Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - Уолдо Фрэнк

Двеллинг, как обычно, когда никто ему не мешал, засиделся в редакции "Звезды округа Горрит", еженедельной газеты, которую он купил, чтобы сделать из нее орган Лиги фермеров. Эстер не хотелось, чтобы ее муж разговаривал с Пааром до того, как все соберутся, поэтому она не торопила его, и, когда они сели наконец в свой "форд", было уже около одиннадцати. Маленький автомобиль медленной черной букашкой полз среди золотого жнива под сверкающим, как ятаган, небом осени. Когда они приехали на ферму Паара, солнце уже было в зените.

Паар стоял на пороге и кричал:

- Эх вы, ехали на автомобиле, а приехали позднее всех! Вот так прогресс! - Его огромное тело тряслось от смеха, белая борода колыхалась, как занавес. (Он не носил усов, и лукавый изгиб его губ был обнажен.) Пожалуйте, пожалуйте! - гремел он. - Двеллинг, вы на время позабудьте о прогрессе и займитесь пивом!

Паар никогда не дожидался ответа; его речь была монологом, жизнь пасьянсом, карты для которого тасовал добрый лютеранский бог (нужно только знать, как к нему подойти). Он хлопнул Двеллинга по плечу волосатой рукой, издали кивнул Эстер и втолкнул Фила в дом.

Кухня была огромная. Громадные медные кастрюли блестели на выбеленных стенах, плита сверкала, как алмаз, стулья были тяжелые (Паар сам покрыл многие из них резьбой по образцу мебели своих германских предков). Навстречу вышла маленькая женщина и взяла за руку Эстер; ее белая голова представляла собой вершину треугольника - черной шали, в которую было закутано ее тело.

- Очень рада вас видеть. Усаживайтесь. - Она говорила с чистейшим акцентом янки, голосом сухим и шуршащим, как бумага.

- Ну-с, вот это Фил Двеллинг, - гремел Паар. - Знакомьтесь, Двеллинг, мои добрые соседи: Альфонс Лабули, Курт Свен, Ловджой Лейн... Нам четверым, Двеллинг, принадлежит лучшая земля во всем крае, вплоть до угольных копей округа Лэнюс.

- У меня у самого уголь есть, - сказал Лабули, коренастый итальянец с обезьяньими руками.

- Был когда-то, - поправил Паар, и Лабули, недовольный поправкой, стал поглаживать свои гренадерские усы. - Если б у тебя был настоящий уголь, продолжил Паар, - ты бы его давно продал.

- Может быть, я выжидаю. - Черные глаза Лабули сверкнули.

- Это не настоящий уголь. - Паар понизил голос. - А я не желаю. Не желаю, чтоб этот вонючий шлак складывали тут поблизости. Не желаю просыпаться по утрам и видеть черную золу у себя под носом, когда во всем свете тишина и покой.

- Ты прав, Паар, - сказал Лейн. - Мы фермеры. Уголь истощается, а земли на весь век хватит, если к ней приложить руки. - Он был маленький человек, краснолицый и длинноносый, с голосом мягким, как бархат.

Четвертый фермер, могучий здоровяк Курт Свен, урча и сопя, все поглядывал в тот угол, где перед очагом стоял длинный дубовый стол, заставленный блюдами и бутылками.

Жена Лабули, которую забыли представить, сама подошла к Эстер.

- Я так рада, что вы приехали, - обратилась она к Эстер. - Я боялась, что не приедет ни одна женщина и не с кем будет поговорить. Мужчины, знаете, станут разговаривать о политике: это ведь политическое собрание, моя дорогая, и обед - только предлог.

Выражение лица Эстер стало еще напряженнее.

- Что ж, - сказала она, - предлог недурен. - И отошла к окну.

Притягательная сила стола с дымящимися блюдами становилась все непреодолимее.

- Где Смейл? - спросила Эстер, глядя в окно.

- Вы бы должны знать, - отозвался Паар, - ведь он из ваших.

- Если он еще не здесь, - сказала Эстер, оправдываясь, - значит, еще нет двенадцати.

Паар вытащил из кармана своего пестрого жилета серебряные часы величиной с блюдце; ключ от них висел на серебряной цепочке, перетягивавшей его живот.

- Клянусь богом, она права! Без двух минут двенадцать.

Эстер с облегчением вернулась к женщинам. В дверь постучали, и в кухню вошел человек, который казался одинаковым в длину и в ширину.

- Добрый день, братья и сестры, - сказал он кристально-чистым, серебряно-звонким голосом, не вязавшимся с его внешностью. - Неужели я опоздал?

- Мистер Платон Смейл, - сказал Двеллинг, - наш главный районный организатор.

Смейл увидел заставленный блюдами стол.

- Прошу извинить, если действительно опоздал. - В голосе у него появились елейные нотки, и, не переставая раскланиваться, он, словно влекомый силой притяжения, подвигался к пиршественному столу.

- Ну, друзья, - сказал Двеллинг, когда все уселись, - не наедайтесь только слишком; а то потом не сможете внимать... э-э... голосу разума.

Смейл выбрал себе место рядом с миссис Паар. Перед ним стояло блюдо луковиц, тушенных в масле. Он зацепил одну ножом, положил на свою тарелку и принялся есть.

- Вот еще! - заревел Паар. - На голодный желудок думать вредно.

- Миссис Паар, - шептал Смейл, - я никогда не ел такого удивительно вкусного лука.

- Пока все не будет съедено, - продолжал Паар, - я не разрешаю никаких разговоров.

На длинной доске стола перед шестерыми мужчинами и тремя женщинами красовался целый копченый окорок по-вестфальски, запеченный с пряностями и изюмом; целый говяжий бок с коричневой подливкой, индейка, гусь, круг черной, как уголь, колбасы толщиной в пять дюймов, картофель, вареные кукурузные початки, репа, бобы, тушеные помидоры, огурцы, пикули, маринованная цветная капуста, каштаны и чернослив, горячие сдобные булочки, яблочные пироги, тыква, бататы, вазы яблок, корзинки орехов, блюда винограду, красный и белый сыр, кувшины с молоком и со сладким сидром (для непьющих Лейна, Смейла и Двеллингов), кружки пива, сваренного в погребе Паара, и большая плетеная фляга со смородинным вином, которую привез с собой Лабули. Ильсбет Паар то и дело вскакивала со стула и добавляла на стол еды с плиты или из буфета. Обед длился два часа.

Мужчины встали и перешли в гостиную; женщины остались убирать со стола вместе с дочерью соседнего арендатора, приглашенной в помощь. Эстер мучительно хотелось пойти к мужчинам, лицо ее отражало внутреннюю борьбу. Как могла она доверить мужу роль представителя Лиги, когда все его идеи принадлежали ей? А Смейл? После того как он съел целую гору пищи? Но она успела составить суждение о Дэниеле Пааре: она больше потеряла бы в его глазах, покинув место, подобающее женщине, чем могла выиграть, агитируя в пользу Лиги.

Гостиная была маленькая комната, необжитая и неприветливая. Столы и низенькие стулья блестели, как будто их только что привезли из мебельного магазина. Шестеро людей сразу заполнили комнату. Смейл опустился в кресло, поставленное так, что он сразу оказался в центре собрания. В углу, еще больше загромождая и без того тесную комнату, стояла пианола. Паар завел ее. Ее оглушительные звуки в неуемном fortissimo не смутили присутствующих, которые увидели в ней, как и в обильном обеде, доказательство того, как богат старый немец. Смейл, казалось, был в восторге, - может быть, он думал о том, что шум пианолы заставит его говорить громко, а серебряные ноты его голоса лучше всего звучали fortissimo. Его фигура, согнувшись в кресле, утеряла свою внушительность; вытянув голову, он приготовился говорить. У него была хорошая голова, высоколобая, узкая, лысая, глаза, глубоко посаженные под светлыми бровями, нос орлиный.

- Братья, - начал он, - мы собрались здесь, насколько я могу судить, с двоякой целью. Во-первых, чтобы удовлетворить самую насущную потребность утолить голод, и об этом позаботился наш радушный хозяин. Во-вторых, чтобы обеспечить свое будущее благополучие как фермеров-американцев. Об этом должна позаботиться Лига фермеров, обнимающая весь край от обеих Дакот до Миссури.

Он переждал, пока три фермера, живших слишком далеко, чтобы поспеть к обеду, тяжело ступая, вошли в гостиную и, не найдя свободных стульев, выстроились вдоль стены напротив Смейла. Затем он начал не спеша излагать программу Лиги. У старой "Житницы" были самые лучшие намерения, но она никогда не знала, ни о чем просить, ни как добиваться. Популисты допустили ошибку, стремясь охватить всю страну. "Падение Уильяма Дженнингса Брайана показало нам, к чему все это ведет". А это - Лига фермеров; Лига, членом которой может сделаться каждый фермер, но во главе ее станут ответственные люди, у которых есть свои фермы... "Мы намерены заниматься только своим делом". Путь к этому - государственная деятельность. "И государственные учреждения, которые будут принадлежать нам... Что с того, что наши представители сидят в Вашингтоне в конгрессе, когда свою пшеницу мы отправляем прямо на чужие элеваторы и там хозяева диктуют нам свою цену: хочешь - соглашайся, не хочешь - не надо! И когда нам приходится умолять на бойнях в Чикаго и Канзас-Сити: пожалуйста, возьмите наших свиней и заплатите, сколько вашим милостям угодно будет!" Он прочел минимальные требования Лиги. Передача элеваторов и товарных складов в собственность государства. Назначение государственных чиновников для испытания и сортировки зерна. Устройство государственных скотобоен. Запрещение биржевых спекуляций пшеницей. Организация ипотечных банков для выдачи двухпроцентных ссуд под обрабатываемую землю. Государственное страхование от града и неурожая. Он объяснил, какими методами ведется работа: газеты и журналы Лиги; женские комитеты содействия; кооперативные магазины; деловые замечания о доходах и прибылях, приправленные порой упоминанием о справедливости, о воинствующем фермерстве, об американской традиции. Смейл все повышал голос перед концовкой своей речи, заглушая "Розовый сад" пианолы: "Освобождение от банкиров Уолл-стрит и чикагских спекулянтов. Освобождение от безбожного материалистического города..."