На прорыв времени! Российский спецназ против гитлеровцев - Сергей Артюхин

— На нас вся Европа работает! Хотя теперь, как видим, это уже не совсем так. Почему так долго тянули?!

— Так ведь не было образцов, достойных серийного выпуска.

— А почему у Сталина они были? Сколько воюем, а сейчас узнаем, что образцов не было?! Хватит мне лгать! Немедленно ставьте их в производство! Теперь вы, Кейтель. Докладывайте.

— Обстановка критическая, мой фюрер. Русские практически полностью захватили Польшу, стягивают «котел» вокруг Кенигсберга. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. После падения Мариенбурга мы остановили их у Черска, но долго удерживать его не сможем.

Румыния также фактически у них под контролем. Михай со дня на день выйдет из войны. Но это уже не слишком важно, поскольку большевики уже в Венгрии, где сейчас идут ожесточенные бои. Отмечается стягивание сил для удара в направлении на Врутки и на Мишкольц. Кроме того, Советы начали наступление из-под Кракова на Истебно. Боюсь, сразу две наши армии находятся под угрозой окружения. Предлагаю оставить их нынешние позиции, отступив на линию Истебно — Врутки — Гудинин.

— Как отступить?! — взвился Гитлер. — Кейтель, вы в своем уме?! Мы же фактически теряем Венгрию и здоровенный кусок протектората Богемии и Моравии! А нам как никогда нужна промышленность последнего!

— Но, мой фюрер, в противном случае мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!

— Сталин никогда не додумается до такой операции, а его тупоголовые командиры и комиссары, командующие дивизиями, — тем более! И даже если додумается — все равно не сможет ее осуществить. Поэтому, Кейтель, из района Мишкольца готовьте контрнаступление в направлении на Дебрецен, понятно? Или вам пора в отпуск?

— Понятно, мой фюрер.

Гвардии старший лейтенант Никита Голенко начала этого боя ждал спокойно, без нервов. Что, в общем-то, и неудивительно после пережитых боев. Однако тупое сидение в засаде и ожидание боя вот уже в течение часа начинало раздражать. Сегодня с утра сводный отряд из батальона тяжелых танков и батальона «тридцатьчетверок» обогнал отступающих к Кенигсбергу немцев и затаился в засаде на одной из дорог.

Вдруг ожила рация, коротко прошипев знакомым голосом:

— Зубр-Один, я — Орел-Два, прием!

Практически сразу послышался голос комбата:

— Я — Зубр-Один, слышу вас, прием!

— Вижу колонну бронетехники противника… до батальона танков и бронетранспортеров! Повторяю, бронетехника противни… на встречном кур… удаление до двух киломе… я —… прием!

— Понял вас, Орел-Два. По нашей дороге? Прием!

— Да, удал… двух километров, прошли перекресток, прием!

— Понял, Орел-Два. Что окрестности? Прием!

— …нор… Два. Прием!

— Не понял, я — Зубр-Один, Орлу-Два, повтори! Прием!

— Окр… льно… нет… повторяю, с флангов никого… рием.

— Понял, Орел-Два. Спасибо! Прием! — закончил общение с наблюдателем комбат.

И через несколько секунд добавил:

— Я — Зубр-Один, всем! Полная готовность!

Голенко весь подобрался и быстро перепроверил готовность своего взвода.

Последние минуты ожидания тянулись дольше, чем весь предыдущий час. И вот наконец появилось охранение колонны — обычные несколько мотоциклов, известных любому любителю послевоенного кино.

Однако рация зашипела лишь после того, как из-за поворота выползла уже значительная часть всей колонны.

— Я Зубр-Один, всем! Огонь через пять секунд!

— Четыре… три… два… один… — Отсчитывающий последние секунды Никита вздохнул и на выдохе коротко рявкнул:

— Огонь!

Глухо ухнула пушка, чей снаряд прошил броню «тройки» насквозь. С фатальными для экипажа последствиями. Буквально полсекунды спустя в пылающий танк влетел еще один гостинец — все-таки цели рота разобрать не успела.

— Бронебойный!

— Готово!

Голенко прицелился правее и всадил мощнейший снаряд в очередную жертву, после чего, еще немного переместив башню, начал наводить орудие на следующую машину. Но за мгновение до выстрела лейтенанта красующийся в его оптике танк сполна получил от кого-то из ИСов. Сдетонировавший боекомплект разорвал «немца» на куски, отшвырнув длинноствольную танковую пушку далеко в поле. Последний из выживших фашистских танков, скрываемый встающими вокруг него фонтанами земли и дыма от рвущихся снарядов русских гигантов, пытался отступить и даже почти преуспел, получив свое, уже скрываясь за поворотом.

Больше отсюда целей не было видно. Головную часть колонны уничтожили секунд за тридцать-сорок, а остальные танки и бронетехника были скрыты за поворотом. Снова зашипела рация:

— Зубр, я — Орел-Два, прие…

— Чего тебе? Прием!

— Задние еще не поняли, в чем де… Колон… уплотняется. Прием!

— Зубр-Один, я — Зубр-Два, фланговую атаку, прием! — В эфир вылез бывший комиссар Шульга.

— Сам разберусь! Орел-Два, смотри за флангом! Прием!

— Понял… рием!

— Я — Зубр-Один, Дубу. Играй, повторяю — играй!

— Я — Дуб, принял. — В ход пошли ждущие своего часа «тридцатьчетверки».

ИСы, форсируя моторы, помчались вперед. Перед вылетающими из-за поворота советскими танками открылось во всей красе скопище фашистской бронетехники. Немецкие броневики и танки активно лезли на поле, спешно пытаясь развернуться в подобие боевого строя. Едва увидев советские машины, вся эта орда открыла встречный огонь.

Бумкнувший по броне снаряд тряхнул железного коня лейтенанта, из-за чего Голенко едва не откусил себе язык, но командовать подчиненными не прекратил, отметив про себя, что бойцы неплохо держатся и даже попадают, даром, что это один из их первых боев.

По броне звякнуло еще пару раз. Никита начал уже волноваться — попадут еще в гусеницу или каток, — когда огонь открыли «тридцатьчетверки».

И немецким танкистам сразу стало не до драки с наступающим батальоном «Сталиных». Появления советских танков в своем тылу эсэсовцы из «Мертвой головы» совершенно не ожидали и закономерно скатились в панику, после чего ни о каком сопротивлении речь далее уже не шла — воины СС развернулись все как один и обратились в бегство.

Гнаться на тяжелых ИСах за немцами, удирающими по шоссе, было бы идиотизмом и в планы комбата не входило. Поэтому третий Отдельный танковый полк Особой армии быстро добил бронетранспортеры и застрявшие и заглохшие «Панцеры», после чего, пройдя насквозь поле битвы, заставленное дымящейся техникой, встал. Ехавшая следом на БМП пехота уже прочесывала дорогу и окрестные поля, выискивая раненых и прячущихся немецких солдат. Очередной день войны только начинался…

— Пока что нашим войскам не удается взять Мишкольц, товарищ Сталин. Немцы нанесли там контрудар, отбросив наши войска обратно к Тисе. Дальше они не продвинулись, но наступление на Врутки, похоже, придется приостановить. — Василевский развел руками, словно оправдываясь.

— Это нэхорошо, товарищи маршалы. — Сталин недовольно покачал головой. — Какой у нас рэзэрвный план?

— Вернуться к изначальному плану товарища Тимошенко, — ответил поднявшийся Шапошников. — Следуя ему, мы, может, и не уничтожим разом две армии вермахта, но потихоньку вытесним противника в Чехию. — И, секунду помявшись, маршал добавил: — Есть и еще один план, товарищ Сталин. Но он несколько рискованный.

— Давайтэ послушаем, Борис Михайлович. Вернуться к плану товарища Тимошенко мы всегда успеем.

— Идея в том, чтобы высадить на вскрытый разведкой полевой аэродром между Банско-Бистрицей и городком Лученец — рядом с Зволеном — две воздушно-десантные бригады. После чего нанести ими удар по расходящимся направлениям — одной бригадой собственно на Банско-Бистрицу, а второй — на Крупину. Одновременно с этим изменим направление удара Первой Гвардейской армии — вместо города Врутки будем наступать на Брезно и далее на Банско-Бистрицу, для соединения с десантниками…

— Как-то у вас, Борис Михайлович, все больно легко выходит, — заметил Сталин. — Хотя даже десантирование двух бригад в условиях противодействия нэмцев — уже исключително трудная задача.

— Собственно, именно поэтому десантирование будет производиться ночью.

После подобного заявления в кабинете мгновенно стало очень-очень тихо. Отходящий к окну Сталин приостановился и, повернувшись и помахав неизменной трубкой, с удивлением спросил:

— Что ви имеете в виду, товарищ Шапошников? У нас две бригады будет прыгать ночью?

— Нет, товарищ Сталин. Замысел предусматривает транспортировку личного состава посадочным способом. Диверсионные группы захватывают аэродром и подсвечивают его для наших самолетов. Ну, а они уже спокойно приземляются и высаживают солдат.