История России с древнейших времен. Том 7. Царствование Федора Иоанновича. 1584–1598 гг. - Сергей Соловьев

Одним из характеристических явлений древнего русского общества были юродивые, которые, пользуясь глубоким уважением правительства и народа, позволяли себе во имя религии обличать нравственные беспорядки. В описываемое время знамениты были юродивые: в Пскове-Николай, в Москве-Василий (Блаженный, или Нагой), Иоанн (Большой Колпак).

Из обычаев, не относившихся к религии, заметим обычай писать рядные грамоты пред женитьбою и выдачею замуж. В 1542 году княгиня Согорская выдавала дочь свою за князя Хованского; эта дочь была вдова, но рядная написана от имени одной матери; в грамоте перечисляется приданое, которое дается зятю, а не дочери; оно состоит из образов, земель, из голов служних и деловых людей и денег, которые, сказано, даются за платье и разные женские украшения. Женихи давали записи, что они непременно женятся в назначенное время, в противном случае должны заплатить родственникам невесты означенную в рядной сумму денег за свадебный подъем. Иногда жених прибавлял в рядной, что по смерти его все имущество его переходит к жене, а если кто из роду его станет от нее требовать этого имущества, то должен заплатить ей означенную в рядной сумму денег. Один крестьянин-вдовец, у которого было трое сыновей, сосватался на вдове же, у которой был сын и четыре дочери; в рядной исчислено имение, приносимое женихом и невестою, и положено: дочерей выдавать замуж сообща, по силам; если женин сын (сын богоданный) захочет отделиться, то определено, что он должен получить из материнского имения; если муж умрет, то трое сыновей его от первого брака получают половину имения. В другой подобной рядной жених говорит, что если богоданный сын захочет уйти, то берет деньги за проданный двор отца своего; если же останется жить с вотчимом и будет его слушаться, то получит также часть из имения вотчима. Один крестьянин женился на вдове тихвинского посадского и дал запись Тихвинскому монастырю, что богоданных сыновей своих будет кормить и поить до возраста, а как они придут в возраст, то им быть крестьянами Тихвинского монастыря, подобно деду и отцу своему, а в то время, как будут жить у вотчима, последний не должен отдавать их никуда, в боярский двор в холопство и в крестьяне не рядить никуда. По Стоглаву положено было венчать мужчин не ранее 15, а девиц не ранее 12 лет. Касательно одежды и украшений встречаем названия: кортел белий, кортел кощатый, одинцы жемчужные, серьги бечата на серебре с жемчугами, опашень, однорядка большая с пугвицами хамьянными, однорядка аспидная, ферези, тряски, терлик, кафтаны суконные однорядочные и сермяжные, новины, летники, сарафаны суконные и крашенинные, телогреи, торлоп, вошны, передцы, птур. Встречаем описания домового строения – двор, во дворе хоромы: горница на подклете, горница с двумя комнатами на подклетях, две повалуши, сушило на подклетях, на улице против двора погреб. Или: две избы, клеть на подклети, мыльня, два сенника на двух хлевах, сарай. Иногда встречается: изба с прирубом; горница на двух Шербетах, против горниц анбар на двух подклетях и с передмостьем; или: горница большая на Подклети, а связи у этой горницы-сени с подсеньем; горенка на мшанике. Или горница столовая белая на подклети с сенями, горница с комнатой на подклети, сушило с перерубом, погреб, ледник. Или: три избы на два пристена, дверь огорожена заметом. При городских дворах упоминаются огороды с деревьями яблоневыми и вишневыми.

Что касается нравов и обычаев в Западной России, то до нас дошли об них любопытные известия в не раз приведенном уже сочинении Михалона Литвина, хотя автор, негодуя на роскошь, изнеженность нравов у современников своих и противополагая нравам последних нравы предков и соседних народов, не чужд преувеличений. «Всего чаще, – говорит он, – в городах литовских встречаются заводы, на которых выделывается из жита водка и пиво. Эти напитки жители берут с собою на войну и, сделав к ним привычку дома, если случится во время войны пить воду, гибнут от судорог и поноса. Крестьяне, оставив поле, идут в шинки и пируют там дни и ночи, заставляя ученых медведей увеселять себя пляскою под волынку. Отсюда происходит то, что, потратив свое имущество, они доходят до голода, обращаются к воровству и разбою, так что в каждой литовской провинции в один месяц казнят смертию за это преступление больше людей, чем во всех землях татарских и московских в продолжение ста или двух сот лет. Наших губит невоздержание или ссоры во время попоек, а не правительство. День начинается питьем водки; еще в постели кричат: вина, вина! И пьют этот яд и мущины, и женщины, и юноши на улицах, на площадях, а напившись, ничего не могут делать, как только спать, и кто раз привык к этому злу, в том постоянно возрастает страсть к пьянству». Михалон жалуется на судебные поборы: «Берет председатель суда, берет слуга судьи, берет нотариус, берет протонотариус, берет виж, который назначает день суду, берет детский, который призывает подсудимого, берет чиновник, который призывает свидетелей. Бедняк, желая позвать к суду вельможу, ни за какие деньги не найдет себе стряпчего. Свидетелем может быть всякий во всяком деле, кроме межевых, и всякому верят без присяги; от этого многие сделали себе промысл из лжесвидетельств. Подсудимый, хотя бы он был явным похитителем чужой собственности, не прежде обязан явиться в суд, как по истечении месяца после позыва. Если у меня отнимается лошадь, стоющая 50 или 100 грошей, в самое нужное время полевых работ, то я не могу прежде позвать в суд похитителя, как заплатив за позыв цену похищенной лошади, хотя после не только не получу вознаграждения за убытки, но и виновного не прежде, как месяц спустя, могу притянуть к суду. Таким образом, обиженный или все уступает похитителю, или вносит столько же. Хотя из числа вельмож обязанность судей исполняют во всей Литве двое воевод, не слишком отдаленные один от другого, но как могут они рассмотреть все тяжбы такого многочисленного народа и таких провинций, особенно когда они должны заботиться и о государственных делах. Поэтому, будучи заняты множеством дел общественных и частных, они рассматривают тяжбы только по праздничным дням, когда бывают свободнее от дел. И то дурно, что нет определенных мест для их заседаний. Часто приходится обиженному искать правосудия более чем за 50 миль. Есть у нас 40 дней, посвященных воспоминанию страстей господних, посту и молитве, которые мы и проводим в тяжбах. Упомянутые воеводы имеют своих наместников, которые, питая свое тело, сидят обыкновенно в суде при шуме гостей, мало знакомые с законами, но исправно взимающие свой пересуд».

«В страну нашу собрался отовсюду самый дурной из всех народов-иудейский, распространившийся по всем городам Подолии, Волыни и других плодородных областей, народ вероломный, хитрый, вредный, который портит наши товары, подделывает деньги, подписи, печати, на всех рынках отнимает у христиан средства к жизни, не знает другого искусства, кроме обмана и клеветы».

«Мы держим в беспрерывном рабстве людей своих, добытых не войною и не куплею, принадлежащих не к чужому, но к нашему племени и вере, сирот, неимущих, попавших в сети через брак с рабынями; мы во зло употребляем нашу власть над ними, мучим их, уродуем, убиваем без суда, по малейшему подозрению. Напротив того, у татар и москвитян ни один чиновник не может убить человека даже при очевидном преступлении, – это право предоставлено только судьям в столицах. А у нас по селам и деревням делаются приговоры о жизни людей. К тому же на защиту государства берем мы подати с одних только подвластных нам бедных горожан и с беднейших пахарей, оставляя в покое владельцев имений, которые получают гораздо более с своих владений».

«Ни татары, ни москвитяне не дают своим женам никакой свободы, говоря: кто даст свободу жене, тот у себя ее отнимает. Оне у них не имеют власти; а у нас некоторые владеют многими мущинами, имея села, города, земли, одне на правах временного пользования, другие по праву наследования, и по этой страсти к владычеству живут оне под видом девства или вдовства необузданно, в тягость подданным, преследуя одних ненавистию, губя других слепою любовию».

«Враги наши, татары, смеются над нашей беспечностью, нападая на нас, погруженных после пиров в сон: „Иван! ты спишь, – говорят они, – а я тружуся, вяжу тебя“. Теперь наших воинов погибает среди праздности в корчмах, где они убивают друг друга, больше, нежели самих неприятелей, которые часто опустошают нашу страну, тогда как наши могли бы найдти лучше случай показать свое мужество в боях с врагом трезвым и деятельным на границах Подолии и Киева, могли бы там из рекрутов сделаться храбрыми воинами, и нам не нужно было бы искать таких людей вне отечества».

«Смеются татары, что у нас почетные люди мягко покоятся и спят на скамьях, когда совершается божественная служба, а людей бедного состояния не пускают садиться, сами приходят в храмы со многими провожатыми, и ставят их перед собой, чтоб похвастать их количеством. Греческие монахи воздерживаются от жен; а что священники в древние времена женились, это видно из многих мест св. писания. Если бы и наши поступали теперь также, то были бы непорочнее, чем в этом поддельном монашестве, в котором они живут как изнеженные сибариты, горят всегда страстию и содержат наложниц. Обязанности, возложенные нами на них, слагают они на своих викариев, а сами предаются праздности и удовольствиям, пируют, одеваются великолепно».