Ночь Cтилета-2 - Роман Канушкин

Болек с Лелеком… Она не знала, кто они на самом деле и какая роль им отведена в этой все более приближающейся к развязке истории. Знала она другое: танец с тигром, это безумное вальсирование на грани, вот-вот закончится — до пресс-конференции остались считанные дни, — только теперь исход его вряд ли кто сможет знать наверняка. Слишком высока цена, и слишком мало осталось сил. Она знала цену, но… Она уже сама, наверное, ждет развязки, какой бы та ни оказалась (только сжав кулачки и моля Бога, моля о Его милосердии), потому что дальше этого вальсирования на грани она может не выдержать. Просто не выдержать.

…Проскользнув сквозь пенал выхода, она беззаботно улыбнулась, поприветствовав какое-то знакомое лицо. Болек шел впереди, Лелек замыкал шествие. Июнь по-прежнему был жарким. Она запустила руку в сумочку, нашла жестяную коробку сигарильос «Cafe-creme». He самое ее любимое курево, но подойдет. В замшевом чехольчике находился пузырек с мутноватой жидкостью. И упаковка одноразовых шприцев. Вот и все ее оружие. Неплохо она снаряжена против… целого мира. Но не совсем так — еще есть ее маленькая тайна. И все это похоже на шаги в бреду.

— Вика, — раздался сзади голос. Она никак на это не прореагировала, продолжая двигаться вперед. Зато идущий перед ней Болек проговорил, чуть замедляя шаг:

— Вика, вас зовут. Будете останавливаться?

— Что? — произнесла она, словно возвращаясь в реальность. — Зачем останавливаться?

— Секретарь, — терпеливо пояснил Болек и остановился, видимо, приняв решение за нее. — Мы что-то забыли? Наверное, так.

Это была одна из девушек из секретариата Лидии Максимовны. Они забыли доклад. О благотворительности. Теперь она много чего забывает. И теперь она занимается благотворительностью. Это единственное, что еще связывает ее с деятельностью «Континента».

Но вот хозяин гасит свечи, кончен бал, окончен вечер… Так это было в песенке Макаревича? Вроде бы так. И все это произойдет уже скоро. Все эти поэтические рассуждения, что люди носят тысячи масок совершенно разных людей, все это, конечно, очень хорошо. Поэтически и психологически верно. Прозорливо.

Похлопаем в ладоши. Споем песню. Да только в ее случае все проще и конкретнее.

И «маски» здесь — вовсе не фигуральное выражение. Да и как может быть иначе, когда вальсируешь на грани? Она сама маска, на которой — надо же, какое совпадение — нарисовано ее собственное лицо. Только кому принадлежит лицо, а кому — маска, оттуда, с грани над обрывом, почти неразличимо. Поэтому она сейчас сама уже не знает, кто так беззаботно улыбается, берет доклад о благотворительности и говорит симпатичной девчушке в рейверских ботинках на огромной подошве «спасибо, Алена». Это делает кто-то. Танцующий на грани.

…Она, все так же беззаботно улыбаясь, продолжала спускаться по лестнице. Все же ее выход из здания — это не то что выход Виноградова, когда охрана с Петром Андреевичем в центре вихрем проносится к ждущим внизу автомобилям. Зато автомобили у них одинаковые. Петр Андреевич, душа-человек, позаботился о том, чтобы теперь она передвигалась на лимузине «Ауди А-8».

Машина, конечно, шикарная. Петр Андреевич любит комфорт. И понимает в этом толк. Еще как понимает. Черный, словно правительственный, лимузин, а если что — и «мигалку» на крышу. У Петра Андреевича автомобиль точно такой же, вот они стоят рядышком, похожие на греющихся на солнышке жирных, ухоженных, самодовольных котов.

Болек распахнул заднюю дверцу.

— Спасибо, Боря, я поеду впереди, — произнесла она.

Потом все же повернула голову: этот нищий по-прежнему стоял на углу при выезде со стоянки. Она уже давно обратила на него внимание и еще порадовалась его смекалке. Он стоял не настолько близко к зданию «Континента», чтобы быть выдворенным охраной, но и не настолько далеко, чтобы терять столь лакомый кусочек. Особенно после обеда, когда сытые и умиротворенные желудки не так надежно контролируют кошельки. Завидев ее охрану, парень смущенно потупил взор. Еще бы, вчера от Болека с Лелеком бедняге прилично досталось. Но своего рабочего места он не покинул.

Откуда он вчера взялся? И такой юркий, быстрый. Вчера вечером этот нищий вынырнул откуда-то сбоку и протянул ей крохотный букетик незабудок. Он успел сказать лишь:

— С праздничком…

И между ними вырос Болек. Она никогда не видела своих телохранителей в действии (к счастью или к несчастью?), но теперь поняла, насколько неразумными были попытки их дразнить, пытаясь даже в шутку оторваться от своей охраны. Болек, продемонстрировав ей широкую спину, сделал незаметный выпад рукой; казалось, что он лишь легонько коснулся нищего, но тот повалился на землю, больно ударившись затылком об асфальт. К счастью, на нем была брезентовая кепка, надетая козырьком назад, — она и смягчила удар. Видимо, бедняга даже не понял, что произошло. Он растянулся на асфальте, несчастный и жалкий, и она с горечью подумала, что не стоило пытаться к ней так близко подходить. Ведь она балансирует на грани, и очень легко сорваться в пропасть.

Болек был уже над нищим. Она перепугалась:

— Прекратите! Оставьте его. Вы что?!

Болек внимательно вглядывался нищему в лицо и был абсолютно спокоен.

Однако инцидент уже вызвал любопытство окружающих — сотрудники «Континента» привыкли к двум-трем «своим» нищим, ошивающимся вокруг, и негоже было его так.

Она посмотрела на очаровательный букетик — каким-то образом нищий умудрился его не выронить.

— Зачем вы?.. — проговорила она. — Ну для чего так-то?

Нищий захрипел, потом его взгляд прояснился. Он посмотрел на Болека расширившимися от страха глазами.

— Живой? — с неожиданной заботой негромко произнес Болек. Секунду назад он просто прореагировал. Прореагировал на внезапное вторжение. Теперь уже стоило признать, что реакция оказалась несколько неадекватной, но, как говорится, береженого Бог бережет.

— Не надо, — слабо попросил нищий, пытаясь отползти от Болека и одновременно прикрываясь рукой. — Не бейте больше.

Болек склонил голову на другую сторону:

— Да вон, щеки румяные… Оклемаешься. Не прыгай так впредь. Мало ли что…

— Нормально, — поддержал приятеля Лелек, — только нос ты ему зря задел.

Из правой ноздри нищего текла струйка крови.

— За что? — тихо произнес нищий. — Я ведь…

— Было б за что, вообще бы… — усмехнулся Болек. — Ладно, извини, брат…

— Не подходи так близко, — сказал Лелек. Внезапно достал белый чистый платок, протянул его нищему. — Оставь себе.

— Работа такая, — беззлобно пояснил Болек. — Идемте, Вика. Нечего народ собирать.

— Я ведь… — нищий поднялся на ноги, — только с праздничком хотел поздравить. — На его глаза вот-вот могли навернуться слезы. — Цветы вот вашей девушке… Просто цветы. Я ведь ничего… Ну, может, на бутылочку бы попросил.

— Постойте. — Она смотрела на нищего: наверное, совсем еще молодой парень. Правая часть лица чуть одутловата, но кожа чистая — никаких язв или порезов. Цвет вот только — но ведь парень не на курорте… Старенькие очки с диоптриями — как их только не разбили? — одной дужки нет. Чуть выше одутловатости — марлевая повязка. Не очень свежая. Рабочая мешковатая роба, старая, стираная-перестираная. Чистая. Но парень вроде бы крепкий… Только она вдруг обнаружила, что правая рука парня спрятана в кожаной перчатке.

«Черт, — мгновенно закралось в ее голову, — ведь ты точно такой же, как и я. Ты просто пытаешься выжить».

Вслух она произнесла:

— Извините, сейчас. — Она порылась в сумочке, Болек с Лелеком терпеливо ждали. Она нашла пятисотрублевую банкноту. Болек негромко присвистнул.

— У меня есть помельче. — Он чуть склонился к ней и проговорил это тихо, косясь на нищего.

— У меня тоже, — сказала она, извлекая деньги.

— Дело ваше. — Болек пожал плечами. Нищий все еще смотрел на них с испугом, потом, видимо, решился:

— Подали бы хоть на сто грамм, после такого б хоть голову поправить.

Болек потер лысину, усмехнулся:

— Слышь, Лень, может, ты мне тоже саданешь? Может, хоть денег подыму?

Мы люди не местные…

— Вика, — негромко произнес Лелек, — они ж профессионалы. Этот, который бедолага, на сто грамм, получает больше меня. Уверяю вас…

— Сами же говорите — работа такая. — Теперь и она усмехнулась. С еле заметной жестокостью. Потом обратилась к нищему:

— Не болит голова?

— Нет. Заживет до свадьбы. А если еще на опохмел дадите. Ой… А я… тебя знаю. Знаю! Ты — Вика. Да?

Она чуть заметно вздрогнула:

— Откуда… — В горле запершило, но быстро все прошло, и она улыбнулась. — Откуда ты меня знаешь?

— Ну знаю… Что ж я, валенок, что ли?!

Она, продолжая улыбаться, пожала плечами, не настаивая на подобных формулировках. Лелек с Болеком мгновенно превратились во внимание.

— И в газете про тебя написано было. — Он качнул своей правой рукой в перчатке. — Про «Континент» там… про аварию. Только никогда бы не подумал, что вот так вот тебя увижу. Издалека мне тебя показывали. — А потом, чуть помявшись, он доверительно сообщил: