Сказка о глупом Галилее (сборник) - Владимир Войнович

Прокурор. Ды-ды-ды!

Председатель. Подоплекова, подумайте, что говорите.

Корреспондент. Значит, вы не согласовываете, что Подоплеков есть один идиот?

Лариса. Да как же вы можете так говорить? Да вы посмотрите на него. Какой ясный ум и какое благородство в его глазах светятся. Разве можно назвать его идиотом? Это я идиотка, что не отговорила его идти на этот дурацкий спектакль.

Корреспондент. Я немножко не понимаюсь. Значит, он не идиот, вы есть идиот?

Секретарь. Дэр а мэни идиотс ин Москоу.

Прокурор (вскакивает с места, подбегает к корреспондентам). Ну, хватит, хватит. Нечего тут допрашивать. Кто у нас идиот, кто не идиот, это мы сами без вас разберемся. Посмотрели, поснимали, и даньки шон.

Прокурор подталкивает корреспондентов к выходу, те пятятся, на ходу снимая Подоплекова, Ларису и членов суда.

Председатель. Ну наконец-то мы остались одни и можем продолжить нашу работу. (Встает.)

И с ним вместе встают все члены суда.

Суд приступает к слушанию сторон. Слово предоставляется государственному обвинителю.

Прокурор (встает и ходит по сцене. Говорит сначала вяло, потом все больше и больше накаляется). Товарищи судьи! Мы живем в знаменательную эпоху, когда все наши люди в едином порыве вдохновенно трудятся, выполняя, перевыполняя, переперевыполняя взятые на себя обязательства, делая вашу жизнь еще лучше, еще прекраснее. Но в семье, товарищи, не без урода, и один из уродов сидит сейчас перед вами. Его преступные действия были всесторонне, объективно рассмотрены и доказаны, и я на них останавливаться не буду. Меня сейчас волнует другое. Я пытаюсь и не могу понять, как в нашем обществе мог вырасти такой закоренелый преступник. Почему ни в семье, ни на службе, ни в этом зале он не встретил противодействия своим далеко идущим и, я бы сказал, зловещим замыслам? Я знаю, мне возразят, скажут, что он своих вражеских убеждений никогда не высказывал, а свою звериную сущность умело скрывал. Но как раз именно это и должно было насторожить всех нас, кто здесь сидит. И я себе задаю вопрос: почему? Почему ни члены семьи, ни коллеги по работе, ни соседи по этому залу вовремя не забили тревогу, не подняли на ноги нашу общественность, не призвали наши компетентные органы? Я вам скажу, почему. Потому что везде, где безнаказанно действовал Подоплеков, процветала крайне нездоровая атмосфера благодушия, ротозейства и головотяпства. Да, Подоплеков исправно ходил на работу, чертил чертежи, пил пиво, играл в шахматы, смотрел телевизор и думал: вот взял бы сейчас пулемет и всех этих дикторов, хоккеистов, артистов…

Подоплеков. Ложь! Я никогда такого не думал.

Прокурор. Вот видите, он и сейчас упорствует, выгораживает себя, меняет окраску, как хамелеон. Товарищи судьи, у нашей системы много врагов. Но враги эти разные. Есть враги вроде того зрителя, которого мы здесь недавно видели. Они выходят на сцену и открыто, я бы сказал даже честно, высказывают свою звериную ненависть ко всему нашему. С таким врагом бороться не сложно. Его просто берешь – ды-ды-ды-ды – и все. Но гораздо большую опасность представляют для нас такие скрытые подоплековы. Их много. В этом зале и за его пределами есть миллионы таких, которые ходят на работу, пьют пиво, играют в шахматы, а свою звериную ненависть так тщательно и умело скрывают, что не высказывают ее даже в самых критических ситуациях. Именно это зловещее явление я и называю тем словом, которое давно уже следовало здесь произнести. Подоплековщина – вот оно это слово!

Крики из зала. Правильно.

Прокурор. К сожалению, болезнь зашла далеко. Это подоплековы внедрились во все ячейки нашего общества, как холероносные бациллы. Они управляют комбайнами, стоят у станков, заседают в президиумах и трибуналах. (Неожиданно взрывается.) Нет, вы посмотрите в этот зал, вглядитесь в этих людей, и вы увидите, что это все подоплековы. Да что там говорить о зале! Товарищи судьи, будьте наконец откровенны, загляните в самих себя и посмотрите, не сидит ли в каждом из вас такой же вот Подоплеков.

Крики из зала. Правильно!

Прокурор (нервно подскочив к краю сцены). Кто кричал «правильно»? (Судьям.) Вот видите, эти подоплековы уже даже «правильно» кричат, только чтобы скрыть свою звериную сущность. А мы тут валяем дурака, ломаем комедию, разглагольствуем о каком-то гуманизме, когда самое гуманное сейчас – это взять автомат (выхватывает из рук Фемиды автомат) и всех ды-ды-ды!

Прокурор торопливо взводит затвор, намереваясь, видимо, полоснуть по залу. Секретарь сзади решительно набрасывается на Прокурора. На помощь Секретарю приходит Горелкин. Шум, возня, крики: «Ой!», «Сошел с ума!», «Отнимите оружие!» Слышна резкая автоматная очередь. Теперь уже все члены суда набрасываются на Прокурора.

Голос Председателя. Вызовите «Скорую помощь»!

Свет гаснет. Слышен приближающийся шум автомобильной сирены. Сцена озаряется мигающим светом, в котором Прокурора торопливо укладывают на носилки и уносят. Опять гаснет и вспыхивает свет. Судьи стоят за столом.

Председатель (бесстрастно). Суд объявляет перерыв.

Антракт

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

На сцену выходит Бард и, настроив гитару, поет вполголоса.

– Зачем зацветаешь? – спросили цветок.Ответил:– Затем, чтобы цвесть.– Но есть ли в цветеньекакой-нибудь прок?Ответил:– Наверное, есть. А если и нету;судьбе навсегдаспасибо за краткую честь:пред тем, как увять, облететь без следа,хотя бы без пользы поцвесть.

Появляется Лариса с сумкой.

Лариса (запыхавшись). Извините, что я вас прерываю. Что, все уже кончилось?

Бард. Что вы имеете в виду?

Лариса. Я имею в виду судебное заседание.

Бард. А, заседание. Нет, оно еще не начиналось. И, возможно, не скоро даже начнется. Что-то случилось с прокурором. То ли он помешался, то ли у него инфаркт, никто точно не знает. Некоторые даже говорят, что он уже умер.

Лариса (всплеснув руками). Какое счастье!

Бард. Да, но это только слухи. На самом деле ничего не известно. Власти хранят гробовое молчание. Они не хотят объявить о смерти прокурора до окончания процесса, а процесс никак нельзя закончить без прокурора.

Лариса. Все-таки я рада. Потому что прокурор был очень уж злобный.

Бард. Да нет. Не то чтобы злобный. Просто человек старой формации, который не может иначе.

Лариса. А что вы думаете о председателе. Он тоже старой формации?

Бард. Да, конечно. Но, в общем, человек неплохой. Бабник, выпивоха, рыболов.

Лариса. А заседатели?

Бард. Видите ли, я вообще исхожу из того, что в каждом человеке есть что-то хорошее, и в заседателях тоже. А если взять секретаря, то он вообще человек современный и хорошо образованный. Знает наизусть Тютчева, дома носит джинсы и любит джаз. И, как вы сами слышали, почти свободно говорит по-английски.

Лариса. Как приятно все это слышать! Это внушает надежды, что с новыми людьми придут новые веяния. Как вы думаете, может быть, они его оправдают?

Бард. Кого?

Лариса. Я имею в виду моего мужа.

Бард. Оправдают вашего мужа? Нет, я не думаю. Понимаете, система уже сложилась, и если не судить вашего мужа, то что тогда делать председателю, заседателям, секретарю, адвокату, охранникам?

Лариса. Но вы же сами говорили, что они хорошие люди.

Бард. Ну, конечно, хорошие. Но у каждого есть семья, дети, которых надо кормить, растить, ставить на ноги, выводить в люди. (Поет.) «А если и нету; судьбе навсегда…».

Лариса (прерывает Барда). Да, извините, я вас еще хотела спросить. Если здесь никакой защиты ждать не от кого, то, может быть, обратиться к каким-нибудь заграничным кругам. Я слышала, там сейчас большой шум. Говорят, даже какая-то ассоциация озабоченных ученых… это они так себя называют… создала комитет Подоплекова.

Бард. Это, конечно, неплохо. Толку не будет, но будет хотя бы шум. Между прочим, эти комитеты тоже в Подоплекове заинтересованы как в подсудимом. Без него им просто нечего делать. (Поет.) «А если и нету, судьбе навсегда спасибо за краткую честь…»

Лариса. Как я хочу, чтобы моего Сеню выпустили!

Бард. Вы в этом уверены?

Лариса. Неужели вы в этом можете сомневаться?

Бард. Не знаю. Мне кажется, ваше положение в обществе значительно изменилось к лучшему. То вы были просто жена какого-то инженера, а теперь жена известного человека, именем которого называют комитеты.