Мент. СССР - Дмитрий Николаевич Дашко

— Тебе какая разница?! — фыркнул я. — Может, Стряпчий, а может — не он. Тебя другое заботить должно — как бы не попасть под высшую меру социальной защиты…

— Расстрелом, падла, пугаешь?

Я врезал ему по носу, не сильно, но так, чтобы на глазах у Чухонца выступили слёзы.

— Это за падлу. В следующий раз двину так, что башка в подштанники провалится.

Угроза подействовала.

— Ладно, Быстров, твоя взяла, — перестал геройствовать бандит. — Говори, чего хотел.

— Соображаешь. Кто меня заказал?

— Боюсь, правда тебе не понравится, легавый!

Я снова замахнулся на него, но на сей раз он не стал отводить взгляд, даже не зажмурился.

— Ну… чего ждёшь, мент?

— Жду когда ты ответишь на мой вопрос.

— Я тебе назову имя, но с одним условием.

Надо же, и тут со мной пытаются торговаться. Так-то дело привычное, однако больно кучно пошло. Сначала подружка Стряпчего, теперь вот — Чухонец. И всем от меня что-то надо.

— Да ты охренел, Чухонец! Мне терять нечего, я всё из тебя выбью!

— Конечно выбьешь, только как бы потом гадать не пришлось: правду я тебе сказал или наплёл с три короба от страха.

Я замер. Гад бил по больному. Действительно, под пытками человек способен не только рассказать правду, но и наплести кучу всего, лишь бы поскорее избавиться от физических мук. Так что тут палочка о двух концах.

— Да уж как-нибудь разберусь.

— Ну-ну, разберись… Только часики-то тикают, гражданин начальник. У Тоши не получилось, так у другого выйдет.

— Хрен с тобой, золотая рыбка, — согласился я. — Сделка так сделка. Но сразу говорю: на волю я тебя не отпущу.

— Бог с ней, с волей! Мне б главное на тот свет не отправиться, после того, как я тебе всё расскажу.

— Ладно. Я что-нибудь придумаю.

Он отрицательно замотал головой.

— Не-а! Ты — фигура мелкая, ничего не решаешь, так что вези меня к главному. Пусть придумает, как меня в живых оставить, и тогда я весь расклад сдам.

— Хорошо! — подумав, согласился я. — Но не вздумай обмануть, пожалеешь!

— Не журись, начальник, моё слово твёрдое.

Появился фельдшер и сразу принялся хлопотать над Рябым. Закончив с подстреленным, переключился на моих напарников. Как я и думал, всё обошлось — парни отделались сравнительно легко. Ничего такого, что не лечится водочным компрессом.

Лёня повёз Рябого в тюремную больничку, а мы с Иваном поволокли Чухонца к Максимычу. Тот твёрдо заявил, что не уйдёт с работы, пока мы не предстанем пред его светлы очи.

Галину трогать не стали. И бабу-дуру жалко и ребёнка её малолетнего. Может, вырастет, станет человеком, в отличие от беспутного папаши.

Трепалов действительно не пошёл домой, в окошке его кабинета всё ещё горел свет.

— Трудится Максимыч, — поймав мой взгляд, произнёс Иван.

Как и все мы, он очень уважал нашего начальника и был готов ради него идти хоть под расстрел.

Внезапно возникло такое чувство, будто меня кольнуло в лопатку. Такое бывает, когда на тебя смотрит кто-то со стороны. Я поёжился.

— Вань, ты ничего не чувствуешь?

— Ничего, а что такое?

— Не знаю… Может померещилось…

Неосвещённая фонарями Петровка казалась вымершей. Улица спала, как и весь город. Видимо, мне действительно показалось.

Мы вошли в здание. Дежурный встрепенулся, но, узнав нас, успокоился.

— И чего вам не спится, сыскари!

— На том свете выспимся, — флегматично произнёс Иван.

— А… Это да, все там будем.

Приёмная была открыта, мы подошли к кабинету Максимыча, и я постучал в обтянутую кожей дверь.

— Входите.

Я перешагнул порог первым, следом за мной Чухонец со связанными руками, последним Бодунов.

— Вижу, засада удалась, — довольно кивнул Трепалов, откладывая исписанный мелким почерком лист. — А где Леонид?

— Жора подстрелил телохранителя Чухонца, так что Лёне пришлось везти его в больницу, — доложил Иван.

— А без стрельбы было не обойтись? — поморщился Максимыч.

— Видели б вы того телохранителя! — горячо воскликнул Иван. — Он нас как слепых котят одной левой раскидал. Чемпион всё-таки!

— Жить-то хоть будет?

— Будет. Я ему по ногам стрелял… — сказал я.

Трепалов посмотрел на Чухонца.

— Что ж, гражданин…

— Коскинен Микаэль, — вежливо склонил голову тот. — По-вашему Михаил, значит.

— Михаил так Михаил. Присаживайтесь.

Мы так и поступили, сев напротив большого окна.

— Он что-то успел рассказать? — спросил у меня Трепалов.

— Нет. Хочет заключить с нами сделку. Мы гарантируем ему жизнь, он сдаёт с потрохами нанимателя.

— А наглости гражданину Коскинену не занимать! — усмехнулся Трепалов.

— Можете звать меня Чухонцем. Я ж знаю, что вам так привычнее. А что касается наглости, о которой вы говорите, это не так. Я прожил на грешной земле пять с лишним десятков лет и мне пока нравится это дело. Люди моей профессии и моего положения обычно так долго не живут, особенно в наше непростое время. Простые меры предосторожности — вот, что позволяет мне удержаться на тонкой грани между жизнью и смертью.

— А вы философ, — оценил речь арестованного Трепалов.

— Возраст, — попытался развести руками тот, но, поскольку, они были связаны, это у него не получилось. — Кстати, может развяжите? От вас ведь не удерёшь…

Максимыч кивнул в мою сторону, и я распутал узлы на руках Чухонца.

— Спасибо! Так гораздо лучше!

— Значит так, Коскинен. Мы тут собрались не для того, чтобы выслушивать философские монологи. Ты даёшь признательные показания, я делаю всё, чтобы твоя шкура осталась целой и невредимой. Но срок тебе впаяют ого-го! — заверил Максимыч.

— Может просто — ого? — попытался пошутить преступник.

— Нет, Чухонец, загремишь на всю катушку! Давай выкладывай всё, что знаешь, и не трать попусту наше время! — привстав, рявкнул Трепалов.

Вор в законе открыл рот, чтобы заговорить, но в этом момент окно кабинета вдребезги разбилось, осколки стекла полетели по сторонам, а вместе с ними на пол свалилась «лимонка».

— Граната! — заорал я.

Бабах! Меня здорово тряхнуло, на секунду я, кажется даже потерял сознание, а когда очнулся — комната перед глазами поплыла, а уши словно закупорила серная пробка.

Первым делом бросил взгляд на Трепалова. Взрывная волна отбросила его