Кама с утрА. Картинки к Фрейду - Татьяна Розина

— Ой, туда носить всё… а потом убирать, — сказала я.

— Деточка, это тебя не должно волновать, — улыбнулся он в ответ.

Я слышала чьи-то шаги, позвякивание посудой, но не придала этому значения. Мы сидели, утонув в диванах и пили Мартини. Тогда впервые я попробовала Мартини с зеленой оливкой.

— Господин Пфайфер, кушать подано, я накрыла… — раздался приветливый голос. Дитер обернулся:

— Спасибо, Дженни, идём…, — и чуть нагнувшись ко мне, шепнул: — это моя помощница по дому… Она готовит, убирает…

— Но теперь я могу это делать… — заикнулась я.

— Ну, что ты, деточка, — Дитер погладил меня по руке, — ты не должна тут ничего такого делать…

Огромный стол был сервирован на двоих. Еда была заранее поставлена перед нами и, чтобы не остывала, блюда стояли на пластинах, под которыми светился огонёк свечей. Всё было вкусно, а уж о том, как это всё было декорировано, и говорить нечего. Дженни почти не появлялась, пока мы ужинали. Только пару раз зашла, сменить ли тарелки. И в конце трапезы подала сладкое. Дитер вёл со мной светскую беседу, как бы ни о чём. Спросил про полёт, про погоду в Москве, уточнил, люблю ли я лангустов и не хочу ли сходить на выставку плакатов, которую привезли из Лондона… Я расслабилась от вкусной еды и спокойного разговора, в полном умиротворении растеклась по удобному креслу.

— НУ, что деточка, пойдём ложиться…

Я вздрогнула.

— Ну, вот… час расплаты пришёл, — подумала я, поднимаясь и следуя за Дитером.

Мы поднялись на этаж выше.

— Вот ванная, а тут спальня. Твоя сумка там… Но мы завтра всё тебе купим… а сейчас, иди помойся и в кроватку.

Я проторчала в ванной, наверное, час. Мысль о том, что сейчас придётся лечь с Дитером в одну кровать, приводила в ужас. Рассчитывать, что это не произойдёт, было бы глупо. Ведь я приехала выходить за него замуж, а не работать секретарём или вести хозяйство. Даже лёжа в огромной ванне, в которой тихо бурлила тёплая вода, я не могла до конца расслабиться и получить удовольствие. Дверь в комнату я не заперла, посчитав это неприличным, и каждую секунду ожидала, что явится Дитер. Но он не только не пришёл, но ни разу не заглянул ко мне.

— Накупалась деточка… давай-ка ложись в кроватку, — ласково сказал он, когда я вышла в коридор.

Дитер был в махровом халате красивого тёмно вишневого цвета, доходящим почти до пола.

— Ну, же, иди сюда… Это твоя комната… Будешь спать тут.

Он выговаривал слова медленно, памятуя о том, что я плохо понимаю по-немецки.

— Опа-на, — хлопнуло в моей голове. — Повезло. Действительно выиграла лотерею. Зря психовала. А дядька-то с пониманием…

Когда я улеглась на широкую кровать, застеленную чистым шёлковым бельём, утонув в толстом, но лёгком одеяле, зашёл Дитер. Глубокий ворс ковролина не пропустил шороха шагов. Дверь тоже открылась беззвучно. Он возник буквально в двух шагах от кровати, как демон из облака. Стоял и улыбался. Улыбка мало походила на улыбку папеньки.

— Ага, добренький… — подумала я, сжимаясь от дурного предчувствия и натягивая к подбородку одеяло, словно оно могло спасти.

Дитер продолжал стоять и смотреть.

— Сейчас начнётся, — метнулась в голове леденящая мысль. — Странный всё-таки… и эта Дженни, которая будет всегда как он сказал. Может это его жена? Господи… куда я попала…

Дитер подошёл, погладил по голове и, наклонившись, чмокнул в лоб.

— Спокойно ночи, деточка, — сказал он, и также тихо удалился восвояси.

— Ничего себе… — подумала я, облегчённо выдохнув, как только за Дитером затворилась дверь.

Прошло несколько дней. Дитер заботился обо мне, как о ребёнке — сюсюкал, предлагая вкусности в дорогих ресторанах, покупая шмотки и безделушки в престижных бутиках. Вечером чмокал в лоб и уходил в свою спальню.

Нет слов, меня всё это устраивало. Но я должна была разобраться — с чего бы это? В конце концов, я решила, что он импотент. Эта находка объясняла кое-что, но не всё. Я вспомнила, как Вероника говорила, что он с ней тоже редко этим занимался, а когда занимался, то скорее елозил…

— Нет, что-то тут не так… На фиг тогда ему на мне жениться? — рассуждала я, прикидывая варианты.

Спокойная жизнь под «папочкиным» крылом усыпляла, и я потихоньку привыкла к роли дочери и почти перестала анализировать ситуацию.

— Какая, чёрт возьми, разница, почему он на мне женился и при этом спит в другой комнате? В каждой избушке, свои погремушки… разберусь когда-нибудь, — решила я и почти забыла о терзаниях и сомнениях.

Дни бежали, я расслабилась окончательно.

Дитер любил ходить со мной в бутики, где продавщицы суетились, поднося платья и кофточки. Я примеряла всё это в закрытой кабинке, занавешенной тяжёлой шторой. Сам он в это время чинно сидел в глубоком кресле, попивая кофе и наблюдая за сменой платьев. Я выскакивала из кабинки, становилась в позу модели, выставляя ножку вперёд, или прохаживаясь перед мужем, как по подиуму. Он с удовольствием смотрел на меня, поощряя мои чудачества.

— У вас красивая дочь… чудесная девочка, — однажды сказала продавщица, видимо, желая польстить выгодному покупателю.

— Спасибо, — горделиво отозвался Дитер.

Меня удивил его ответ. Почему Дитер не сказал, что я не дочь, а жена? Может, он стесняется нашей разницы в возрасте? Вопросы мелькнули и исчезли. Дитер ласково потрепал меня по щеке, легонько хлопнул по попке, как это мог сделать отец дочери-подростку, и пошёл к кассе оплачивать купленное.

— Дитер, почему ты не сказал этой женщине в магазине, что я твоя жена? — решилась спросить я, когда мы сели в машину.

— Ты слышала? — спросил он, ничуть не смутившись, — а почему нет? Называй меня папа или лучше «дэд». Многие жёны так называют своих мужей…

Я бы не сказала, что знала таких жён. Тем более, много. Но одну вспомнила. Это была знакомая Вероники, иногда забегавшая к нам выпить «рюмку кваса» и поболтать. Правда, пила она не рюмку, а кружку и не квас, а водку. Я даже толком не помню, как её звали. По-моему, Лиза. Так вот она действительно говорила, засидевшись у нас:

— Ой, пора валить на хауз… Поздно уже. Папик и так будет злиться, что я под градусом. Если припрусь после двенадцати, может и задницу надрать…

— Вероника, а что у Лизы и правда папаша такой строгий? — наивно спросила я, когда Лиза удалилась.

— Да, не знаю, какой у Лизки папан, — зевнув, ответила Вероника, — это она своего мужа-кормильца так кличет. Он у неё лучше любого отца. Кормит-поит-одевает. Ни о чём девке думать не надо. Правда, дрючит её, как сидорову козу.

— Бьёт что ли? — в ужасе спросила я.