Зелен камень - Иосиф Ликстанов

Свеча мигнула. Показалось, что между камнями ответно вспыхнула желтая искра. Снова мигнула свеча, и за камнем засветилось желтое, теплое. Он не утерпел, добрался до того места, где играла искра, и увидел такое, чему сначала даже не поверил. Это были часы из красивого желтого металла, с толстой короткой цепью; на другом конце цепи на добавочной тонкой цепочке висела хрустальная печатка. Находка заняла его. На крышке часов затейливо переплелись накладные буквы «ПРП». Эти же буквы были вырезаны и на печатке. Нечаянно он нажал головку часов, и крышка откинулась.

— Добрые часы! — шепнул Петюша.

Таких часов он никогда не видел и понял, что в его руках большая ценность. Но часы стояли, и Петюша осторожно повернул рубчатую головку.

Нежный позванивающий звук тотчас же достиг его слуха. Обрадованный, он приложил часы к уху; они тикали, маленькая стрелка под тонким стеклом двигалась, и Петюша засмеялся, точно вдруг нашел друга.

Но самое прекрасное было впереди. Когда часы еще стояли, Петюша нажал золотую колодочку, выступавшую на борту часов, но это ничего не дало. А теперь, когда он нечаянно нажал колодочку, послышался веселый, чистый перезвон. Часы будто поздоровались, будто сказали: «Ничего, ничего, Петюш! Мы живем, правда живем!» Они ободрили своего маленького хозяина, эти чудесные часы, и Петюша решил, что никогда с ними не расстанется.

Мигнул и исчез огонек: огарок кончился.

Поджав ноги, прикрыв их полами ватника, Петюша притих, глядя широко открытыми глазами в темноту. Страха уже не было. Казалось, что здесь безопасно, что сюда никто не проберется. Еще не думалось о том, что и ему не выбраться из этого затишья в далекий мир, шумевший под широким небом.

Утомленный пережитыми страхами, он заснул, привалившись спиной к борту забоя.

3

Поезд пришел в Горнозаводск очень рано.

Первое, что сделала Валентина, — разыскала будку таксофона и набрала номер телефона Марии Александровны. Послышались гудки вызова — один, другой, третий… Мелькнула мысль: «А если он чувствует себя так плохо, что не может встать? Что я делаю!» Не дослушав четвертого гудка, она повесила трубку и вышла на улицу Свердлова, каждую минуту поглядывая на ручные часики.

По асфальту мягко прошуршали первые машины, прогромыхал полупустой трамвай, неподалеку раздался заводской гудок.

«Ниночка должна знать, что с Павлом, — подумала она. — Но так рано нехорошо звонить… Пешком дойду до Георгия Модестовича — он встает рано. Позвоню от него. И от мил-друга близко до квартиры Колывановых».

Тут же поймала себя: «Почему бы сразу не пойти к Павлу? Просто я боюсь, боюсь узнать… нехорошее… Что нехорошее? Не знаю, совершенно ничего не знаю».

Старик Семухин обрадовался ранней гостье.

— Ну, проходи, проходи наверх, красавица! — сказал он, провожая Валентину в мезонин. — Ты зачем в город-то?

— Прежде всего, разрешите позвонить по телефону.

— Звони, конечно, это дело простое.

Послышался знакомый, немного небрежный и капризный голос Ниночки.

— Кто в такую рань?.. Ты, Валя? Поражена! Когда ты приехала?.. Почему ты звонишь, могла бы прямо придти! Ради такой гостьи встану на четверть часа раньше и напою тебя чаем.

— Где Павел, у себя? Не знаешь?

— Павел? Ведь он уже уехал в Новокаменск после того, как побывал в Горнозаводске по этому дурацкому вызову.

— Но затем он снова поехал в Горнозаводск, совершенно больной.

— Я знала бы, если бы Павел Петрович приехал… Постой, Мария Александровна оставляет ключ у нас. Я надену халатик и пойду проверить.

Через минуту-другую вновь послышался ее голос:

— Ну так и есть: в квартире Расковаловых — никого.

— Где же он? — с упавшим сердцем спросила Валентина.

— Не представляю… Ищи его, а если не найдешь, позвони мне на службу. Сейчас нам не удастся поговорить: я бегу на работу. Ты знаешь, нашлась мне замена, и меня наконец-то отпускают к моему Федьке. Счастью нет границ! Сегодня сдаю дела. Приходи, я оставлю ключ от квартиры у дворника. Мама и дети на даче, тебе никто не помешает. Ты отдохнешь, напьешься чаю… Где ты сейчас?.. Ах, у этого симпатичного старца! Очень удачно!.. Итак, располагай моим домом, а пока передай трубку Георгию Модестовичу.

— Чего там опять этой торопыге требуется? — проворчал Георгий Модестович.

Выслушав Ниночку, старик хотел вспылить, но вместо этого рассмеялся:

— Что ж, быть по-твоему, пускай артист вечерком прибежит, авось разберусь… — Положив трубку, он объяснил: — Скупает тут одна шальная голова бутылочное стекло за стоящий камень, а потом бегает ко мне удостовериться, что дураком родился. А ты барыней не сиди, пей чай! — Он отхлебнул из каменной кружки, разрисованной цветочками, с любопытством посмотрел на побледневшую, окончательно выбитую из колеи Валентину и спросил: — Что ж это Павлуша, значит, в Горнозаводск ездит, а ко мне ни ногой? Как там у него дела?

— Плохо… У него серьезные неприятности по служебной линии.

— Гм, по линии? — встревожился Георгий Модестович. — Ты говори толком, а не по линии…

— Вчера его сняли с работы…

— Что плетешь!

— Снят с работы за служебную халатность, за аварийность на шахте, — повторила Валентина, и ее губы задрожали.

Выслушав ее нескладный, трудный рассказ об авариях, о странном вызове Павла в Горнозаводск, о пожаре, Георгий Модестович вскочил и пробежался по комнате.

— А говорено было, говорено было ему не связываться с Мельковкой! — горестно воскликнул он. — Было дано ему предупреждение. Так нет же, связался с Мельковкой, опоганился… Вот и вышла линия, вот и кашляй помалу, чтоб на весь год стало. Линия!

— При чем тут Мельковка? — равнодушно спросила Валентина.

— Этого ты не знаешь! — отмахнулся расстроенный Георгий Модестович, свернул папироску и закурил. — Велел я ему не связываться с Мельковкой, а как прослышал я, что Павлушу на альмарин послали, тут и все, тут и спонятилось, что без беды не проживет!

Отодвинув недопитую чашку, Валентина собралась уходить, сказав, что нужно разыскать Павла, что, вероятно, он остановился у кого-нибудь из своих товарищей; она искала объяснения непонятного исчезновения Павла и не могла найти.

Старик не слушал ее, не мог отвлечься от своих догадок.

— Знаешь ты, какой человек Никомедка? — спросил он. — Кто Феденьку Пустовалова, редкого гранильщика, на работе смучил? Никомедка! А Федюша ведь гений был, ге-ний! Он камень из самой души, из-под сердца вынимал: на, мол, любуйся! Ты что думаешь? А то ты знаешь, что Халузев с папашей Павлушки компанию по камню альмарину водил? Федюша мне сказывал…