Тигр Железного моря - Марлон Брандо

Энни сидел в полудреме и, не снимая наушников, слушал Гонконг. Без четверти десять юнга принес ему небольшую кружку горячего кофе. Когда Энни сделал первый глоток, касаясь языком нагревшейся эмали, раздался стук, дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова Гарри Стоукса.

— Привет, Энни, — сказал Гарри.

— Привет, казначей, — ответил, сгорбившись на стуле, Энни.

Стоукс был на судне интендантом, то есть работа Гарри отчасти соответствовала должности мистера Чуна. Но, в отличие от «мастера записей», Гарри был плотного телосложения, законопослушный, дружелюбный и трудолюбивый гомосексуалист тридцати пяти лет, имевший друга в каждом порту. Энни старался быть дружелюбным со всеми, но быть общительным сейчас не входило в его планы, более того, это могло стать помехой делу, как, например, теперешнее вторжение Гарри. Энни про себя чертыхнулся. Он завел привычку болтать за чашкой чаю в кают-компании о шоу-бизнесе с Гарри и Макинтошем. И вот результат: Гарри непрошеным гостем притащился к нему в рубку.

— Я подумал, а не сжалиться ли мне над тобой, парень. Скучаешь тут в одиночестве, — сказал Гарри, протискиваясь в дверь.

Энни молча смотрел на него.

— Скажи, чтобы мне кофе принесли, — попросил Гарри.

Под мышкой он держал иллюстрированный журнал. Гарри был светловолосый и весьма симпатичный малый, чуть косивший на один глаз, но это было заметно, если он смотрел прямо. А он часто смотрел прямо в лицо человеку, и тот попадал под власть этого косящего взгляда его огромных и прекрасных голубых глаз. Он будто гипнотизировал, как удав. Не любить его было просто нельзя.

Энни ничего не ответил. Он сидел ссутулившись перед маленьким столиком, уставленным радиоаппаратурой; рядом на стене висел огнетушитель. Назойливо жужжал вентилятор. Энни молчал и с очень усталым видом потягивал кофе.

— Ну что, старина, у тебя найдется для меня сигаретка? — спросил Гарри.

— Отвали.

— Прости — что?

— Отвали, мерзкий педик, пока я тебе в морду не дал. Если снова попытаешься залезть мне в трусы, оторву твой хрен и в рот тебе засуну.

Гарри посмотрел на него как на сумасшедшего. Он был настолько сбит с толку, что отказывался понимать смысл услышанного.

Гарри поднял брови и спросил:

— Ты что, не в настроении? Ну ты даешь!

Потом смущенно улыбнулся и рассеянным взглядом обвел радиорубку. К доске распоряжений было пришпилено фото какой-то глупой куклы с каштановыми волосами. Она смотрела прямо на Гарри.

Энни продолжал сидеть, не меняя положения, и тер пальцами виски, глядя на циферблат часов. Казалось, он заполнил собой все пространство. И Гарри вышел, тихонько закрыв за собой дверь. Ему очень нравился старший радист, но он понимал, что тот с некоторыми странностями.

Энни вновь прислушался к голосу Гонконга. Большой японский пароход «Маншу Мару» сообщал, что находится в районе Пескадорских островов и что там отвратительный туман. Сообщение прерывалось. Туман — хорошее прикрытие для всякого рода злодеев, в том числе для Праведных героев Желтого знамени, к числу которых теперь принадлежал и Энни, такие вот дела.

Энни включил передатчик. Несколько секунд ушло на разогрев. Затем он настроился на диапазон тысяча триста пятьдесят метров и отправил послание: «Шалтай-Болтай сидел на стене». Он повторил послание еще пару раз и начал вслушиваться. Вне всякого сомнения, из пустоты пришел ответный сигнал.

В рубку постучался и вошел юнга:

— Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо, — ответил Энни.

Парнишка ушел, а Энни снял наушники и достал вальтер, чтобы проверить предохранитель. С вальтером было одно неудобство: засунув руки в штаны, никак нельзя было проверить, на предохранителе ли он. Он вернул револьвер на место и поднялся, отодвинул передатчик и отверткой ловко вывернул маленькую, но жизненно важную деталь. Опустив ее в карман, он открыл дверь и покинул радиорубку.

На палубе, в тени, стояли двое караульных и о чем-то тихо разговаривали. Оба внимательно посмотрели на Энни, хотя проявлять особую подозрительность нужды не было, но охранники-индийцы всегда выглядели настороженными. Даже когда вели самый пустяковый разговор. Один из караульных без всякой надобности принялся теребить усы. Другой, держа ружье, как ребенка, у груди, направился к Энни.

Система была такова: один караульный все время находился на капитанском мостике, по одному — у основных входов на палубу «А», а один свободно прогуливался по палубе. Будучи опытными охранниками, они время от времени менялись местами и разговаривали о сексе. Для сикхов это была очень важная тема. Приближавшийся к Энни караульный смотрел ему прямо в глаза, а подойдя ближе, ловко отдал честь.

Самолюбие старшего радиста было польщено, и Энни салютовал в ответ. Когда караульный удалился, он подошел к борту, изрядно перевалился и стал вглядываться в освещенную фок-мачту. На самом деле Энни смотрел на радиоантенну. Это был всего лишь кусок проволоки, сто двадцать футов длиной, натянутый между фок-мачтой и первой дымовой трубой. Посредине крепился еще один кусок проволоки, он спускался к капитанскому мостику, а оттуда тянулся к радиорубке.

Сдвинув брови и демонстрируя тем самым едва сдерживаемый гнев, Энни прошипел:

— Мать твою, вот сука!

Он уставился на караульного по имени Моган, коренастого и большеносого, с ярко выраженной семитской наружностью, но тем не менее сикха.

— Кто из вас, бездельников, трогал мою антенну? — Толстый палец Энни указывал вверх, а взгляд при этом был грозным и беспощадным.

Моган, как солдат, привык к взысканиям, но Энни не был его командиром. Тем не менее сикх не потерял самообладания и спокойно посмотрел наверх. Поблескивавшую в искусственном освещении антенну было хорошо видно. Моган не понимал, о чем таком толкует Энни, и, чтобы не усложнять дела, хрипло, но спокойно ответил:

— Никто, сагиб.

Энни поднялся по ступенькам на мостик.

Китаец, старший рулевой, стоял у руля, а его помощник, почувствовав раздражение Энни, отвел взгляд в сторону. Питер Сточ был снаружи, на крыле мостика, и в бинокль, как у капитана Вана, вглядывался в темноту ночи. Энни подошел к нему и сказал, тыча в небо отверткой:

— Что-то случилось с этой чертовой антенной.

С мостика антенна была значительно ближе, и высокочастотный кабель спускался к кабельной коробке, болтами прикрепленной у самой двери рулевой рубки. На нее Энни и набросился с отверткой, бормоча что-то себе под нос. Сточ наблюдал за его действиями и задавал бессмысленные вопросы. Он ничего не понимал в радиосвязи, в чем Энни убедился несколько дней назад.

— Замыкание, — пояснил Энни. — Сигнала нет. — Он кивнул на медные внутренности кабельной коробки. — Здесь все в порядке. Все работает. — Он закрыл коробку. — Наверное, изолятор поврежден. У мачты или у трубы, как ты думаешь, Питер?

Энни задрал голову и уставился на трубу. Освещения палубы было достаточно, чтобы рассмотреть стеклянный изолятор, где конец антенны крепился к трубе в двух футах от ее черного из-за сажи края.

— Питер, мне нужно проверить вон тот изолятор. Может, он треснул.

— Долтри, скажи мне, а это не саботаж? — поинтересовался Сточ.

Спускаясь по ступенькам вниз, Энни оглянулся и мрачно посмотрел на него:

— Возможно, Питер. По крайней мере один шанс на миллион у тебя есть.

Энни подошел к стальной двери, ведущей на палубу «А».

— Открывай! — крикнул он Могану. — Радио капут, — объявил Энни. — Капут, понимаешь?

— Я говорю по-английски, сагиб, — сказал Моган, доставая из кармана брюк тяжелое кольцо с ключами от шести стальных дверей.

— Ты, парень, можешь пойти со мной, — сказал ему Энни. — Мне нужен сопровождающий. Возможно, это саботаж.

Моган очень хорошо знал значение последнего слова. Он открыл круглое смотровое окошечко в двери, в которое был виден хорошо освещенный коридор палубы «А». В его конце, на расстоянии пятидесяти футов, у дверей кают-компании стояли два или три пассажира второго класса — все азиатской наружности.

Башмаки Энни застучали по ступенькам трапа, ведущего на шлюпочную палубу. Оттуда, под надписью «Только для членов команды», они с Моганом и еще одним сикхом прошли на крышу салона верхней палубы, где хранились вентиляторы и коробки из-под них. Наконец они добрались до трубы. Вблизи она была огромной. Кольца дыма вырывались из ее жерла, и труба казалась бледно-голубой в свете звезд, а дым, подхваченный ветром, уплывал назад, к корме.

Энни потянул вниз веревку, соединявшую трубу с антенной, и та быстро пошла вниз. Так обычно опускают веревку с бельем. Из салона первого класса, располагавшегося прямо под ними и иллюминаторами выходившего в коридор, доносились звуки патефона: крутили песенку в исполнении популярного Эла Джолсона.[5] В салоне смеялись. На борту было около пятидесяти пассажиров первого класса, в основном белые — англичане, американцы, немцы, несколько филиппинских бизнесменов, как всегда безупречно одетых, некоторые с женами, и несколько китайцев того же типа, но без жен. Даже очень богатые китайцы предпочитали путешествовать вторым классом: зачем бросать деньги на ветер? (Но в своем кругу они утверждали, что просто не желают находиться в одной компании с белыми.)