Замок на песке. Колокол - Мердок Айрис

– Когда это произошло?

– Что? А, сегодня утром, около шести. – И опять увидела Билла на полу рядом с девушкой, его голова у нее на коленях. Она вновь заплакала и сорвала еще один лист.

– Мы вот что сделаем… выпьем виски, это вас взбодрит. – Он ушел и принес два бокала. Нэн машинально взяла один и отхлебнула золотистый напиток. Закашлялась, но потом почувствовала внутри тепло и приток сил. Ей стало чуточку легче.

Тим допил свой бокал одним глотком. И снова сел рядом. Кто-то стучал в дверь магазина. Он не обратил внимания. Сквозь завесу своего горя Нэн начала различать, что он в растерянности. Не знает, как ему быть. Нэн всегда сердилась, когда видела, что другие не знают, как себя вести. Она всегда знала и все решала сама. Но сейчас ей хотелось, чтобы решал кто-то другой.

– Вы не знали, что происходит? – спросила Нэн, утерев слезы. Это движение ее взбодрило. – Неужели вам не случалось видеть их вместе?

– Увы, не случалось. Но вы знаете, там, скорее всего, и нет ничего серьезного. Вскоре все выяснится. Не сердитесь уж слишком на Мора.

– При чем здесь «не сердитесь»! – взорвалась Нэн. Сердиться на Мора или не сердиться – не об этом сейчас надо говорить. Тут совсем другое.

– И как же вы поступили?

– Выбежала из дома и приехала сюда. – Она допила виски, и Тим налил еще. Она вновь потянулась к дереву.

– Мой вам совет, возвращайтесь домой. Мор, несомненно, ждет вас и страдает.

«Вернуться, да», – подумала Нэн. Настоящая боль не в том состояла, что мир превратился в груду осколков. В этом как раз было освобождение от боли. Настоящая боль в том, что мир остался таким же, как и прежде, цельным, незамысловатым, и как же тяжко в жить этом прежнем мире.

– Не сердитесь на Мора. Ему будет нелегко. И вы сильнее его в любом случае. Да, вы сильнее, и сами это знаете.

Она знала. Ей предстоит справиться с этой ситуацией, как раньше справлялась со многими другими, руководя Биллом, сглаживая последствия его неуклюжести, ведя его вперед. Она должна справиться и с этим. Мысль была нерадостная, но в чем-то утешительная.

– Я выйду, отыщу такси. А вы отдохните и не думайте, что вам сказать. Пусть он ищет слова.

Он хочет, чтобы я ушла, поняла Нэн, хочет от меня отделаться, убрать эту скандальную историю из своего дома. Она не чувствовала никакой враждебности к Тиму. В ярком свете дня она видела его лицо очень близко, бледное, болезненное, искаженное беспокойством и растерянностью.

Она потянулась и взяла его за руку. Они сидели какое-то время рядом, неуклюже-чинно, словно позируя для старомодной фотографии. Поставив бокал, Нэн другой рукой сорвала еще несколько листьев. Солнце начинало пригревать. Это была странная пауза.

Потом подняла глаза и взглянула на Тима. Он пристально смотрел на нее. Она не отвела глаз.

– Идемте в дом, – вдруг сказал он и потянул ее за руку. – Идемте, посидите в кресле.

Нэн встала. Двор медленно поплыл перед глазами. Должно быть, виски ударило в голову. Она снова села. И снова нахлынуло ощущение ужаса. Все, что было во дворе, предстало перед ней с пугающей четкостью. Она сделала усилие и снова встала. Двор выглядел очень странно – наполнился каким-то блеском и расширился. Она поняла, что оборвала почти все листья с платана. Дерево, некрасиво оголенное этой преждевременной осенью, отбрасывало тень на бугристую, курящуюся под солнцем стену. Необычный свет падал откуда-то сверху. Нэн подняла голову и увидела прямо над своей головой, на фоне оловянного неба, радугу. Она поежилась и прошла через дверь, которую Тим отворил перед ней.

В маленькой мастерской было совсем темно. Тим обычно работал здесь при свете неоновой лампы. Нэн споткнулась о грубую ножку рабочей скамейки. Глубокое кресло стояло в дальнем темном углу, громоздкая ветхая махина, низвергнутая из маленькой верхней гостиной какое-то время назад.

Тим повел ее в угол. Заговорив о чем-то, Нэн повернулась к нему. Секундой позднее, частью от толчка Тима, частью от своей собственной неустойчивости, она упала на пружинное сиденье. Она лежала распластанная, неожиданно ставшая беспомощной, ноги вытянуты, высокие каблуки торчат в стороны. Через маленькое окошечко увидела клочок серого неба и обломок радуги. Тим склонился над ней, опершись руками на подлокотники. Он придвигался все ближе, заслоняя окно. Потом, упершись коленом, навалился на нее, обнимая обеими руками, и, наконец, его тяжелое тело заставило ее утонуть в глубинах кресла.

Нэн лежала безвольно. Одна рука у него на спине, другая на рукаве, не вцепившись, а, скорее, отдыхая, как пара уставших птиц. Плечом он надавливал ей на подбородок, и голова ее погружалась в пропахшую пылью обивку. Несколько минут она лежала неподвижно, уставясь над его плечом в полузакрытую дверь, за которой темнело помещение магазина. Потом сделала легкое движение, стараясь освободить подбородок. Она начинала осознавать, что ей нравится ощущать на себе тяжесть его тела, и не просто нравится. И все же, обманывая себя, она попыталась освободиться.

Почувствовав ее движение, Тим приподнялся и начал легонько отодвигать ее, чтобы лечь рядом. Минуту они возились – Нэн, убирая руки и неуклюже отодвигаясь в сторону, при этом ее каблуки царапали по полу, а Тим, устраиваясь рядом с ней и при этом не выпуская ее из объятий. Потом они вновь замерли, глядя друг на друга. Нэн слышала, как бьется ее сердце. Она чувствовала легкую панику и какое-то неудобство, глядя на бледное лицо Тима, его влажные раскрытые губы так близко от себя. Потом она обняла его руками за шею и притянула к себе, отчасти ради того, чтобы не видеть эту муку, застывшую в его глазах.

– Нэн, я люблю вас, и вы это знаете, правда? Мне хочется что-нибудь сделать для вас, что-нибудь хорошее.

– Да, – ответила Нэн. Она знала, что испытываемое ею странное спокойствие долго не продлится.

– Я так мечтал поговорить с вами, рассказать о многом, – прошептал он ей в самое ухо.

– О чем же? – спросила она, чутко улавливая голоса проходящих по улице людей.

– О всяких глупых вещах. Об Ирландии, о детстве, о чем только вам и могу рассказать.

«Он собирается рассказывать мне о своем детстве», – думала Нэн. И тут же увидела себя со стороны – утро, она лежит в кресле и слушает воспоминания Тима. «Наверное, я пьяна», – подумала она. Она сделала еще одну попытку встать.

На этот раз, взявшись за спинку кресла, Тим начал сползать, пока не встал перед ней на колени, а она подтянулась и села. Тонкое облачко пыли окружило их запахом прошлого.

Увидев его лицо, она вновь почувствовала отчаяние. То, что они сейчас пережили, на самом деле всего лишь бессмысленная пауза. Еще минута, и им обоим станет неловко.

– Вызовите мне такси.

Тим встал и прошел в магазин, затворив за собой дверь. Она слышала, как он вышел на улицу. Она начала искать свою сумочку. Оглядела себя в зеркальце. В тусклом свете увидела свою растрепанную голову и снова тихо заплакала. Но к тому времени, когда Тим вернулся, она уже успела причесаться и слегка припудрить нос.

Они встретились в дверях магазина. Он обнял ее за талию.

– Боже мой, – сказал Тим, и голос его сорвался.

– Такси приедет?

– Через полминуты.

Нэн глянула ему в лицо. Теперь он больше не пугал ее. Наоборот, ей вдруг отчаянно захотелось остаться у Тима и говорить с ним, говорить обо всем, об Ирландии, о его прошлой жизни, ей неведомой, о его надеждах и страхах и о том, когда же он влюбился в нее. Вот он стоит перед ней, бледный, растерянный, сильный, своими большими ладонями обнимая ее тело. Близкий, таинственный, непохожий на нее, наполненный до краев своей собственной историей.

Раздался громкий стук в дверь.

– Такси, – сказал Тим.

Они посмотрели друг на друга.

– Отошлем его назад? – спросил он.

Нэн молчала. Ей хотелось, очень хотелось узнать его, этого человека, стоящего сейчас перед ней. Как же случилось, что она так мало знает о нем! В сокровенности и неповторимости его прошлого, во всех тех причинах, которые привели его путями, о которых он никогда не рассказывал, к настоящему моменту, для нее хранилось обещание утешения и долгой, долгой радости открытия.