Яноама - Этторе Биокка

Но тут стали хныкать мои и ее дети. Им было холодно и страшно в темной лесной ночи. Я сказала старшему сыну: «Замолчи! Во всем виноват твой отец. Он только и думал, кого бы еще убить. А теперь, когда и его убили, я одна мучаюсь с вами». «Ты сегодня очень сердитая»,— сказал сын. «Да, сердитая. Поэтому тебе лучше сидеть тихо и молчать». Но и старший и младший продолжали плакать. «Я тут дрожу от холода, а та, которая послала его на смерть, спокойно спит в тепле рядом с матерью».

Стало светать. Я толкнула сына: «Вставай, пошли». Шереко спросила: «Куда ты?» «Тебе лучше знать. Ты пойдешь впереди, а я следом». Мы поднялись на высокую гору, спустились в долину и потом вошли в густой лес пальм бурити. Наконец мы добрались до большого игарапе. Я сказала: «По тропе нам идти нельзя. Кто убегает, должен избегать тропинок. Лишь тот, кто идет прямо через лес, может спастись». У нас не было ни огня, ни плодов, дети плакали от голода. Тут я заметила большие круглые листья, которые индейцы называют варума. Я никогда не видела, чтобы их ели индейцы, но теперь решила попробовать. Сунула лист в рот, пожевала. Он был не-горький, приятный на вкус. Я сказала Шереко: «Я видела, как обезьяны их ели, дадим их детям». Потом и Шереко отважилась дать эти листья своим дочерям.

Мы все время шли лесом, пока не добрались до просеки, которая прежде называлась Машиветека и была расчисткой намоетери. Перед тем как уйти в поход, намоетери сказали: «Если мы встретим пишиаансетери в лесу, то там сразу их и убьем. А потом вернемся через Машиветеку». Я сказала об этом Шереко. Мы стали искать следы воинов намоетери, а нашли следы пишиаансетери. Я это определила потому, что они вели к их шапуно. Я испугалась. Пройдя еще немного, я увидела три стрелы, связку бананов и несколько гамаков.

Я побежала назад к Шереко: «Там бананы, гамаки». «Может, они сражались и, когда отступали, побросали все?» Мы вернулись на просеку. «Верно, так оно и было»,— сказала Шереко. Мы осторожно пошли дальше и увидели, что на ветке висит связка плодов инайи. Ее уходя оставили пишиаансетери. Рядом на земле валялись зернышки. Я взобралась на дерево, палкой сбила плоды, и они попадали вниз. «Только не съедайте все сразу!» — крикнула я. Поев, мы замаскировали наши следы и пошли дальше.

Ночь мы провели в пещере у скал. Я сказала своим сыновьям: «Не вздумайте плакать. Ваш отец говорил, что в эти пещеры ночью часто заходят ягуары. Если вы заплачете, ягуары услышат и всех нас съедят». Утром, когда запели птицы, мы тихонько выбрались наружу. «Сегодня пойдем к ним»,— сказала Шереко. «К кому?» «Ну, к пишиаансетери»,— ответила она. «И у тебя хватит храбрости привести и меня с детьми?» — «Конечно». «Нет, я не пойду,— сказала я.— Подожду тебя в лесу. Ночью ты выйдешь из шапуно и оставишь головешку у главного входа. Я подкрадусь и унесу ее. День ты пробудешь у них, разузнаешь путь к арамамисетери, а на следующую ночь убежишь. И тогда мы вместе пойдем к твоим родным». Шереко согласилась.

Мы еще немного прошли лесом, а потом выбрались на тропинку. Я увидела неподалеку сломанные ветви и рядом место, где сидели в засаде двое индейцев. «Оно еще теплое, они только-только ушли»,— сказала я. Очень скоро на смену им должны были прийти два других воина. Мне стало очень страшно. Когда мы подошли совсем близко к шапуно, я сказала Шереко: «Я подожду тебя в пещере. Никому про меня не говори». «Не скажу»,— пообещала Шереко и пошла прямо в шапуно. Немного спустя я услышала голос второй жены отца Фузиве. Она звала меня: «Напаньума, Напаньума!» Я не ответила и детям тоже велела молчать. Вместе с ней шли три ее дочки и невестки. Старуха хорошо знала эту пещеру, потому что мы с ней часто прятались туда. Она быстро отыскала меня, влезла в пещеру и с плачем обняла моих сыновей. Одна из дочерей старухи, сводная сестра Фузиве, воскликнула: «Зачем ты пришла с детьми к пишиаансетери?! Разве ты не знаешь, что сыновей нельзя приводить к врагам. Ведь их тут убьют». Все пять женщин громко зарыдали от жалости к нам. Старуха сказала: «Нет, я не дам убить детей». «Я не велела Шереко говорить, где мы прячемся. Она пообещала молчать, а сама все вам рассказала». Тут невестка старухи, ее звали Комишими, взяла за руку моего младшего сына и сказала: «Он останется со мной. Я буду его защищать и беречь. Его убитый отец всегда ко мне хорошо относился, дарил мне бананы». Я подумала про себя: «Если пишиаансетери захотят убить моих сыновей, то я умру вместе с ними. Попрошу, чтобы убили и меня».

Потом мы вошли в шапуно. Я прошла к гамаку старухи, и она мне сказала: «Садись с малышом в мой гамак». Уже стемнело, полил дождь. Старуха взяла куйю и накормила нас банановым мингау. Моего младшего сына взяла Комишими, жена младшего брата старухи. Сам брат сказал мне: «Младшего дай мне. Если кто-нибудь придет, чтобы его убить, я его сумею защитить. Да, его отец убил одного из наших, но ведь малыш тут не виноват». Но я все равно боялась, что кто-нибудь из пишиаансетери убьет моего младшего сына.

Уже ночью ко мне подошел Рашаве, держа в руке лук и стрелы. Я дрожала от страха, потому что он был самый храбрый из всех. У меня не хватало смелости даже посмотреть на него. Я сидела, опустив голову, и думала с тоской, что когда-то он был другом отца моих детей. Они вместе вдыхали эпену, и, какого бы зверя или птицу Фузиве ни убил на охоте, он часть добычи всегда посылал Рашаве. Рашаве сел возле меня на корточки и сказал: «Значит, ты пришла?» «Да, пришла».— «Вспомнила дорогу к нашему шапуно?» — «Нет, не вспомнила. Это арамамисетериньума меня привела. Сама бы я не пришла».— «Не бойся, ничего не бойся, никто не убьет твоих сыновей. Это я должен был бы убить твоих сыновей. Ведь их отец убил моего брата. Но мне так жалко тебя, и я не могу гневаться на маленьких детей». Когда он сказал: «Ведь их отец убил моего брата», я вздрогнула. Он повторил: «Не бойся, ни у кого из моих воинов не хватит смелости убить детей. Они ждут, что я это сделаю. Я слышал, как они говорили: «Мы не убивали брата нашего тушауа, значит, не нам и мстить за него». Так они сказали. Но я крепко, до боли, сжимаю в руке стрелы. Ради тебя я не выстрелю из лука в твоих сыновей. Я спас тебя, когда тебя хотели убить, и теперь я думаю: «Как я могу убить детей той, которую сам же спас?! Я заплакал, когда увидел, что вы вошли в шапуно, и когда старик уговаривал воинов убить твоих сыновей. Теперь я перестал плакать и пришел к тебе. Не бойся. Спи спокойно, никто не помешает тебе. Я был большим другом отца твоих детей. Спи спокойно. Мой старший брат тоже ничего не скажет плохого, он пуглив, как женщина». И он вернулся в свой гамак.

Три дня спустя к старухе пришел молодой пишиаансетери и сказал, что хочет взять меня в жены. Я лежала рядом в гамаке и слушала. Старуха ответила: «Я не могу приказывать Напаньуме, но я слышала, как она говорила: «Мне не нужен муж. Я пришла сюда потому, что меня привела моя подруга. Но я все равно долго здесь не останусь». «Да,— подтвердила я,— и пусть лучше Вашиве пойдет к патанаветери, у которых много молодых безмужних женщин. А с меня хватит двух сыновей. Я пришла сюда не для того, чтобы искать мужа». На следующий день он пришел снова, но я накричала на него, и он ушел. Утром Рашаве спросил у меня: «Зачем приходил вчера этот человек?» Я рассказала, и Рашаве громко, чтобы все слышали, сказал: «У него нет ни стыда ни совести! Женщина убегает, спасаясь от смерти, а он хочет забрать ее, пользуясь ее беззащитностью. Не бойся! Я никому не дам тебя обидеть». Потом потише добавил: «Они так говорят, потому что молоды. А плохого они тебе ничего не сделают». Но молодые пишиаансетери думали по-другому: «Раз она не хочет жить с нами, надо увести ее из шапуно. Рашаве ничего не будет знать и не сможет ей помочь».

Тем временем саматари позвали пишиаансетери на реахо. Пишиаансетери решили, что саматари вновь стали их друзьями. Они и не подозревали, что хасубуетери заранее договорились с саматари убить их на третьем реахо. Поэтому двое молодых воинов задумали умыкнуть меня и бежать к саматари. Дня через три старуха сказала мне: «Пойдем на плантацию соберем бананов». Я ответила: «Я очень боюсь, но все же пойду». С нами отправились две дочки старухи и еще несколько женщин. Мы сорвали несколько гроздьев. Старуха с дочками ушла вперед. Я шла сзади, несла привязанные к спине бананы и младшего сына, оседлавшего мои плечи. Рядом шел старший сын.

Вдруг из-за кустов выскочил молодой пишиаансетери и схватил меня за руку. Я крикнула: «Отпусти, не то я тебя укушу!» Мой старший сын положил на землю бананы, навел на воина свой маленький лук и детским, ломким голосом сказал: «Ты зачем взял мою маму за руку?! Сейчас я в тебя выстрелю». Тут другой пишиаансетери схватил его лук и потянул к себе. «Отпусти мой лук, отпусти мой лук»,— закричал сын. К нам уже бежали старуха и ее дочки. Молодой пишиаансетери сказал своим друзьям: «Помогите же мне, разве вы не видите, сколько женщин сбежалось?!» Старуха взяла на руки моего младшего сына, я уронила бананы и впилась зубами в руку молодого пишиаансетери. Он вскрикнул: «Ай! Не кусайся так!» —и отпустил меня. «Когда был жив отец этих детей,— закричала я,— никто из вас не отважился хватать меня за руку. А теперь, когда его нет, вы все расхрабрились». Молодой пишиаансетери сказал: «Тебя хочет увести с собой вот он. Не бойся, тебе с ним будет хорошо». Тот хотел схватить меня за руку, но я увернулась. Старуха тоже кричала: «Когда Фузиве был жив, вы даже притронуться к ней боялись». Мужчины потоптались немного на месте и ушли. Я вернулась в шапуно, легла в гамак, но еще долго не могла успокоиться. Я плакала, кричала на молодых пишиаансетери, обзывала их трусами.