Вкус подчинения (СИ) - "StilleWasser"

Глядя на мирно тлеющие угольки и весело танцующие язычки пламени в камине, Гермиона поняла, что ее силы кончились, и она не может заставить себя повернуться к столу. Зачем она вообще сюда пришла, поддавшись секундной слабости? Неужели ее так манила эта мучительная агония, которую она всегда испытывала под его взглядом? Есть ли у ее мазохизма вообще границы?

– На колени, – раскаты глубокого вибрирующего голоса долетели до нее будто грянувший наконец гром, и дыхание перехватило, а во рту стало горько. Чувствуя себя послушной марионеткой, Гермиона опустила глаза, когда тело само собой развернулось, а колени царапнул жесткий ворс ковра. День, когда она собиралась держаться от Коукворта подальше, закончился сокрушительным поражением силы ее воли, которая легла у ног Снейпа, как сорвавшееся с флагштока знамя капитуляции.

Отступившая было тишина, покружив по комнате словно хищный зверь, вернулась и снова набросилась, сдавив грудь и накрыв волной удушливого жара. Похоже, сегодня именно тишина будет главной пыткой, мелькнуло в голове у Гермионы, и она закрыла глаза в по-детски нелепой попытке спрятаться. И это послужило сигналом для Снейпа, который резко встал и подошел к ней.

– Посмотри на меня, – в звучном голосе было столько равнодушия и отстраненности, что на душе похолодело. Неужели он настолько злился?

Он возвышался над ней, будто безмолвный палач, готовый зачитать приговор и привести его в исполнение.

– Сегодня ты будешь молчать. Я не желаю тебя слышать, – жестко проговорил он. – Тебе разрешено сказать только стоп-слово, если на то будет причина. Больше ты не произнесешь ничего, а дискомфорт будешь выражать только жестами и стонами. Тебе все понятно?

Гермионе вдруг стало страшно от осознания того, что он лишил ее возможности говорить, а значит, хоть что-то возразить и как-то защититься. Война давно закончилась, и работа в Министерстве приучила ее, что главным оружием теперь являются слова, и со временем она мастерски научилась ими владеть, как когда-то атакующими заклинаниями. Вот только где-то в глубине души ей все же казалось, что Снейпа она не смогла бы одолеть ни одним из этих способов. Подняв на него испуганные глаза, Гермиона кивнула.

– Хорошо, – он отошел к столу, размышляя о чем-то, и его спина, обтянутая очередной черной футболкой, на этот раз с надписью «Queen», выдавала колоссальное напряжение, волнами расходящееся по комнате, будто круги от брошенного в воду камня.

– Я не осуждаю тебя за желание помочь, – наконец глухо произнес он и повернулся к ней. – Оно вполне естественно в сложившейся ситуации. И зная Гермиону Грейнджер, я не ожидал ничего другого. Но все же показанная тобой на всех сессиях безукоризненная покорность заставила меня надеяться, что ты подчинишься моему приказу и уйдешь. Но я ошибся, и ты влезла туда, где тебе нет места.

У Гермионы перехватило дыхание, а комната поплыла перед глазами. Боль в саднящих коленях отошла на второй план, уступая место другой, более сильной, цепкой и пронзительной, которая медленно нарастала в душе, будто белый шум, постепенно оглушая и туманя зрение.

– Как думаешь, сколько раз мне приходилось лечить самого себя во время войны? Сколько раз Темный лорд пытал Круциатусом и калечил огнем и сталью даже самых верных своих слуг? Сколько раз, возвращаясь с собраний Пожирателей Смерти, я заползал в подземелья и собирал свое тело буквально по кускам, не надеясь на чью-то помощь? – Снейп говорил, не глядя на нее, и голос звучал равнодушно и безжизненно, будто он рассказывал не о кошмарах своего прошлого. – С чего ты взяла, что, самостоятельно вытащив пулю, я не справился бы с простейшим кровотечением после огнестрельного ранения?

Он повернулся, и пламя гнева, полыхающее в его взгляде, опалило Гермиону, заставив закрыть глаза, чтобы хоть как-то уберечься от самых страшных ожогов, которые остались бы вовсе не на теле.

– Знаешь, кого я вижу перед собой, глядя сейчас на тебя? – жестко произнес Снейп: в его голосе сквозило отвращение, и мерзкое ощущение дежавю накрыло Гермиону, будто она попала в прошлое и вновь оказалась на уроке зельеварения. – Не послушную нижнюю, которая пришла сюда, чтобы отдать над собой контроль и справиться с той тьмой, что живет у нее в душе… а все ту же невыносимую всезнайку, ищущую возможность козырнуть своими знаниями перед остальными… не понимая, что на самом деле происходит и не задаваясь вопросом, а нужно ли это кому-нибудь, кроме нее самой.

Жгучие слезы обожгли глаза, и Гермиона опустила голову, чтобы хоть как-то защититься от безжалостной ярости, вибрирующей в воздухе от каждого слова Снейпа. Если бы дело было только в нарушении его приказа, он просто наказал бы ее, но не стал бы выворачивать душу наизнанку, вспоминая прошлое. Наказание должно быть соразмерно провинности, а значит дело было не только в ее непослушании.

«Ты влезла туда, где тебе нет места».

Вряд ли он говорил о своей лаборатории. Ей нет места в его жизни – вот что он имел в виду. Соглашаясь принять ее, он предупреждал держаться подальше и не пересекать черту, отделяющую БДСМ отношения от личных. Видимо, пытаясь ему помочь, Гермиона невольно нарушила это правило.

– Я долго размышлял над всей ситуацией, – негромко продолжил Снейп, бездумно вертя палочку в руках и даже не глядя на Гермиону, словно ее и не существовало. – И пришел к выводу, что у нас есть теперь лишь два выхода: либо я сейчас довожу тебя до оргазма, и мы больше никогда не встретимся… либо ты принимаешь мой ошейник, и мы выходим… на новый уровень наших… отношений, – последние слова он выговорил с трудом, будто они слишком тяжело ему дались, но кроме этого, ничто больше не выдавало его чувств и эмоций: он казался высеченной из камня холодной и равнодушной статуей какого-нибудь древнего бога, заключенной в стальной саркофаг, замурованный для надежности в глухой подводной пещере на максимально возможной глубине.

– Советую тебе очень хорошо подумать над ответом… Грейнджер, – процедил он, неприязненно глядя на нее, и от этого официально-отстраненного обращения Гермиона дернулась, словно на мгновение ее пронзил мощнейший Круциатус. Сомнений не было: она не хотела прекращать их отношения и терять вновь обретенное шаткое душевное равновесие, что дарили ей их сессии… что дарил ей он. Она не хотела терять его. И если он давал ей выбор, нужно было хвататься за эту соломинку во что бы то ни стало.

Подняв взгляд на Снейпа, Гермиона ощутила благодарность за то, что он приказал ей молчать. Она не смогла бы сдержать свой гриффиндорский запал и с первой же минуты ввязалась бы в спор, наговорив ему лишнего. Тогда как единственное, что нужно было ему сказать, это то, что она хочет продолжать… хочет принадлежать ему… хочет его ошейник. Но Снейпу никогда не нужны были слова, чтобы понять ее. Она столкнулась взглядом с черной бездной его глаз и позволила себе потеряться в ней, растворяясь без остатка, показывая, что готова подчиняться, принимать и отдавать себя… готова к большему… на его условиях. Она принадлежит ему, и бездна, словно почуяв это, обняла ее своей колючей и опасной тьмой и жадно поглотила.

Снейп медленно приблизился, мягко ступая, будто пантера, и остановился прямо перед ней, глядя на Гермиону сверху вниз нечитаемым взглядом. Навалилась тишина, нарушаемая лишь испуганным биением сердца, отдававшимся в ушах. Гермиона сглотнула, чувствуя себя будто пьяная, и нерешительно пошевелилась, ожидая, что небо обрушится ей на голову от этого крохотного движения затекших рук. Но секунды мучительно бежали, и ничего не происходило, и тогда, решившись, она осторожно, будто пугливое животное, подалась вперед и, встав на четвереньки, коснулась губами блестящего начищенного ботинка Снейпа.

Как только ее губы дотронулись до лакированной кожи, разум отключился, с облегчением уступив место древнейшим инстинктам и желаниями плоти, которую уже охватило необузданное вожделение. Застонав, Гермиона, ничего не соображая, потерлась щекой о жесткие шнурки. И вдруг почувствовала, как ее волос коснулась его рука. Она легонько погладила растрепанные пряди, и Гермиона подалась ей навстречу, начав ласкаться и тереться о его пальцы.