Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

Все время моей беременности наши отношения с мужем оставались довольно ровными. Только однажды он вышел из себя и ударил меня. Это случилось, когда я была на пятом месяце. Бахрин только что вернулся из очередной деловой поездки, которых за последнее время стало очень много. Я разбирала его вещи и болтала с Мак, заглянувшей к нам в гости. Вдруг мне показалось, будто меня сильно ударили в живот: в самом углу чемодана я обнаружила банку ароматизированного талька и скомканные женские трусики. Сидя на полу, я пыталась справиться с шоком, Мак сокрушенно качала головой, приговаривая: «Такой же, как его отец… Точно такой же, как его отец». У меня путались мысли, а к горлу подступила тошнота. Очевидно, эта незнакомая женщина хотела, чтобы я узнала об ее отношениях с моим мужем, а вот в планы Бахрина это скорее всего не входило. Он вернулся из поездки в отличном настроении и так заботливо интересовался моим здоровьем, что мне даже ненадолго показалось, будто муж по-прежнему любит меня. Правда, довольно скоро я вспомнила, что дело тут вовсе не в любви или нежности, а в том, что он воспринимает мой растущий живот как свидетельство своей мужской состоятельности.

Мак тут же объявила, что прочитает несколько дополнительных молитв за наш брак и постарается раздобыть какой-нибудь талисман, способный вернуть мне любовь мужа, а потом поспешно удалилась к себе, жалуясь на ходу на упадок морали и плачевное состояние современных нравов. Краем уха я слушала ее бормотание, а мое сердце разрывалось от обиды и гнева. Я твердо решила выяснить всю правду, когда Бахрин заедет домой в обеденный перерыв. Не желая, чтобы о моем унижении узнали слуги, я пораньше отпустила домой Зах и отослала Ван Су с каким-то поручением. Как оказалось позже, это было моей первой ошибкой.

Услышав, что к крыльцу подъехала машина, я вышла навстречу Бахрину, проводила его до дверей нашей спальни и там, прямо у двери, предъявила улики и потребовала объяснений. Сначала он неуклюже пытался доказать, что это мои вещи. Потом принялся утверждать, что понятия не имеет, как они попали к нему в чемодан – скорее всего упали туда случайно. Тогда я со злостью крикнула, что ни на секунду не верю всей этой глупой лжи и что даже его собственная мать нисколько не удивилась его измене. И тут лицо Бахрина вспыхнуло от гнева, а его поведение из высокомерно-насмешливого вдруг сделалось агрессивным. Он шагнул ко мне так быстро, что я не успела отскочить, и резко толкнул в грудь. Толчок был настолько сильный, что я вылетела через открытую дверь на улицу и, пересчитав спиной шесть или семь ступенек террасы, с глухим стуком упала на забетонированную площадку перед домом. Основной удар пришелся на затылок, спину и локти.

Судя по лицу Бахрина, это падение испугало его не меньше, чем меня. Он бросился ко мне и опустился на колени, взволнованно спрашивая, все ли в порядке с ребенком. Я в первую очередь тоже думала только об этом, но, судя по тому, что ребенок толкался и двигался как обычно, с ним ничего не случилось: падая, я инстинктивно сделала все, чтобы защитить живот. Испуганный Бахрин помог мне подняться на ноги, довел до спальни и там уложил на кровать. Я плакала, а он, велев мне не двигаться, быстро вышел из комнаты. Через минуту я услышала, что он разговаривает по телефону. Я разобрала только несколько слов: «споткнулась», «один шаг», «неуклюжая», «лучше удостовериться»; потом он повесил трубку и вернулся в спальню.

Подойдя к кровати, Бахрин взял меня за руку, крепко сжал ее и сообщил, что позвонил доктору и рассказал ему обо всем, что случилось. Я с горечью заметила, что он наверняка не рассказал доктору всей правды, но муж резко оборвал меня, рявкнув, что сообщил этому келингу ровно столько, сколько тому надо знать, и что я не должна перечить. Он добавил, что, если я расскажу хоть одному человеку о том, что на самом деле произошло, он сразу же после родов отберет у меня ребенка, а меня отправит в Австралию. Бахрин разыграл свою козырную карту. Я знала, что это не пустая угроза: прецеденты в Малайзии уже имелись. Я коротко кивнула в знак того, что все поняла, и попросила его уйти.

У меня болело все тело и начинала неметь спина. Про себя я горячо молилась, чтобы ребенок не пострадал, и снова и снова клялась себе, что больше никогда в жизни не подвергну его такому риску и не стану провоцировать мужа. Единственное, о чем я должна сейчас думать, – это ребенок. Я пролежала так, всхлипывая, несколько часов. Я плакала о себе, о своем малыше, о жизни, которая ждет его здесь, и о своем муже, которого, как мне тогда казалось, я все еще любила.

Впоследствии Бахрин рассказал всем своим родным, что я неловко оступилась и упала со ступенек крыльца. Мак очень сочувствовала мне и, кажется, не особенно верила объяснениям Бахрина, но она, как и все остальные женщины из их семьи, никогда не осмелилась бы вслух выразить недоверие к словам мужчины, поэтому предпочитала не задавать мне вопросов.

Вместо этого она пригласила деревенскую знахарку по имени Мок Сунг, для того чтобы та позаботилась о моих синяках и ушибах. Мок Сунг оказалась крошечной восьмидесятилетней старушкой со сморщенным, как грецкий орех, личиком и искривленными от старости руками. Она часто разражалась веселым молодым смехом и больше всего на свете обожала телевидение. Мок Сунг приходила раз в неделю и по два часа массировала мне спину с удивительной для такого древнего и крошечного существа силой. Мак с тетей Зейной обычно присутствовали при этом массаже и развлекали меня болтовней. Свекровь рассказала, что за двухчасовой сеанс платит знахарке десять ринггитов, то есть три с половиной фунта. Мне казалась, что это чересчур мало за такую тяжелую работу, и я всегда совала Мок Сунг еще несколько монеток, что, естественно, вызывало неодобрение свекрови и тетки, уверяющих, что я безбожно вздуваю цены.

Эти сеансы массажа были моим единственным физическим контактом за все время беременности. Бахрин уже давно отказался от сексуальных отношений со мной. Когда ему случалось увидеть меня раздетой, он с удовольствием сообщал мне, как ужасно я теперь выгляжу. И даже до беременности он не упускал случая язвительно заметить, что я должна благодарить его за то, что он сделал меня мусульманкой, так как у меня безобразные ноги. «Тебе повезло, что теперь их приходится закрывать, – говорил он. – Ножки у нашего стола и то красивее». В итоге я начала так стесняться собственного тела, что в присутствии мужа старалась прикрыть его даже больше, чем этого требовали мусульманские правила.

Вскоре после падения со ступенек мне удалось выпросить у Бахрина разрешение поближе познакомиться с американкой по имени Фиона. Ее муж, пилот вертолета, временно работал в Тренгану, осуществляя воздушную связь между материком и нефтяными платформами в открытом море. Впервые я познакомилась с Биллом, когда он по ошибке заехал на своей машине в нашу «дворцовую деревню». Меня в качестве переводчика вызвали тетушки, взволнованные появлением в их саду незнакомого белого мужчины. Выяснилось, что Билл пытается найти дом для своей жены и ребенка, которые должны были вот-вот приехать к нему из Америки. После долгих споров и сомнений тетушки решили, что мы должны ему помочь. Главную роль в принятии этого решения сыграла Мак, которая по моим умоляющим глазам, видимо, поняла, как не хватает мне подруги и общения на родном языке. Она захотела сама сообщить об этой новости Бахрину, и я с радостью согласилась.