Тень мальчика - Карл-Йоганн Вальгрен

Она сидела на сверхэлегантном диване в квартире Улы, слушала и не понимала.

– Давай сначала, – мертвым шепотом попросила она. – Ты оставил ее около школы…

Он объяснил – она уже не могла сосчитать, в который раз. Высадил Лизу у автобусной остановки в двадцать минут девятого утра, в ста метрах от школы. Она пошла к воротам, послала ему воздушный поцелуй. Он развернулся и поехал в город. Помахал ей из окна.

Почему она не сказала ему еще в тот раз? Лиза слишком мала, чтобы отпускать ее одну. Но у нее фактически не было права голоса, Ула главнее, он и определяет границы, что можно, а что нельзя.

– После этого Лизу никто не видел, ни одноклассники, ни учителя – никто. Ида, ее подружка, ты ее знаешь – она всегда ждет ее у ворот. И в этот раз ждала, пока не прозвенел звонок.

Он постарел на десять лет за эти часы. Выглядит жутко, загнанный, серый, похож на стервятника, мелькнула мысль.

В комнату неслышно вошла Эрика, осторожно спросила, не хотят ли они кофе. Ула зашипел на нее и посмотрел на свои руку – дрожат, как у старика-паркинсонника.

– А потом… что случилось потом?

– Анн-Мари, классная руководительница, попыталась дозвониться до меня в перемену, но я сидел на совещании. Получил сообщение без нескольких минут десять и сразу ей позвонил. Она говорила совершенно спокойно, спросила, не заболела ли Лиза и как долго она в таком случае будет отсутствовать. Они же завтра должны ехать на экскурсию в «Том Титс», в Сёдертелье.

Он заплакал. Она ни разу в жизни не видела, как он плачет, даже при разводе, даже когда через месяц после свадьбы умерла его мать.

Как только она узнала новость, прыгнула в машину и помчалась на Сёдер[13], задыхаясь на каждом красном светофоре. Влетела в квартиру и опустилась на диван – ноги не держали. Только сейчас она огляделась вокруг, больше чтобы унять панику. Мебель от «Рум». Украшения от «НК Интерьер». Прямо какой-то негатив ее собственной квартиры. Она никогда не понимала, почему он выбрал именно ее, а сейчас и подавно. Два полюса. Лед и пламень.

– А что ты делал потом?

– Паниковал.

– В полицию позвонил?

– Первым делом. Они послали патруль. Описал Лизины приметы.

– Обычно находится естественное объяснение, – сказала она, пытаясь убедить не столько Улу, сколько себя саму. – Люди пропадают, а потом появляются, как ни в чем не бывало. Даже дети. Может, зафитилила куда-то с подружкой? На свете есть вещи повеселее, чем торчать за партой. Решили прогулять…

Собственный голос показался ей чужим, будто со стороны. Профессиональное спокойствие. Она призвала его, чтобы не сорваться окончательно. Говорила так, будто речь идет о мошенничестве: растратчик скрылся с деньгами. Говорила неторопливо и, как ей казалось, рассудительно, но это говорила не она, а кто-то другой. А сама она прекрасно понимала, что это абсурд, что ее дисциплинированная дочка никогда не позволила бы себе удрать с уроков.

– Значит, ты начал ее искать?

– Да… и пытался дозвониться до тебя. Но ты не отвечала. Я даже подумал, что она поехала к тебе и вы куда-то ушли, а ты забыла телефон дома. Мало ли что… соскучилась по матери. Или ты перехватила ее у школы… что угодно, перебрал все возможности.

Он перестал плакать. Взял себя в руки.

– Опять звонил в полицию. Раза три или четыре, и нарывался на один и тот же ответ – наберитесь терпения.

– А с фрекен ты говорил еще раз?

– И не только с ней. С подружками тоже. Все волнуются. И ни у кого нет разумного объяснения.

– А помимо класса? Может, у нее есть и другие подружки? Здесь, в вашем квартале?

– В доме живет девочка, они играют иногда. На год моложе. Но она уехала с родителями на неделю. Отец – пилот в SAS, так что они иногда летают бесплатно.

Есть еще кто-то. Наверняка есть еще кто-то из знакомых детей, кто подбил ее удрать с занятий. Но зачем?

Вновь появилась Эрика. Уложила спать малыша – Эва заметила, что ребенок плакал, только сейчас, когда плач стих. Эрика гротескно растопырила руки, и она не сразу сообразила, что это за жест, пока та не подошла и не обняла ее. Она высвободилась и отодошла к окну.

– У тебя же хорошие знакомые в полиции. Скажи им, чтобы пошевелились.

– Уже. Еще до того, как ехать к тебе.

– И что они говорят?

– Делают все, что могут. Всем патрулям роздали словесный портрет. Говорила со службой чрезвычайных ситуаций. Никаких несчастных случаев не было.

Будничность невыносима. Шорох шин на Рингвеген, обрывки разговоров прохожих на тротуаре… город продолжал жить своей жизнью. Ей мучительно захотелось курить, но сигарет не было. Зачем это представление? Для Улы она его, что ли, разыгрывает? Сильная, собранная женщина… а она уже звонила в полицию, орала на кого-то в отчаянии, умоляла знакомых сделать все, чтобы найти ее дочь.

– Можешь показать мне Лизину комнату?

Она прошла за ним через холл в часть квартиры, где были спальни. Странно, она никогда не видела, как живут дети у Улы. Посмотреть не приглашали ни разу.

Прямая противоположность детской у нее на Турсгатан. Мечта девчонки. Розовая постель и такое же креслице. Кружевной полог над кроватью. Выходная одежда в отдельном шкафу. Изящная комбинация светлого дерева: полки со встроенным письменным столом. На одной из полок множество детских книг. На другой – аккуратно сложенные игрушки. На тумбочке – CD-проигрыватель, диск Лорин, подписанный, как ей показалось.

В постели – любимая кукла, Энгла.

При мысли, что Лиза в опасности, ее чуть не стошнило.

– Может, она пишет дневник?

– Ей же семь лет, она только-только научилась писать. – Ула горестно покачал головой.

Она хватается за любую соломинку. Пытается найти в ее комнате объяснение случившемуся. Абсурд. Здесь никаких следов не найдется и не может найтись. А вдруг Лиза написала что-то, что может навести их на след? Абсурд, абсурд и еще раз абсурд. Энгла глазела на нее требовательно и неободрительно. Знакомый до слез запах, запах ее девочки, так и остался в комнате. Она почти физически чувствовала тепло ее тела, слышала ее голос.

Весь день они искали. Кружили по городу в машине Улы, начали от школы и нарезали круги все шире и шире. Спрашивали на детских площадках, в детских садах, обзванивали одноклассников, расспрашивали: не рассказывала ли Лиза когда-нибудь о каких-нибудь приятелях, с которыми она встречается, не говорила ли что-то необычное в последние дни, не вела ли себя странно. И ни на минуту она не упускала контакт с полицией, дергала за все возможные и невозможные нити, кричала, требовала ускорить поиски.

В восемь вернулась домой. Все до единого патрули искали Лизу. Один из следователей обзвонил все больницы – безрезультатно. Она даже не могла определить – принесло это облегчение или, наоборот, усилило тревогу. Потому что она знала: с каждой минутой уменьшаются шансы найти Лизу живой.

И наконец, раздался звонок. Она будто ждала его, будто знала заранее, что ей позвонят. И еще она знала, что запомнит все мельчайшие детали, все события этого дня, потому что есть вещи, которые врезаются в память навсегда.

С той минуты, как она вернулась домой, она ни разу даже не взглянула на Катца. Рассказала, что случилось, что ей известно. Она вообще никому не могла смотреть в глаза, и особенно Катцу – мужчине, с которым она несколько часов назад кувыркалась в постели, а ее дочь… а тем временем ее дочь…

Только Ула. Только Ула мог ее понять, вражда ушла, их объединило безграничное горе.

Она не хотела, чтобы Катц был здесь. Хотела, чтобы ее оставили в покое. Принять две таблетки имована, уснуть химическим, без сновидений сном, а потом проснуться – и окажется, что все это страшный сон.

Нет, это не сон. Это только начало, подумала она, беря в руку мобильник, как берут ядовитую змею.

– Эва Вестин?

Она знала, что это он, хотя никогда раньше не слышала его голоса.

– Мы когда-то встречались… давным-давно. Правда, ты вряд ли запомнила ту встречу. И еще раз, совсем недавно, на вилле, где я вырос, хоть ты меня и не видела.

Груббхольмен. Он намекает на Груббхольмен и на виллу в Юрхольмене. Голос совершенно нормальный, без нажима. Как у телефонного коммивояжера, навязывающего очередной мобильный абонемент: спокойный, профессионально приветливый.

– Что ты хочешь?

– Подожди немного. Сейчас объясню.

– Я хочу поговорить с Ли…

Она не смогла выговорит фразу до конца – не хватило воздуха. Опустилась на кровать с прижатым к уху телефоном. Катц стоял рядом. Эва знала, что он тут же догадался, с кем она говорит, и это было хуже всего.

– С Лизой все в порядке. За нее не беспокойся. Она сейчас спит.

– Что ты от меня хочешь?

– Во-первых – никому не слова, что я тебе звонил. Ни Лизиному отцу, ни, само собой, полиции. При таком условии мы сможем договориться.

– Я хочу с ней поговорить. Разбуди ее.

– А во-вторых, терпеть не могу, когда меня прерывают. С этой минуты ты будешь говорить, только когда я тебя попрошу. Молчи и слушай. Поняла?