Кот на дереве (сборник) - Геннадий Прашкевич

Проблема личностных контактов…

Кто придумал эту проблему? Когда она вновь встала перед человечеством? Разве у Зиты такая проблема есть? Разве в гостиной сидят не друзья, разве им что-нибудь мешает встречаться?

О чем они говорят?

Зита прислушалась.

Ее друзья говорили сейчас о неизвестном, и, кажется, это их всерьез занимало.

— Неизвестное, — услышала Зита, — всегда стояло на нашем пороге. Вселенский Разум или, как его еще называют, центральный Разум, — это ведь тоже неизвестное. Другое дело, что мода на башенки Разума быстро прошла, но по отношению к неизвестному это ничего не меняет.

— Башенки Разума пользовались популярностью, — заметил Гумам. — Странно, что популярность кончилась так внезапно.

— Ничего странного, — возразила Сола. — Это либеры подняли волну: башенки Разума — еще одно щупальце МЭМ.

— Разве им удалось доказать это?

— Нет, — улыбнулась Сола, — но никто не доказал и обратного. А идея центрального Разума, великого, объемлющего все, держащего в поле своего напряжения всю Вселенную, не могла в свое время не привлечь внимания людей. Ведь по сути своей идея была простой. Вспышка энергии, резкий импульс пробивает пространства — расцветает Финикия, или там Рим, или орды гуннов начинают плодиться, как саранча, или вспыхивают, как звезды, города Индии, или перед Эйнштейном открываются новые горизонты. И обратное: спад энергии, импульс почти исчезает — рушатся империи, на площадях пылают костры из книг, идиоты заполняют стены парламента. Некий центральный Разум, похоже, и впрямь может существовать. То, что мы не одиноки, доказала встреча с сиренами на Ноос. Чудо в принципе доказано: оно существует. Мировое зло, таким образом, заключается не в отсутствии чуда, а в некоей его прерывности.

— Но это вовсе не означает, — как всегда медленно проговорил Ждан, — что в поисках чуда, в поисках неизвестного, по-настоящему неизвестного, надо забираться так далеко… Летящая Барнарда, Ноос… Почему неизвестное надо искать там? Я убежден, настоящие тайны лежат ближе, в конце концов, они попросту заключены в нас.

— Ты, конечно, о Мнемо, — ухмыльнулся Гумам.

— Да, — кивнул Ждан.

Они заговорили сразу все вместе, кроме Ри Ги Чена, как всегда, сохранявшего молчание. «Они как дети», — улыбнулась Зита, уже не чувствуя себя обиженной. Они забыли о ней, заговорили громко. Их интересовал теперь принцип выявления доминанты на Мнемо. Они вспомнили Ага Сафара. Разве случай Ага Сафара не путает карты? Не слишком ли противоречивы результаты экспериментов?

Ждан кивнул. Конечно, противоречивы. Потому он и не отдает Мнемо в массовое производство, потому и собирается уйти на пять лет на «Гелионисе», чтобы спокойно довести до конца свою работу.

— Что, кстати, слышно об Ага Сафаре? — поинтересовался Гумам.

— Либеры утверждают: Ага Сафар сознательно освободился от опеки МЭМ, — ответила Сола. — Они считают Ага Сафара первым свободным человеком Земли. Свободным, естественно, по отношению к МЭМ. Если мы в ближайшее время не сумеем найти Ага Сафара, неважно, живого или мертвого, либеры превратят его имя в символ.

— А его ищут? — спросила Хриза Рууд.

— Живые скульптуры в последнее время ведут себя очень активно, — сообщила Сола. — Вряд ли они упустят Ага Сафара, если он, конечно, не прячется в каком-нибудь помещении. Но в помещениях есть Инфоры… Меня удивляет не то, что мы еще не нашли Ага Сафара, меня удивляет, почему он еще не найден.

— Ждан, — обратился к брату Гомер, — а в чем его необычность?… Я помню, ты определил Ага Сафара как вполне ординарного человека.

— Это так и есть, — подтвердил Ждан. — Но после эксперимента с Мнемо в Ага Сафаре проснулась необычная память. Весьма необычная. Он помнит прошлое, отдаленное от нас многими и многими веками. Помнит имена, события, факты, манеру одеваться, манеру говорить… Всю жизнь Ага Сафар занимался историей. Он одинок, у него нет побочных увлечений. Возможно, его интерес к истории был определен Мнемо как его доминанта… В итоге мы имеем дело с памятью, но с памятью ложной.

— Для Мнемо этот случай — сбой?

— Я думаю над этим… — медленно проговорил Ждан. — Но Мнемо подтверждает: мы очень часто выбираем вовсе не главный жизненный путь…

— Определить главный путь — это основное назначение твоей машины? — уточнил Гумам.

— В некотором смысле — да. Ты находишь это недостаточным?

— Главный путь!.. — возмутился Гумам. — Разве не все выбранные пути — главные?

— Даже те, что приводят к жизненной катастрофе? — мгновенно отреагировала Сола.

— А почему нет? Ведь они реальны.

Сердце Зиты тревожно дрогнуло. До нее вдруг дошло: они считают тему разговора чрезвычайно важной.

— Эта твоя Мнемо… — снова включился в спор Гомер. — Она не ломает личность, Ждан?

— Я пять раз участвовал в экспериментах… — ответил Ждан. — Ты знаешь меня давно. Изменился ли я как личность?

Зита замерла.

Гомер Хайдари смотрел на нее сквозь открытую дверь. Он знал ответ и прямо сказал:

— Да.

— Вот как?… В чем же я изменился, Гомер?

— Останься ты прежним, Ждан, ты бы встретил меня при возвращении с Ноос не дома, а на Луне, как это сделали все остальные.

«Как странно он говорит! — ужаснулась Зита. — Он не верит в машину Ждана. — Эта мысль ее оскорбила. — Практически он утверждает, что машина Мнемо никому не нужна».

Зита кипела.

Гомеру все равно. Он вновь собирается в космос. Он уверен, что Третью звездную утвердят. Для него неизвестное находится там — в пространстве. Но мы-то остаемся на Земле, разве нам не понадобятся другие вполне возможные жизни? Разве нам не понадобится другой вполне возможный опыт? Зачем лишать нас другого опыта? Одна жизнь — это так мало… Она, Зита, не знает толком, что там случилось с этим Ага Сафаром, но если надо, она сама предложит себя для эксперимента на Мнемо. Пусть Ждан, и Хриза, и все остальные убедятся, что у нее доминанта одна: она создана быть матерью! Разве этого мало?

Но слова Гомера болезненно кольнули Зиту.

Ждан стал другим? Гомер помнит его другим? Ждан не вылетел на Луну, чтобы встретить брата?…

«Теперь еще „Гелионис“!» — Она впервые вдруг осознала, что если Ждан уйдет, то надолго.

Пять лет!

Она задохнулась.

Но ведь Ждан не просто так уходит на «Гелионисе». Программа «Возвращение» — это и окончательная доводка Мнемо и синтезатора, это и проверка идей доктора Чеди. Сотрудники Ждана Хайдари на пять лет останутся одни в океане. Сами по себе. Без всякой связи с миром. Даже без связи с МЭМ.