Кровь королей - Юрген Торвальд

26 августа семья поселилась на верхнем этаже губернаторского дома. Свита жила в купеческом доме напротив. Наверное, здесь царевич, несмотря на охрану, которая повсюду сопровождала его, родителей и сестер, прожил самое беззаботное время своей жизни. Отец жил только для него. Больше не существовало ничего, что могло бы их разлучить. Они вместе заготавливали дрова на зиму, занимались огородом, ходили за грибами, играли. Осенью и зимой у мальчика не было приступов болезни, хотя Александра Федоровна очень боялась за него в столь примитивных для них условиях жизни и во время игр предупреждала мужа, чтобы он не подвергал опасности жизнь наследника престола. Застыв в ненависти к революции и в вере в справедливость Бога, который накажет всех «этих преступников», она все еще была твердо убеждена, что им предстоит вернуться в Петербург. Только 13 апреля 1918 года царевич поранился щепкой, которая нанесла ему маленькую ранку на левой ноге. Так начался последний приступ его болезни.

В Петербурге было свергнуто правительство Керенского. Ленин и Советы победили. Лишь история сможет дать ответ на вопрос, почему новое большевистское правительство переместило царскую семью из Тобольска на Урал, в Екатеринбург, – то ли из-за опасений перед наступлением Белой армии в Сибири, то ли из-за двойной игры народного комиссара Якова Свердлова, который не хотел выполнить требования Германии о выдаче царской семьи. Так или иначе, желание навсегда уничтожить царскую семью соответствовало кровавому духу второй революции.

Утром 26 апреля Николай Романов на своих руках вынес больного царевича из губернаторского дома в Тобольске. Доктор Боткин шел за ним, чтобы следить за давящей повязкой, которую он наложил на кровоточащую ногу ребенка. За исключением четырех человек, вся свита осталась в Тобольске. Только камердинер Трупп, горничная Демидова, доктор Боткин и повар сопровождали семью на этом пути, не подозревая, что он окажется последним.

Ко времени приезда в Екатеринбург царевич был очень слаб. И снова именно отец принес его, укутанного в одеяло, на второй этаж дома Ипатьева, который в течение часа до этого был освобожден для приема бывшего царя. Там Романовым предоставили две маленькие комнаты, а также две каморки для слуг и доктора.

Царевича уложили на матрас в комнате родителей. На этом матрасе он провел последние десять недель своей жизни. Доктор Боткин делал ему перевязки, отец ухаживал за сыном и иногда подносил его к окну.

Сравнительно добродушные охранники остались в Тобольске. Это было прошлое. Новые времена предстали в облике поднявшихся из низов мстителей – таких людей приманивают первые кровавые этапы всякой большой революции. Их начальника звали Яков Юровский. Этот мрачный, мстительный человек страстно желал низвергнуть царскую семью с ее высот в мир бедности, нищеты и грубости, откуда пришел он сам.

19

Ночь с 16 на 17 июля была теплой и приятной. Покой нарушал отдаленный грохот пушек и поток повозок, лошадей и тяжело нагруженных людей, двигавшихся по улицам Екатеринбурга к вокзалу.

Белые приближались, и около полуночи в коридоре второго этажа раздался грубый голос Юровского:

– Жители ипатьевского дома, – кричал он, – вставайте, вставайте и одевайтесь. Гражданин Романов, ночь будет неспокойной. Вы с семьей не можете оставаться наверху. Пули могут попасть в окна. Оденьтесь и все вместе спускайтесь с вещами в подвал.

Царевич проснулся и спросил слабым голосом:

– Папа, мы поедем дальше?

Бывший император поднялся и сел на матрас ребенка. Он убрал ему волосы со лба, кожа на котором была почти прозрачной.

– Я не знаю, – ответил он, ничего не подозревая. Но Александра Федоровна сказала, что теперь их, наверное, повезут в Москву, потому что для заключения мирного договора нужна подпись императора.

Тем временем за дверями послышался шум. Горничная, дрожащая и напуганная, пришла, чтобы причесать Александру Федоровну. Показался камердинер Трупп, наспех одетый и подгоняемый насмешками часового-латыша. Трупп принес бывшему императору форму, а царевичу – матросский костюм, который он обычно носил. Тут появился доктор Боткин. Ворча и проклиная свою судьбу, он проверил повязку на ноге царевича. Найдя повязку в порядке, он молча выпрямился и снова вышел, чтобы собраться самому. В это время Николай Александрович оделся и помог царевичу, который был слаб настолько, что смог подняться лишь с большим трудом.

– Ты понесешь меня, папа? – спросил царевич.

– Конечно, понесу, – ответил отец. Он взял одеяло и укутал в него дрожащего ребенка. Тем временем жена и дочери закончили приготовления.

Из-за дверей они услышали голос Юровского:

– Гражданин Романов готов?

– Да, – ответил бывший император, – мы готовы.

– Тогда спускайтесь вниз и следуйте за мной.

Николай Александрович низко наклонился над царевичем, чтобы тот мог обхватить его шею своими тонкими руками. Затем он поднял легкое тело сына. Снаружи уже ждали врач, камердинер, горничная и повар.

Друг за другом они спустились по лестнице. Сначала император, который левой рукой держался за перила, а правой обхватил ребенка. Рядом шла императрица в легком фиолетовом платье. Она держала царевича за руку. За ними следовали Ольга и Татьяна, Анастасия и Мария и, наконец, врач и слуги.

Внизу лестницы царевич вспомнил о спаниеле по кличке Джой, который часто утешал его в долгие недели болезни. Джой остался на втором этаже. Царевич попросил привести собаку, и отец на мгновение неуверенно оглянулся. Но увидев Юровского, стоявшего с угрожающим видом в черном военном кителе поверх розовой хлопчатобумажной рубашки, сказал, что Джой еще спит и не надо его сейчас будить.

Юровский повел арестантов за собой. Он перешел через двор к подземному помещению, выстроенному в склоне за домом. Подвал освещала электрическая лампочка. У стены напротив двери стояли три стула. Юровский взял Николая II под руку и подвел его с ребенком к стульям. Он указал императору на стул посередине, а его императрице – на стул справа. Николай Александрович посадил дрожащего царевича рядом с собой на третий стул и обнял его рукой, прежде чем сесть самому.

В это время Юровский поставил дочерей, врача и слуг за стульями у стены. Было сыро, холодно и тихо. Императрица замерзала, и Трупп протянул ей одеяло. Царевич смотрел на Юровского детскими глазами, не понимая, что происходит, и продолжал смотреть на него, когда тот повернулся и вышел из подвала. Двое латышских часовых с заряженными ружьями остались.

Император и его семья все еще оставались в неведении. Иногда по ночам их уже приводили на допросы. Они слышали вдалеке выстрелы и действительно думали, что в подвал их привели для того, чтобы уберечь от опасности. Они не догадывались, что в это время Юровский отправился в караульное помещение и узнал от комиссаров Ермакова и Ваганова, которые только что пришли из гостиницы «Америка», где располагалась ЧК, что Москва дала согласие на казнь.

Взрослые, а может быть, и старшие дочери начали понимать, что им грозит, только тогда, когда Юровский с двумя комиссарами и семью часовыми-латышами вскоре снова вошли в подвал. У них были ружья и пистолеты. Пришедшие выстроились за Юровским у стены, в которой находилась дверь. Затем Юровский подошел к императору.

– Николай Романов, – сказал Юровский, – ваши сторонники пытались вас освободить…

Император непроизвольно сжал руку, которой он обнимал царевича. Это был автоматический жест – он хотел защитить сына, вероятно, вдруг почувствовав опасность. Позднее свидетели по-разному передавали слова, которые произнес император. Но по смыслу все они были одинаковы.

– Что это значит?..

Юровский отвечал:

– Вот что!

В то же мгновение он поднял пистолет и начал стрелять. Он и все остальные заранее распределили между собой цели. Себе Юровский отвел императора и мальчика. Первым выстрелом он убил царя. Но вторым лишь ранил царевича. Застонав, ребенок согнулся пополам, а одеяло, в которое он был укутан, начало окрашиваться кровью. Юровский выстрелил снова. На этот раз он не промахнулся. Ребенок рывком вскинул голову и раскрыл губы, как будто хотел что-то сказать. Но не произнес ни слова. Из безвольно повисшей руки отца он опустился на каменный пол. На него упал доктор Боткин, закрыв царевича своим телом. Императрица еще была жива и упала лишь через несколько секунд; Анастасия, раненная пулей и получившая удар штыком в низ живота, кричала до тех пор, пока ей не размозжили голову прикладом ружья; все остальные тихо упали на пол.

Юровский вышел в ночь и закурил, быстро затягиваясь, пока латыши выносили мертвых и укладывали их на грузовик, который уже ждал во дворе. В одежде убитых они нашли бриллианты и вырезали их. Потом грузовик поехал по улицам Екатеринбурга, заполненным беженцами, в лес. Там трупы облили серной кислотой, а затем бензином, подожгли и развеяли пепел по ветру, чтобы от убитых не осталось никаких следов.