Звезда заводской многотиражки 4 - Саша Фишер

– Ничего подобного не было, – сказал я. – Тебе кто-то наврал.

– Хочешь сказать, Аня сама себя избила? – губы Игоря презрительно скривились. – Чтобы тебя оговорить? Не многовато ли чести?!

– Она странная девушка, – я пожал плечами.

– Значит так, Иван, – зло отчеканил Игорь. Уже вполне громко, даже не делая вид, что пытается шептать. Работает на публику, гад. Уже через пять минут эти две кумушки растрезвонят по всему заводу, что я избил какую-то Аню, устроил дебош в больнице и попал в милицию. Сссука… – Слушай сюда. Я тебя в последний раз предупреждаю – бросай свои темные дела, понял? Не знаю, с кем ты там в Москве связался, но здесь этот номер у тебя не пройдет. Еще раз услышу, что ты устроил что-то подобное, ты пробкой вылетишь с завода. И журналистом тебе больше не работать, будешь до конца жизни улицы подметать и сортиры чистить.

– Я думал, что по темным делам в нашей семье только ты специалист, – ответил я, едва заметно усмехнувшись. – Куда мне до старшего брата.

Вот тут его глаза полыхнули такой ненавистью, которой я даже не ожидал. Он приблизил ко мне лицо и прошептал. Так, чтобы никто, кроме меня не слышал.

– Не знаю, кто ты такой, парень, но никакой ты мне не брат, понял?

Глава девятнадцатая. Позолоти ручку…

– А можно подробнее с этого места? – проговорил я. Игорь резко отпрянул, развернулся на пятках и, чеканя шаг, зашагал по коридору прочь.

– Я все тебе сказал! – не оборачиваясь, громко сказал он.

Девочки из бухгалтерии активно зашептались, старательно делая вид, что на меня не смотрят. Я подмигнул одной из них, поймав ее типа незаинтересованный взгляд. Ну да, девочки, вы же совсем про другое говорите. А вовсе не собираетесь растрезвонить всему свету, что журналист из многотиражки избил девушку.

Через пару часов об этом вся прекрасная половина завода будет знать.

Умно, Игорь, очень умно.

Только вот что он имел в виду, когда сказал, что я ему не брат? Что у нас отцы разные? Ну так вроде раньше это ему не мешало… Или он каким-то образом узнал, что я не Иван ни разу?

Хм…

Впрочем, если поставить себя на место Игоря, вся история действительно выглядит странно. Он устраивает брату несчастный случай, и даже убеждается, что выпав из окна, Иван и правда умер. Даже ручку с девушкой в купальнике забирает на память об этом знаменательном событии. А потом я, как ни в чем не бывало, являюсь на завод, в гости, и вообще весь такой живее всех живых, как Владимир Ильич.

Возможно, он меня как-то тестировал, только я же не Иван. Мог не заметить вопросы с подвохом.

Интересно, кем он меня считает? Каким-то шпионом, замаскированным под Ивана Мельникова?

Дверь редакции скрипнула, в коридор высунулась Даша.

– Иван, там тебя к телефону, – сказала Даша довольно прохладным тоном. – Твоя Светка желает напомнить, что у тебя сегодня вечером какие-то дела.

– Да-да, иду уже, – я тряхнул головой. Подумаю про Игоря потом.

Городской дворец пионеров, и он же театр юного зрителя Новокиневска всегда вызывал у меня противоречивые чувства. По архитектуре это был такой типичный дворец культуры, пафосное бело-желтое здание с массивными колоннами и мраморной лестницей, к которой даже лимузину было бы не стыдно подъехать. Вот только построили его в довольно странном месте. Рядом с так называемым Новым рынком, рассадником маргиналов всех мастей и мелкого криминала. Это потом, в двадцать первом веке здесь возведут несколько зеркально-стеклянных корпусов и наведут порядок. А в восемьдесят первом дорога от остановки до дворца пионеров представляла собой сплошную полосу препятствий. Единого здания рынка еще не было, так что торговля тут велась с прилавков с тентами и без, с деревянных ящиков, сломанных стульев, сложенных друг на друга кирпичей и расстеленных прямо на снегу одеял, газет и непонятных тряпок. Среди этой всей «красоты» фланировали цыганки в разноцветных юбках и шубах. Через это все приходилось буквально протискиваться.

– Ой, тень темная над головой твоей светлой, изумрудный мой, – сладко запел над ухом женский голос. – Гибель за тобой по пятам ходит, на пятки наступает…

– Да что вы говорите, – буркнул я, выдергивая руку из цепких пальцев. Но на цыганку посмотрел. Почти классическая такая – на голове цветастый платок, на плечи наброшена шуба, ворох юбок подметает грязный утоптанный снег тротуара. Только косы не черные, как смоль, а скорее русые. И глаза светлые.

– Я не цыганка, я сербиянка! – заявила она. – Другим не гадаю, но тебя отпустить не смогла. Опасность над тобой кружит, как вороны черные.

– Ну что поделать, если жизнь такая, – хмыкнул я. Симпатичная девица, на самом деле. Я вдруг понял, что понятия не имею, что цыганки плетут, когда гадают. Денег у меня с собой было рубля два, ну может три, если с мелочью.

– Я могу отвести злые тени, – заговорщическим тоном сказала гадалка. – Только образы пока мутные. Положи любую монетку, тогда я смогу больше увидеть.

Она вынула руку из пушистой варежки и протянула мне.

– Валяй, рассказывай, – я достал из кармана первую попавшуюся монетку. Пятнадцать копеек.

– Родной крови тебе надо беречься, – пристально глядя мне в глаза заговорила она. – Если не брат, то отец, если не отец, то сестра. Нельзя, чтобы денежка касалась кожи, надо ее в бумажку завернуть…

– Хм, ну ладно… – я достал единственную свою бумажную денежку – рубль. Цыганка ловко ухватила ее и тщательно упаковала монетку в бумажку.

– Не бойся высоты, не бойся глубины, – затараторила она. – Заманивать сладкими речами будут, не верь. А в полнолуние сходи на перекресток да рассыпь соль на четыре стороны…

В какой-то момент ее речь превратилась в натуральный такой белый шум, с бубновыми королями, трефовыми интересами и долгими дорогами в казенный дом. А в конце этого замысловатого спича, гадалка поводила у меня перед носом сверточком из бумажки и монетки, дунула на него, развела пальцы и он исчез.

– Утром найдешь свою монету в кармане, – заявила она. – Если одна ее сторона почернеет, то нужно тебе выбросить ее через левое плечо и уйти, не оборачиваясь. И тогда ничего тебе не сможет сделать тот, кто недоброе о тебе замыслил…

– Хорошо бы, – вздохнул я. – Но ручку золотить мне особенно нечем. Только мелочь.

Я высыпал ей в руку несколько монет. Если она и осталась недовольна, то виду не подала. Деньги моментально исчезли, я даже не успел заметить, куда она