Законы войны - Александр Маркьянов

Я повернулся

— Сифонит, господин жандарм…

— Вы, кажется, собирались уходить…

На базе — я встретил Каляева. Он тоже теперь работал на меня и возглавлял учебную базу в Туркестане, через которую проходили даже некоторые слуги государевы, желающие обновить свои навыки перед тем, как испытывать судьбу в Афганистане. Дело шло хорошо — настолько хорошо, что на тренировочной базе у нас было вдвое больше людей, чем в Кабуле. Дело шло.

Араба не было. Поручив Каляеву позаботиться о погибших — я направился в бункер. Мы так называли место для содержания пленных. Это что-то вроде тюрьмы — хотя и сами мы находились целыми днями в таких же условиях.

Затем — пришлось потратить время на разгребание текущей прорвы дел. Она имеет свойство копиться и именно тогда, когда как раз не до них.

Юсеф так и сидел в углу — подогнув под себя ноги по-турецки, он уставился в какую-то, видимую ему одному точку на стене.

— Почти двадцать человек погибло — сказал я — четверо моих, остальные афганцы. Долго это будет продолжаться?

…

— Следующими — могут быть твои дети. Твоя семья…

…

— Как знаешь…

Сил не было совсем. Ни моральных, ни физических. Я вышел из помещения, там меня ждали трое.

— Приступайте. Никаких контактов и тряска[60]. Пока не заговорит.

— Есть.

Вышел из комплекса. Посмотрел на далекие горы, готовый разразиться проклятьями. Кому вообще это надо? Нам? Им? Аллаху? Чертовы горы. Прибежище людей, готовых биться головой об стену, пока не разобьют голову.

Они в чем-то похожи на нас. И это самое плохое. В чем-то они даже лучше нас, у них есть то, что мы утратили. Пытая и ломая их — мы совершаем нечто вроде самоубийства. Хотя и думаем, что делаем добро — это не так. Здесь нет добра. Есть лишь разновидности зла.

В кармане — запульсировал телефон, поставленный на виброзвонок.

— Слушаю, Воронцов.

— Господин адмирал, есть серьезный разговор. Вы одни?

Есть…

Я оглянулся назад, на вход в местную нашу преисподнюю. Определить, откуда звонят — нельзя. У нас там блокировка, не работает ни один сотовый.

— Один. Кто говорит?

— Тот, кто держит вашего человека. Вы заинтересованы в его освобождении?

Оно? Или просто кто-то попал? Похищение людей здесь в порядке вещей и никто из племен — не будет убивать пленного, даже того, кто только что стрелял в них — если есть возможность получить за него выкуп.

— Да, заинтересован. Сумма?

— Нам не нужны деньги. Нам нужен наш человек. Капитан Юсеф, которого вы взяли.

Они…

— У меня его нет.

Изображать незнайку смысла не было — знают они все. Знают слишком много.

— Где он?

Рискнуть?

— В Ташкенте.

Молчание. Это могло быть правдой, а могло и не быть. Про тайные тюрьмы в Ташкенте, куда постоянно летали самолеты — не говорил в Кабуле только ленивый. Их там не было — но кому хочется верить, тот будет верить.

— Достаньте его оттуда.

Поверил.

— Он уже не за мной.

— Если вам нужен ваш человек — достаньте его. К утру. Иначе — получите своего человека по частям.

Садисты, однако.

— Как вами связаться?

— Мы вам перезвоним. Не отключайте трубку.

Сифонит.

Бегом — я направился обратно в подземелье, в сектор контроля, по пути изрядно напугав часового. Адмирал не должен передвигаться бегом, если адмирал передвигается бегом — значит, все очень и очень плохо…

Сектор контроля — привычное свечение мониторов, приглушенный шум работающих компьютеров, шорох вентиляционной системы, которая не справляется со своими обязанностями. Это помещение — я узнаю по запаху: воздух до невозможности сухой, и как будто наэлектризованный. Машинный…

Я шлепнул телефон на стол.

— Быстро! Три минуты назад!

Никак объяснений больше не потребовалось — телефон мгновенно подключили к компьютеру через переходник.

— Откуда?

— Скорее всего, Кабул. Может быть, окрестности, но не дальше…

— Ясно.

Если изначально можно сократить площадь поисков — это помогает системе работать быстрее, вычисляя нужный аппарат.

— Строго на восток. Район университета.

Я уже понял, что дело пропало…

— Что у нас там есть?

— Беспилотник, принадлежность — ГРУ, позывной — Аметист два, идет в режиме патрулирования.

— Подключайся.

— Уже…

— У нас была аппаратура и пароли, позволяющие снимать информацию с любых каналов связи. Для нашей работы — это было необходимо.

— Есть.

— Точка контакта?

— Основное здание. Правый угол.

— Внутри или снаружи? Мы можем послать туда группу?

— Снаружи…

— Есть наведение…

На экране — появилась координатная сетка, на нее наложился сигнал от сотового, выложенный как синее пульсирующее свечение. Изображение начало быстро надвигаться…

— Есть…

— Давай на максимум…

— Делаю. Максимум.

— Вот… черт.

Беспилотник — давал такую картинку, что мы смогли увидеть сам телефон — крохотный кусочек микросхем, пластика и жидкокристаллический экран. Он лежал на лавке и его пока никто не украл. Просто не успел.

— Сукин сын…

Я устало выдохнул.

— Проверьте записи с беспилотника. Если он был над этим районом — может, что-то и будет. Докладывать мне.

— Есть. Вам нужен телефон…

— Господин адмирал!

Я резко повернулся на знакомый голос. В дверях стоял Араб, обе руки забинтованы — но стоял прямо.

— Полковник Тимофеев. Прибыл на базу, имею доклад.

Твою же мать… больше и сказать нечего.

Точное время неизвестно

Сознание вернулось не сразу — повторный удар по голове дал о себе знать, обновлять раз за разом — скверное дело. Первой — вернулась боль. Ослепительно острая — и такая яркая, что слезы покатились из глаз…

В следующую секунду, а может и не секунду — его вдруг накрыло волной, и он почувствовал, что тонет, судорожно закашлялся. Но волна — отхлынула так же быстро, как и нахлынула — и лон понял, что его просто окатили ведром ледяной воды…

От холода и мокрой одежды — он почувствовал себя жалким и уставшим. Это тоже метод подготовки к допросу — мокрая одежда создает дискомфорт.

Он проморгался. Руки были связаны.

Помещение. Что-то, подготовленное для допросов — гладкие стены, не видно окна. Как тюремная камера, только размером намного больше. В разы больше.

Откуда-то сверху — светит свет. Лампочка, обычная, накаливания, не световой кристалл, старая…

Руки закованы, точнее не закованы, а связаны — одноразовыми пластиковыми наручниками. Пальцы затекли, но еще что-то чувствуют…

Он повернул голову, почувствовав, что справа — кто-то есть.

Есть…

Двое. Один — в форме полицейского спецназа без знаков различия, в руках — автомат с прицелом Кобра, устаревшим, но для полицейской работы приемлемым, передняя рукоятка — значит, учили совсем недавно, новая школа. В маске. Видна борода — это не скроешь. Короткая, окладистая.

Второй. Бритый наголо здоровяк, прищуренные глаза, а может и монголоидная кровь. Роста выше среднего, видно, что крепкий. Камуфляж «Серый волк», видна белая футболка — уставная, пехотная. Зато цепочка на шее, и еще одна — вокруг запястья, совершенно неуставные. Похоже, на одной из них — личный жетон армейского образца. Черные очки — дужкой зацеплены за нагрудный карман. Справа утолщение — пистолет.

Скорее всего, афганец. Возможно, с хазарейской кровью. Здесь не любят полукровок, полукровка всегда изгой, его не примет ни один, ни другой народ. Когда здесь был король — многие полукровки шли к нему на службу, превращаясь в настоящих палачей своего народа. Немало их на службе и сейчас — теперь уже на русской службе. Народ — не переделать, по крайней мере — не за десять лет.

Маски нет. А это значит — что он наверняка не выйдет отсюда.

Твари…

Он вдруг вспомнил все. Все, до последнего. И то, как он уехал от Эммы, и то, как он выпутался из всей этой истории в первый раз. И то, как они поехали проверять квартиру Эммы вместе с Арабом, и огненный шар Шмеля, врезающийся в стекло, и вспышку в квартире, рвущийся из окон огонь, и напавших на них полицейских во дворе…

Таков афганский народ. Они готовы кидать камни в тех, кто их спасает…

Эмма…

После Шмеля выживших не бывает…

Допрашивающий — подошел ближе. Присел на край стола, чтобы допрашиваемый — был вынужден смотреть вверх и вбок, тоже неудобная, некомфортная поза, вдобавок создающая подчиненность при доминировании следователя. У нас учился, с…а.

— Кто ты такой? — спросил следователь — ты говоришь по-русски?