» вопросов, тут нет.

Как, впрочем, и в его декларациях и воззваниях.

Юрий Финкельштейн справедливо отмечает, что «Власов уходил от ответа на главный вопрос: за что воюем? Им был использован спасительный термин — непредрешенчество, освобождающий от ответственности за будущее».

Это подтверждается свидетельством Константина Кромиади, который сам слышал, как Власов говорил: «Окончательное решение при любых условиях должно принадлежать народу. В нашем положении на чужбине законченные социально-экономические рецепты значительно осложняют и без того сложную нашу задачу».

Соглашаясь с подобными свидетельствами, необходимо отметить, что и сам переход к рассуждению о сроках выработки социально-экономических рецептов будущего устройства России тоже определяется непредрешенчеством, уходом от главного вопроса — можно ли спасти Россию, помогая ее врагу.

В различных воспоминаниях можно найти десятки объяснений Власова, почему его предательство не является предательством Родины.

— В России — наши братья, — рассказывал А.А. Власов Игорю Новосильцеву. — Но братья бывают разные: Каины и Авели. И если Каина мы ненавидим, то Авеля мы любим. И вот… приходит некто и начинает бить Каина. Что делаете вы? Вы этому некто поможете. И когда падут оковы с Авеля и этот некто тоже захочет бить Авеля, вы с Авелем объединитесь, освободитесь от этого некто. Некто, вы сами понимаете, кто был.

Нелепо полагать, будто Власов не понимал, что немцы не собираются различать в русском народе Авелей и Каинов, поскольку все русские являются для них «унтерменшами»…

Андрей Андреевич Власов понимал это.

И, перечитывая его выступления, записи разговоров с соратниками, видишь, что он убеждал не столько слушателей, сколько самого себя, и, убеждая себя, он порою забывал об осторожности.