Джентльмены неудачи - Мария Жукова-Гладкова

Костя замолчал. Видимо, еще не придумал, что с ней делать. Я поняла одно: месть его Светке будет страшна и беспощадна. Но ведь и рыжая тоже не промах?

Я встала, собираясь уходить.

– Тебя проводить? – спросил Ящер. – Ты сюда как добиралась? На велосипеде? Это мы тебя тогда видели?

«Неужели просто так отпустит?» – подумала я.

Он обнял меня и вывел в коридор, прислонил к стене и стал целовать.

– Может, останешься? Я же лучше, чем Сергей? Ведь, правда, лучше? Вспомни, как тебе было хорошо со мной! Как ты отдавалась мне в «Крестах»! Я понял, что другой такой женщины у меня никогда не было и не будет. Чтоб прорваться в тюрьму, ночью… Юля! Я не верю, что тебе нужен Сергей! Тебе что-то нужно от него. Ведь так, милая? Признайся мне, девочка. Ты же не любишь его. Он тебя предал…

– Пусти, Слава. Пожалуйста! Давай поговорим в городе. У меня в самом деле болит голова. Потрогай, какая там шишка. Вернешься в Питер – позвони, если будет желание.

– А когда ты вернешься в Питер?

– Завтра.

– Так останься у меня? Сегодня. Уверяю: тебе будет очень хорошо…

Он снова наклонился, чтобы меня поцеловать. В этот момент раздался звон разбиваемого стекла, и Костя с охранником одновременно заорали.

Ящер отпустил меня, выматерился и бросился в комнату. Я предпочла ретироваться по-английски.

На следующий день мы с Татьяной отправились домой. Пожалуй, мы тут ничего больше не обнаружим.

– Что здесь происходит?! – заорал Ящер, врываясь в комнату.

В окне зияла дыра, по стенам растекалась какая-то непонятная слизь, причем разноцветная – где зеленая, где розовая. На полу валялись мелкие кусочки пластмассы. Охранник с выражением ужаса на лице стряхивал с себя эту гадость, потом сообразил взять полотенце. Костя лежал на кровати с закрытыми глазами и тяжело дышал.

– Что здесь произошло? – уже более спокойным тоном спросил Ящер.

– Похоже на рыжую, – сказал охранник.

– Да, Светка, наверное, вырвалась из очередного плена. Это в ее стиле, – заметил Костя.

Ящер подошел к стене, дотронулся пальцем до желеобразной слизи, потом поднял с пола кусочек пластмассы.

– Что это было?

– Похоже на пластмассовые яйца, – сказал Костя. – Детки сейчас такими балуются. Мой племянник так развлекается на даче с приятелями.

Ящер вспомнил про Юльку и выглянул в коридор. Юльки не было.

То, что тебе вбили в голову в детстве и юности, часто сидит там очень крепко. Вот, например, особое отношение к иностранцам…

Гражданину Германии ни разу не врезали кованым сапогом ни по одной части его немецкого организма, не делали «ласточку», даже профессиональный ментовский удар по почкам не применили.

Как ему повезло, Отто Дитрих поймет только в камере «Крестов», где ему в подробностях расскажут о ментовском беспределе.

В отделении же милиции, куда он попал, Отто Дитрих только удивлялся странной и резкой перемене. Вот он только что мило беседовал со все понимающим человеком в погонах, казалось, тучи над его головой рассеялись – и на тебе! Он вдруг ощутил себя птенцом, перед которым покачивается змея. Правда, змей быстро стало два, а потом гораздо больше – все отделение забегало посмотреть на немца, причем иногда с родственниками, живущими поблизости. Поскольку практически каждая советская семья тем или иным образом пострадала во время Великой Отечественной войны, сотрудники и их родственники считали своим долгом высказать все, что думают о фашистских оккупантах.

В Питер Отто Дитриха увезли под конвоем.

Светка устала. Ну, если бы еще условия были приличные, тогда ладно. А так… Сколько времени она уже не была в душе, не нежилась в ванночке? И вообще, она сама привыкла выбирать себе мужиков. Пальчиком показывать: вот ты – пошел вон, а ты – иди сюда. Но поразвлекалась она знатно. Интересно, где сейчас Юлька? Если ее кто-то и вытащит, то только Смирнова со своей соседкой. Надо же было такому случиться, что Светка попала из одного плена в другой!

Юлька тоже была в этом доме. Светка слышала разговоры, но Юльку потом куда-то отвезли. Побоялись держать здесь? Уже хорошо. Только знает ли Юлька, где она была и у кого? Что это за очередная компашка?

Светка втайне от своих тюремщиков ощупывала стены. Ей бы мужичка сюда, чтоб выломал пару бревнышек. Самой не справиться. Жаль!

Глава 19

Первый рабочий день оказался насыщенным (как и большинство моих дней), мы с Пашкой, казалось, только и переезжали с трупа на труп. Когда мы уже сдали сюжеты Виктории Семеновне и собрались по домам, на мобильный мне позвонил знакомый опер Андрюша и попросил заглянуть в Управление. Можно без Пашки. Снимать больше нечего. Просто разговор есть.

Я высадила оператора у ближайшей станции метро и помчалась по знакомому адресу. В кабинете у Андрея сидел следователь Сан Саныч. Выглядели оба такими усталыми, словно не только длинных выходных, а и вообще никаких выходных не было.

– Ну? – спросила я у мужчин, опускаясь на стул. – Кто еще меня в чем обвиняет? Кого я еще избивала, насиловала, умерщвляла?

– Юлия Владиславовна, – вздохнул Сан Саныч, – у меня сложилось такое впечатление, что в «Крестах» то ли вирус гуляет, то ли… Всегда раньше считал, что мании не заразные.

– А что случилось-то?

– Да вот, встречаюсь сегодня утром с одним своим подследственным, – он назвал фамилию, которая мне совершенно ничего не говорила. – Он просит лично вам передать письмо. – Сан Саныч вручил мне сложенный вчетверо листок из школьной тетради в клеточку. – Простите, прочитал по долгу службы.

Я кивнула. Как же могло быть иначе?

– Он и на словах просил вам передать, что сгорает от любви к вам – это я дословно. Все ответы на мои вопросы каким-то образом он сводил к своей любви. Далее. Приводят второго подследственного, как вы понимаете, у меня в производстве не одно дело. И что я слышу? Опять про любовь к вам говорит! Этот, правда, писем не передавал, только со мною делился своими страданиями.

Я улыбнулась. Второго влюбленного я, опять же, не знала.

– Но на этом дело не закончилось, – продолжал Сан Саныч. – Приводят третьего, гражданина Германии. Кстати, документов при нем во время задержания не оказалось. Только две пары женских трусов.

Я напряглась. Значит, все-таки Отто Дитрих попался?! И ему предъявлено обвинение в убийстве Тамары? И мне придется как-то уламывать Ящера, чтобы… А трусы чьи?

– Некий Отто Дитрих фон Винклер-Линзенхофф утверждает, что он является вашим мужем, и требует с вами свидания. Что вы на это скажете?

– Если дадите свидание, встречусь. Я присоединяюсь к просьбе Отто Дитриха. Это мой законный муж, – подтвердила я.

Андрюша с Сан Санычем переглянулись, потом последний, откашлявшись, уточнил, не ослышался ли он. Я извлекла из сумочки паспорт, открыла на нужной странице и протянула следователю. Тот достал из кармана очки, водрузил на нос и долго изучал штамп. Потом передал паспорт Андрюше. Тот тоже долго изучал документ, только без очков.

– Ну и дела, – произнес наконец. – Ты у нас теперь, значит, баронесса.

– Трусы явно не вашего размера, Юлия Владиславовна, – заметил Сан Саныч.

Приятель хитро прищурился и уточнил: а как известный мне Иван Захарович Сухоруков отнесся к моему вступлению в брак с Отто Дитрихом фон Винклер-Линзенхоффом? Дал благословение по понятиям или как? Или я супротив воли крестного отца пошла?

– Он свидетелем был на свадьбе, – сообщила я, с большим удовольствием наблюдая за изменениями выражений лиц Андрюши и Сан Саныча.

Следователь поинтересовался, с чьей стороны.

– Отто Дитриха. С моей – Татьяна.

– А у тебя что, и платье было белое? – никак не мог успокоиться Андрюша.

– И фата, и букет невесты, и все, как положено. Букет поймал Иван Захарович.

Андрей с Сан Санычем переглянулись. Судя по выражениям их лиц, они не ожидали такого поворота дела. Я вежливо попросила не делать мое бракосочетание достоянием широкой общественности. Личная жизнь – это все-таки личная жизнь.

– Свидание дадите? – я повернулась к Сан Санычу.

– Дам, – сказал он. – Не могу отказать гражданину Германии. Тем более что он постоянно требует адвоката, консула, еще там кого-то. Я уж забыл всех, кто ему нужен.

– А с камерой у него как? – поинтересовалась я. – В смысле соседей?

Отто Дитрих волею судьбы-злодейки (которая занесла его в Россию) оказался вместе с дедком, воевавшим в Великую Отечественную против фашистских захватчиков, с которым он убедительно просит себя «расселить». Дедок зовет его исключительно фашистским оккупантом, поет революционные, военные и просто патриотические песни, развлекая тем самым всю камеру (как, впрочем, и соседние), а также создал в камере партячейку, в которую вошел один спекулянт, в советские времена успевший побывать в партии, и бомж, в партии не состоявший, но, по его собственному выражению, сочувствующий коммунистам, при власти которых у него были квартира и работа. Ячейка ведет пропагандистскую работу среди фашистских оккупантов, как единственный оккупант, имеющийся в камере, сообщил следователю.