Память Древних (СИ) - Машевская Анастасия

— Да? — отозвался он и словно со стороны услышал, как сел голос.

— Мне надо что-нибудь объяснить? — Альфстанна подняла голубые глаза. Ясные, как два флюорита.

Айонас пропустил удар меж ребрами. Она готова объясняться, оправдываться… Не хочет, но если он попросит…

«Нет же, девочка».

— Нет, — мягко отозвался мужчина. Он ведь и сам устроил подобный спектакль, когда прибыл сюда. Так что мог догадаться о причинах того, что увидел. — А мне?

Альфстанна качнула головой:

— Вы действовали убедительно.

— Потому что искренне, — выдохнул Айонас, не сводя с девушки черных проницательных глаз.

— Что вы хотите сказать этим? Что хотели переломать мне кости или врезать моей охране? — Альфстанна усмехнулась, но Диенар видел: усмешку из себя выдавила. Не смешно ей, сколь бы ни притворялась!

— Я ударил не потому, что хотел убедить Молдвинна. Я был зол, Альфстанна, — говорил мужчина требовательно, даже сердито. — Я хотел ударить Берена, хотел быть на его месте.

Стабальт смотрела на мужчину неверящими глазами. Плечи её вздрагивали в необъяснимых чувствах. Придыхания, вырывавшиеся из легких одно за другим, с равной ловкостью можно было приписать как к усмешкам, так и к нарождавшейся истерике. Сердце билось в горле и на кончиках пальцев. По рукам, от запястий до ключиц, ползли мурашки от черного взгляда напротив. Во рту саднило сухостью, и если бы только Айонас поцеловал её сейчас, пересохшие губы напитались бы…

Кое-как взяв себя в руки, Альфстанна повела головой, разрывая зрительный контакт.

— В нас говорят обстоятельства, август. Мы слишком много времени проводим наедине в запертом помещении, и выгляжу я при этом всегда как последняя шлюха. Сегодня… — Она вдруг осмотрела себя с удивлением, и её лицо озарилось лучезарной улыбкой, — да, именно сегодня меня не готовили ко сну эти мерзкие женщины. Поэтому, милорд, сегодня я впервые нахожусь в этой комнате ночью одетой.

— И выглядишь при этом прекраснее, чем когда-либо прежде, — выдохнул август.

Альфстанна задохнулась от нежности в его словах и поняла, что у него во рту — тоже сухо. Вскинула взгляд и тут же потупила, не выдерживая столь прямого признания. О, святая Пророчица, ей вообще хоть раз хоть кто-нибудь в чем-то таком признавался? Что она прекрасна или что её ревновали?! С тех пор, как погиб второй брат — ни разу! Потому что с тех пор она только: «Да, миледи», «Нет, госпожа», «Слушаюсь, августа», или на худой конец: «Послушай меня, дочка».

— Милорд, — пробормотала девушка, все еще не рискуя поднять глаза и снова наткнуться на непроницаемый черный взгляд, прожигающий до костей. — Если бы… Если бы я была в вашей ситуации — вдовой с двумя наследниками — я бы не посмела вам отказать.

— Звучит, как фраза, которую заставляют заучивать малолетних августин, чтобы в юности отваживать ухажеров, — невесело произнес Диенар. Он глубоко дышал и смотрел на Альфстанну почти не моргая, ожидая, когда же наконец и она на него взглянет.

— И, тем не менее, в ней нет лжи.

— Значит ли это, что мне следует повторить то, что я сказал, после того, как вы обзаведетесь потомством? — неуловимо Диенар снова использовал вежливое обращение в разговоре. По его тону Альфстанна не поняла: он шутит или серьезен?

— Август! — Альфстанна все-таки уставилась на мужчину напряженным взглядом, едва при этом не свалившись с сундука: она обнаружила Диенара намного ближе, чем тот находился раньше! И когда успел встать и подойти? Так неслышно…

— Встань, Альфстанна.

«Не вздумай» — подсказал рассудительный внутренний голос.

— Авгу…

— Пожалуйста, — попросил Айонас и, уже не дожидаясь ответа, наклонился, поймал девичьи кисти, потянул вверх.

Альфстанну сковало камнем. Она не могла вдохнуть. Айонас нашел женские глаза, надеясь ободрить собственным взглядом, но встретил только упрямое и немое: «Не надо!». Девичьи кисти все еще были в его руках, и мужчина потащил на себя. Зачем она ограждается от него? Разве он уже не говорил, что она может быть в безопасности рядом с ним? Разве он не доказал, насколько она может быть в безопасности рядом с ним?!

Айонас тянулся жадно, но сильными руками Альфстанна отталкивала мужчину в грудь. Он попытался одной рукой, как крюком, подтащить Альфстанну к себе: загреб, положил на затылок, одновременно с тем, как широкой раскрытой ладонью второй руки прижал за талию. Альфстанна сопротивлялась — так, что даже сквозь борьбу Диенар смог подумать: Стабальт не только любила охоту, но и точно умела охотиться на крупного зверя.

Азарт не хищника, но мужчины, утомленного бессмысленным сопротивлением, заставил Айонаса действовать жестче. Каждым жестом он словно говорил: «Хватит уже! Я все равно возьму!». Альфстанна была совсем близко, и если бы не выгибалась назад, не упиралась в него руками, Айонас уже бы получил то, зачем поднял её на ноги. Он попытался направить девичью голову, чтобы поймать губы. Так будет правильно, это прекратит их молчаливую борьбу. Прекратит неминуемо, потому что Диенар обеими руками чувствовал, как колотится у девчонки сердце. Но Альфстанна уворачивалась, мотала головой, и, кусая губы, уже всхлипывала.

Диенар встряхнул её всю и остановился. Альфстанна замерла следом. Кровь била в ушах, заглушая девчонке собственное сбитое дыхание. Крепкое, болезненное объятие Диенара скрадывало её дрожь в руках и слабость в коленях. Он хотел закричать: «Какого демона?!» или «Что это значит?!» или «Да чего ты боишься?!». Однако вместо этого, голосом человека, измученного зубной болью, сказал:

— Посмотри на меня.

Альфстанна — Айонас видел — боролась с собой не менее трудно, чем с ним. Когда она, наконец, послушалась, мужчина все слова растерял. В чистых, как утреннее море, глазах стояли слезы. Айонас облизнулся, придвинулся еще немного, и на сей раз Альфстанна не препятствовала, будто чувствуя: цель Диенара изменилась. Тот коснулся женской щеки.

— Почему, Альфстанна? — спросил Айонас, как мог емко, вкладывая в этот вопрос всю растерянность и боль от того, что она готова была заплакать от одной его близости.

Какой у неё ответ? Потому что она знает, что для охотника главное самому не стать добычей? Она жалка! Айонас никогда, никогда не заявлял о намерениях обрести в её лице любого рода трофей. Она с ним тоже не была охотницей — ни за его состоянием, ни за ним самим, ни за силой. Тем не менее, Стабальт чувствовала себя мошкой, которая, ловко выворачиваясь из всех паутин королевы Хеледд и её вездесущего папаши, оказалась в паутине союзника. Непреднамеренно, она увязала в ней, чувствуя, как липкие нити все плотнее стягиваются вокруг коконом, лишают возможности дышать. И паук, что её сплел, стоял сейчас напротив. Смотрел прямо, всеми глазами сразу, сучил паутину руками, подтягивая её, Альфстанну, к смертоносным жвалам.

Святая Митриас! Он же нравится ей! Как она вообще может сравнивать его с пауком?!

Айонас все еще ждал. Хотя момент был разрушен, отступать август не намеревался. Чуть извернувшись, чтобы освободить руку, Альфстанна робко коснулась мужских губ. Айонас тут же закрыл глаза. Рваный выдох покинул легкие мужчины, обжигая нежную кожу. Его грудь глубоко опала и надулась опять — как парус, наполненный ветром и трепетным предвкушением нового странствия. Альфстанна улыбнулась тому, что её простая ласка сделала с этим «очень опасным человеком». Услышав в женском выдохе улыбку, Айонас опомнился и перехватил её ладонь — жестче, чем планировал — облизал губы, ощущая послевкусие аромата её кожи, и строго спросил:

— Зачем?!

«Зачем», «Почему» — слишком непростые вопросы для девчонки, одурманенной вечером, усталостью, пережитым испугом и мужчиной напротив. Она не нашла в себе сил для уверток, утешений или насмешек.

— Я испытываю к вам больше, чем влечение, август, — сказала девушка честно. — Влечение мы могли бы удовлетворить со временем, но это… — не найдя слов, она покачала головой.

Ей-богу, если бы это не оттолкнуло её прямо сейчас и навсегда, Айонас бы скривился и выругался самыми грубыми словами: от сказанных слов налитый член окончательно одеревенел, мужчина с трудом подавил стон. Диенар немного отодвинулся от Альфстанны, чтобы перевести дыхание, но не отпустил полностью — сбежит! Зажатая в вытянутых руках августа, Альфстанна тяжело дышала. Это шло вразрез с тем, что любая другая в такой ситуации замерла бы, затаила бы дыхание, ожидая мужского ответа. Она ведь фактически призналась в чувствах, она наверняка надеялась на взаимность и с замиранием сердца должна была считать мгновения до ответа! Но Альфстанна ничего не считала и не ждала. Она смотрела как человек, который, взойдя на эшафот, признал вменяемое ему преступление. Да, я сделала это! Я прониклась к тебе, Диенар! И я ничего не требую! — кричали её глаза.