Новый Мир ( № 9 2008) - Новый Мир Новый Мир

11 февраля, суббота, Москва. Завтра — 10 лет со дня ареста Ал. Ис. По этому случаю я внезапно услышала — на даче, где меньше глушат, — по радио свое имя. “Лидия Корнеевна пошла”... “Л. К. сказала...” Это “Свобода” передавала “Теленка”, да еще в каком-то новом варианте... Я вслушивалась, ловя новые фразы, но меня перебил телефон. Это было то место из “Теленка”, где он описывает приход за ним в Переделкино. Я подумала: “Вот ведь красная тряпка для Союза накануне нашего суда”142.

Жаль, что за 10 лет так разлюбили здесь многие — А. И. Собственно, любят его без оговорок только специфически православные круги. Разлюбили — в ответ на его нелюбовь к интеллигенции, на размолвку с А. Д., за нелюбовь к Февралю, за недоговаривание... А я разлюбить не могу, как не могу разлюбить Толстого за ненависть к врачам, нелюбовь к Шекспиру, непонимание стихов и мн. др.

28 августа 84, вторник. В ГДР наши выпустили огромным тиражом книгу “Мошенник” (об А. И.!), где фигурирует и Люша — и наврано,

будто она ввела его в дом Чуковского. Это совершенная ложь: К. И. был первым, кто написал, по просьбе Твардовского, рецензию на “Ивана Денисовича” (с ним и С. Я. [Маршак]143) и сам пригласил А. И. к себе на дачу...

5 июля 85, среда, Москва. Мельком по радио о болезни Ал. Ис. Дескать, жена его, Нат. Дм., уже дала присягу и получила, с тремя детьми, гражданство в США, а присяга А. И. отложена из-за его болезни. И кольнуло в сердце. Тут все больно: и гражданство его в США — этого великого сына России, — и болезнь его, и мой разрыв с ним... Боже, сколько было вложено нашей общей и моей любви в этого человека! Какое было для меня счастье — шаги его за дверью, его шапка на вешалке, его редкая мне похвала. Кажется, никого, в кого я была влюблена, я не любила так сильно, как его. И море его, океан его русского слова в каждой его вещи. Чем было для всех нас чудо, счастье его слова. Я и сейчас люблю и его, и слово его (верное или неверное) и никогда не перестану любить.

Нравственность. Из чего она растет? А. И. объяснял мне, что без религии нравственность построить нельзя. Нет, из религии она невыводима, непострояема.

Искусство? Искусство также не учит нравственности, как и религия. Талант и гений соединимы с любым злобным действием, бесчестным поступком, бесчеловечьем.

26 декабря 85, четверг, Переделкино. Читаю урывками — но с восхищением! — Дедову книгу о Некрасове (20-е годы). Сразу попадаешь в мир русского, еще не изгаженного ни канцеляритом, ни наукоподобием языка. Между К. И. и А. И. никакого нету сходства, но, еще не успевая понять, что и о чем они пишут, — испытываешь радость погружения в родной язык. “И слушала язык родной. / И дикой свежестью и силой / Мне счастье веяло в лицо...”144.

6 марта 87, Переделкино, пятница. На днях Би-би-си объявило, что Залыгин в Копенгагене объявил, что “Новый мир” собирается печатать “Раковый корпус”... Ох, как это было бы умно — напечатать именно эту вещь сейчас! Объявил он, что вскорости и “Архипелаг” напечатают... Затем было объявлено — ТАСС, кажется: какой-то греческий корреспондент напутал, Солженицына печатать не станут.

14 марта 1987, Москва, суббота. Вчера (?) по радио интервью с Залыгиным по поводу слухов, что он будто бы сказал, что “Новый мир” собирается печатать “Раковый корпус” и что будто бы ТАСС это опровергло. Теперь все прояснилось (из весьма политичного и тактичного интервью, которое дал Залыгин). Он сообщил, будто бы таково было его личное намерение; что 13 лет назад “Раковый корпус” чуть-чуть не был напечатан; что он считает Солженицына выдающимся писателем, хотя и не со всеми его политическими мнениями согласен. Мельком сказано: “нельзя же печатать без согласия автора”. Итак, это был крючок, попытка нашей власти сговориться как-то с А. И. Не знаю, прав ли он, что не разрешил печатать, если от него не требуют за это каких-нибудь словес и признаний. Пусть напечатали бы. Но, наверное, взамен на какие-нибудь сожаления и надежды. А этого он, конечно, объявить не может.

8 августа 87, Москва, суббота. …Большое огорчение: слушала по радио (по “Голосу”, что ли?) главу Войновича о Солженицыне145. Лучше бы мне этого не слышать! Мелко, бестактно, даже не талантливо и, “против добрых литературных нравов”, как сказала бы АА — со вторжением в домашнюю жизнь... Сатира, превращающаяся — быть может, против воли автора? — в пасквиль. “Читающая Россия” — вся, кроме интеллигентной

интеллигенции, — еще не прочитала сердцем своим “Архипелаг” (т. 3! Сынки с автоматами!), “Правую кисть” — необходимейшие вещи, — а ей уже преподносят сатиру на великого автора, который слишком о себе возомнил, собирается въехать в Россию на белом коне, а пока что избивает слугу розгами за потерянную слугою рукопись... Войновичу ли не знать, что такое здесь отсюда посланная и потерянная рукопись?.. Он не согласен с религиозными и политическими воззрениями автора? Я тоже. Вот с идеями-то и надо спорить (я спорила, пока могла, в письмах), а не оглашать на весь мир некий пасквиль, да к тому же еще с непонятным миру подтекстом... Жаль! Войновича жаль!.. Сейчас мне как раз надо написать ему письмо о мюнхенских делах, поблагодарить за заботу, за поздравление

к 80-летию — а мне переступить через это его выступление — тяжко...

И вызвано-то оно чувством мелким: личной обидой. Ал. Ис. его обидел .

А т. к. чувство самолюбивое — мелко, а т. к. художественное произведение очень зависит от толчка , его породившего, то — неудача. Этическая и художническая. Эмигрантская . (Т. е. с утратой ощущения родины, масштаба людей, слов, событий, общественного такта.)

20 августа 87, Переделкино, четверг. Снова слушала Войновича об Ал. Ис. Нет, и этот — т. е. Вл. Войнович — на чужой стороне утратил такт, музыкальность. Не только никакого сходства с Ал. Ис. (я не догадалась бы, кто герой, если б мне не сказали) — но остроумие натужное, повороты сюжета не то чтоб прихотливые, но произвольные . Жаль — ведь Вл. Войнович всегда попадал в точку, брал нужную ноту. А тут — все мимо. Вот это и есть эмиграция.

6 февраля, суббота, 88, Москва. …Иностранное радио сообщило — к Залыгину ежечасно приходят интуристы за № 1 “Нового мира”, где “Доктор Живаго”. Спрашивают его, будет ли напечатан “Раковый корпус” Солженицына. Он отвечает неопределенно. Зато директор Гослита на вопрос корреспондента — за границей! — будут ли печатать “Раковый корпус”, ответил: “Ни в коем случае”. Солженицын — Хомейни (привет Эткинду! 146) и собирается въехать на белом коне (привет Войновичу).

8 августа 88, понедельник, Москва. Купаюсь в лучах Люшиной славы — в “Книжном обозрении” вышла ее статья “Вернуть Солженицыну гражданство СССР”147 — и с тех пор звонки без конца. А перед тем (в пятницу?) был шквал звонков из редакции. Статью не пропустил Лит., но редакция напечатала на свой риск, за что и получила взбучку от т. Мамлеева, замглавы Госкомиздата и мужа Клары Лучко. А я эти 2 дня живу в буре телефонных звонков, восхищающихся Л. статьей.

29 августа 88, Москва, понедельник. “Книжное обозрение” перестало печатать отклики на Л. статью (жаль!), но зато напечатало переписку Солженицына с Шаламовым148. Значит, имя А. И. не запрещено?.. Руководящая пресса молчит.

А Солженицын, говорят, прислал письмо Залыгину... И, говорят, — получил наконец “Книжное обозрение” с Л. статьей и с откликами.

15 октября 88, суббота, Москва. Около 4/X, чуть раньше, Л. получила открытку от А. И. По-видимому, он прочитал ее статью и одобрил.

Открытка не по почте.

Между тем здесь сейчас идет страстная борьба за напечатание “Архипелага”, — борьба, в которую Л. погружена с головой, а я участвую так себе, косвенно.

Самые напряженные дни были у Л. совсем недавно. Срочная отправка писем в ЦК и лично Мих. Серг. по поводу запрета печатать главы

из “Архипелага”. (А. И. прислал в “Новый мир” Залыгину список глав. Залыгин приготовился дать анонс, уже отпечатана была обложка с анонсом... но недаром “верх” молчал, недаром центральная пресса не поддержала Л<юшин> “зачин”. Залыгин сказал Борисову149, что анонс потребовали снять — и, кажется, с половины тиража его уже сняли... (Пишу это в воскресенье 16/X в Москве.) Ну вот. Составлялись письма в поддержку “Нового мира” и “Архипелага”. (А. И., естественно, хочет сперва его, как я хотела сперва “Софью”.) Какое-то письмо “сахаровское” от Мемориала (туда меня не позвали), а какое-то-— от Шафаревича и разных академиков. Туда меня незнакомый мне Шафаревич — позвал, позвонил лично в Переделкино. Голос не то чтобы молодой, а мальчишеский,