Что значит быть студентом: Работы 1995-2002 годов - Алексей Марков

Вероятно, массовая «интервенция» традиционно ориентированного населения в города, вкупе с попытками государства обеспечить необходимую стабильность, создала благоприятную ситуацию для «реванша». Однако в специфических условиях 1930-х годов стабилизация означала не просто жесткую иерархию, но конфискацию «неофициальных» дискурсов из нарратива, равно как и репрессивные меры по отношению к несанкционированным сексуальным практикам.

Таковы наши, предварительные и гипотетические, выводы. Для более уверенных заключений о происшедшем с сексуальными дискурсами и практиками в 1930-е годы необходимы более обстоятельные исторические и социологические исследования. Причем особого внимания заслуживают обстоятельства принятия и содержание законодательства о запрете абортов и уголовном преследовании за гомосексуализм (последнее еще В. Райх связывал с консервативным поворотом в советской сексуальной политике вообще[473]).

К истории жилищного конфликта в первые годы Советской власти

Документы, которые предлагаются вниманию читателя, на первый взгляд весьма заурядны: еще один эпизод из истории т. н. «уплотнения» — перераспределения жилищной площади в послереволюционном Петрограде. Любопытны же они скорее по причине сторон-участников конфликта.

За исключением мандата на «принятие мебели» из квартиры умершего академика В. В. Заленского, это тексты из академической среды — за подписью академика В. Стеклова, известного математика, и из Президиума Академии. Можно сказать, конфликт предстает перед нами в «одностороннем» освещении, характеризующем стиль мышления и поведения представителей академического сообщества не в меньшей степени, чем обстоятельства дела. В качестве противников выступают академики и их семьи, с одной стороны, младший обслуживающий персонал Академии, с другой* Поле битвы — квартиры академиков и их имущество. Обратим внимание на представление событий и стиль обращения ученых к властям.

Действия младшего персонала представлены в «житейско-практическом» ключе (в этой же логике выдержан и мандат на изъятие мебели из квартиры Заленского). И Федор Курда, и «родственница» Емельянова вселяются в квартиру покойного Петерса, чтобы в ней «жить», и только. Озабоченный судьбой квартир, переданных ему — Стеклову — и академику Марру, известный математик ставит ударение на профессиональной, научной целесобразности принятого администрацией Академии решения: в квартирах разместятся материалы Комиссии по Кавказоведению и Математического Кабинета. Таким образом, одни всего лишь «живут», другие «работают» и «сохраняют».

Другой особенностью переписки с властями является ее формально-юридический характер. Действия коменданта академического дома № 5 по Университетской набережной Дорофеева и члена Василеостровской районной жилищной коллегии Ричарда Долгого интерпретируются с точки зрения их соответствия Узаконениям и Распоряжениям центрального правительства. Поскольку соответствия не наблюдается, необходимо срочно восстановить порядок. И снова — примечательно, что в контексте «житейского» конфликта Президиум Академии предпочитает действовать в роли толкователя-интерпретатора, созерцающего происходящее с высоты его академического величия.

Подытоживая, можно сказать, что логика публикуемых документов позволяет историку и социологу рассуждать об академической интеллигенции как о своего рода интеллектуальном дворянстве, по крайней мере — в моменты соприкосновения с властями предержащими. Для последних академики должны оставаться академиками даже в ситуации житейских «дрязг».

Документы печатаются по оригиналам, хранящимся в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга — Ф. 2551. Оп. 1. Д. 136. Л. 155 об. — 156, 157–158, — с сохранением особенностей орфографии и пунктуации оригинала.

25 Марта 1919 г. младший служащий Академии наук Федор Курда занял комнату в квартире покойнаго библиотекаря Академии Петерса, по его словам по требованию жилищной секции В[асиле] О[стровскаго] Района, другая комната занята родственницей другого младшаго служащего Емельяновой без ведома и согласия[474] на то Правления Акад[емии] Наук и Комитета ученых учреждений, ведающих делом распределения квартирных помещений, в соответствии с научными нуждами учреждений, по преимуществу.

Тот же Федор Курда заявил, что вскоре должно последовать вселение лиц младшаго персонала и в квартиры покойных академиков], Фаминцына и Лаппо-Данилевского[475], из коих первая назначена правлением Акад[емии] Наук академику Н. Я. Марру[476] с тем, чтобы в этой квартире был помещен и архив Комиссии по Кавказоведению (в частности, еще не разобранные и необработанные за недостатком места материалы Анийского музея), вторая Акад[емику] В. А. Стеклову[477], Заведующему Матем[атическим] Кабинетом имени Чебышева и Ляпунова[478], с тем, чтобы там же было помещено имущество (приборы, инструменты, библиотека, рукописи покойных Чебышева и Ляпунова) этого Кабинета, разбросанные к настоящему времени по разным комнатам здания Акад[емии] Наук, а частью на частн[ой] квартире Акад[емика] Стеклова.

Комендант

дома № 5

по Университетской набр.

[набережной]

здание Российской

академии Наук.

«…»-го марта 1919 года

В Хозяйственный

Комитет Российской

Академии Наук.

№ 1

Комендант дома № 5 по Университетской наберж.[набережной] доводит до сведения Хозяйственного комитета, что на этих днях будет прислан представитель от Жилищной Секции, для принятия мебели из квартиры умершаго действительного члена Академии Наук В. В. Заленскаго[479], а посему просит Хозяйственный Комитет возвратить ключи от упомянутой квартиры коменданту дома № 5, которые были сданы Хозяйственному комитету при упразднении Комитета бедноты в упомянутом доме.

Жилищная коллегия В[асиле] О[стровскаго] Района просит выдать ключи от квартиры Зеленскаго предъявителю сего Дорофееву.

Из письма През[идиума] РАН от 21/III 1919 г. № 529 в Наркомпрос:

До издания «разъяснений Полож[ения] о домов[ой] полит[ике]» /№ 176 С.К./ помощник[ом] председателя Комитета бедноты был младший служащий при Книжном складе Дорофеев. Когда пронесся еще не проверенный слух о смерти академика В. В. Заленскаго, Дорофеев вместе с другим младшим служащим Академии по фамилии Ричард Долгий, который одновременно оказывается и членом Василеостровской жилищной Коллегии, с несколькими неизвестными вооруженными людьми, произвели реквизицию части имущества академика Заленскаго, проживавшего (вместе с семьей) в это время, по поручению Академии наук, в Севастополе, на Биологической Станции, находящейся в ведении Академии наук, директором которой он состоял. Правление Академии Наук, на ответств[еннос]ти кот[оро]го лежит охрана всех помещ[ен]ий Ак[адем]ии, узнало о факте лишь после его совершения. Предс[едатель] Комитета бедноты даже не счел нужным уведомить Правление о таком действии, причем не был выполнен ни один из пп. V, VI и IX прилагаемой при этом выписки из Собр[ания] Узакон[ений] и распоряж[ений] Раб[очего] и Кр[естьянского] Правит[ельства] от 4/I 1918 г. за № 34 (отдел I, ст. 456). Без всякой публ[ика]ции, соблюд[ени]я срока о вызове соответств[ующих] лиц местным советом (п. VI), часть именно домашней обстановки и имущества (п. IX) (белье, некоторые принадлежности стола, одежда) были конфискованы, между тем как не было даже офиц[иального] извещ[ени]я о смерти ак[адемика] В. В. Заленскаго (необх[оди]мо заметить, при этом, что часть вещей, оставшаяся в квартире покойнаго, несомненно принад[лежи]т не ему, а его жене, которая жива и не может вернуться из Севастополя по независящим от нее причинам). Об этом Правление Академии своевременно доводило до сведения Пред[седателя] Совета Г. Зиновьева[480]. Едва ли мыслимо допустить, что рай[онный] совет и жил[ищная] комиссия, на распоряжения кот[оры]х ссылается Дорофеев, имеют право не исполнять «Узак[онений] и распор[яжений] Раб[очего] и Кр[естьянского] Правит[ельства]», уже опублик[ованны]х в собр[ании] узак[онен]ий.

Полиция и «геи»: эпизод из эпохи Александра III[*]