Служу Советскому Союзу 3 - Василий Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пальцы Зинчукова упали на струны и начали наигрывать какую-то незатейливую мелодию. Что-то из советской эстрады. Я мог бы поднапрячься и вспомнить название, но зачем? В данный момент у меня ум был занят другими вопросами.
— Ну что же, пришла пора знакомиться заново, — хмыкнул я и протянул руку. — Майор Семен Михайлович Ерин, мотострелковые войска…
— Полностью свои регалии можешь не называть — всё одно они остались в прошлом будущем, — ухмыльнулся Зинчуков. — Я же тоже попал в эту реальность из другого времени. Мне только и осталось, что сны по ночам, да попытки выстроить новое будущее.
Ну вот, с этой ухмылкой я снова узнаю прежнего Зинчукова. Того самого, который любитель поерничать и похохмить.
— С кем имею честь? — спросил я официальным тоном.
— Майор Артем Григорьевич Зинчуков, — пожал плечами мой собеседник. — Я хоть своё имя и меняю, но настоящее это. Так что мы с тобой коллеги, майор. Только я из народного сопротивления, а у нас подобного рода войск не было.
— Народное сопротивление?
— Да, из тех русских, советских людей, что остались в живых. В моём времени очень мало человек после атомной войны и осталось.
— Какой атомной войны? — конечно, на этот раз у меня получилось справиться с удивлением, но вряд ли хорошо, как в прошлый раз.
— Эх, майор… Давай-ка я начну сначала. В общем, организация «Гарпун» — это не простая государственная организация, как ты уже понял. Мы не подчиняемся нашим властям и действуем если не вместе с ними, то по крайней мере не против них. У нас есть в верхушке власти влиятельные покровители, которым мы предоставили неоспоримые доказательства того, что ни коим образом не хотим вредить своей стране, а напротив, являемся её патриотами. И эти доказательства настолько убедительные, что нам поверили…
— Подождите, но…
— Можно на «ты». Ты ведь когда умер, то был даже чуть старше меня.
— Хорошо, то есть «Гарпун», это организация попаданцев? И все из организации пришли из разного времени?
— Да, из разного времени, но из одной страны. И эта страна — Россия. Или СССР, как у меня и Вягилева.
— Вы… Ты сказал, что после атомной войны осталось помиллиарда человек?
— Да, в моей реальности Карибский кризис не смог разрешиться положительно, как он сделал это здесь. У Вягилева после Хиросимы и Нагасаки атомная волна накрыла Ростов и Воронеж… У других людей тоже были обстоятельства… У тебя тоже на ниточке всё колеблется…
— И вы объединяетесь вместе, чтобы…
— Чтобы не произошло больше подобного. Мне порой кажется, что это Земля выдергивает нас из нашего хренового будущего и забрасывает в прошлое, чтобы сыны её сумели исправить произошедшее. Чтобы не умерла цивилизация, а отправилась покорять космос, как повзрослевшие дети уходят от матери, чтобы распространить её частичку в другие миры. Чтобы не пропала напрасно работа по селекции человечества…
— Мудрёно говоришь, — хмыкнул я.
— Может и мудрёно, — покачал он головой, — но у меня только такое оправдание всему происходящему. Но, это не всё… Как и в случае с добром и злом, из нашего хренового будущего в прошлое переходит не только патриот одной страны, но… Но и человек с другой стороны. Дается шанс и этот шанс дается двум людям.
— Подожди-подожди, то есть получается, что из моего времени пришел не только я, но и ещё кто-то?
— Да. И этот кто-то начал себя выдавать активнее. Вот, появились песни из твоего времени. Я сразу заподозрил в этих напевах неладное, у нас всё больше поют о светлом будущем и подобные песни не приветствуются. Вон, даже Бродского за похожие стишки выслали из страны, а уж за подобные песни…
Я усмехнулся. В моём времени песни Цоя ценились за призыв к переменам, к переделу старого и глобальному обновлению. Это потом уже были сняты розовые очки, а страна осталась у разбитого корыта, но в конце восьмидесятых, начале девяностых эти песни-призывы слушались многими. Да и после они не потеряли своей актуальности, но стали более аполитичными. Этакими выражениями мыслей "последних героев".
Уже после случившегося можно было остановиться и прикинуть путь, начавшийся так бравурно, и едва не закончившийся погребальным маршем. Можно было оглянуться на то, что мы натворили с помощью, а часто и по указке западных друзей. Но начало было мощное. В то время "Хочу перемен!" звучала из каждого утюга. Причем смысл этой песне придали уже сами слушатели, а Цой ещё удивлялся: «Когда началась гласность, все как с цепи сорвались говорить правду. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но люди по привычке пытаются и здесь найти что-то этакое. И в результате „Перемены“ стали восприниматься как газетная статья о перестройке».
Но этому всему только предстоит случиться… Если всё-таки предстоит…
— Артем Григорьевич, да, это песни из моего времени. Под их звучание началось разорение страны, поэтому они и врезались в память народа как не только песни молодости, но и как неудавшаяся попытка стать лучше. Вроде как герой вышел против дракона, но как бы честен и силен не был герой — дракон оказался хитрее. Но это всё может звучать в будущем, а не сейчас!
— Это может означать только одно — твой оппонент по возвращению приближается. И даже запустил музыкальную пропаганду в молодые умы.
— Приближается?
— Да, приближается. Рано или поздно, но вы должны будете сойтись в одном месте. И из этого места уйдет только один из вас. Земля дает шанс на спасение, но… ты же знаешь про закон всемирного равновесия? Если где-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет. Вот и тут, если вернули тебя, то вернули и другого, чтобы не нарушать тонкую структуру. И в наших интересах, чтобы ушел ты.
— В интересах "Гарпуна"?
— Нет, в интересах страны и мира.
Я помолчал. Зинчуков продолжал наигрывать на гитаре незатейливую мелодию. За окном просыпался субботний Ленинград, люди выходили на улицу, неторопливо шли по магазинам, топтали свежевыпавший снег. Вряд ли кто их этих людей догадывался о нашем разговоре. У людей были другие заботы и дела.
— Ты
