Потаенное зло - Барбара Картленд

Шина подняла руку и кончиками пальцев коснулась губ.

Он совсем недавно поцеловал се. Она будет это помнить, хотя от того поцелуя осталось лишь горькое воспоминание.

Если бы герцог хотя бы один раз поцеловал ее нежно, в знак дружбы или даже чего-то большего, чем дружба и обычная симпатия, то она могла бы умереть счастливой. Но его поцелуй был как клинок — жестокий, грубый, безжалостный. После него ее бросило в дрожь от непонятного огня, который разгорелся внутри. Теперь она знала — это была любовь.

— Любовь нежна и добра.

Шина вспомнила фразу, которую часто повторяла в детстве. Все ложь. Любовь жестока и беспощадна! Это пламя жгло ее сильнее, чем то, которое зажгли у ее ног реформаты.

— Я люблю его! Я люблю его!

Весь день Шина провела в спальне. Она сочиняла письмо отцу, пыталась составить письмо королю и написала еще одно — Марии Стюарт, в которых она благодарила их за радушие и сожалела, что неизбежные обстоятельства вынуждали ее вернуться домой.

К двери подошла Мэгги и постучала, но Шина не впустила ее.

— У меня болит голова, Мэгги, и я хочу побыть одна, — сказала она и услышала, как обиженная горничная, ворча, пошла прочь.

Пару раз Шина подходила к окну, открывала его и прижималась пылающими щеками к стеклу. Она выглядывала в тихий, залитый солнцем сад, понимала, что в ее душе идет безжалостная битва чувств и для нее нет мира, а только война и хаос.

— Я люблю его!

Солнце садилось, когда она произнесла эту фразу в тысячный раз и почувствовала, что ее глаза все еще сухи, потому что она не смела плакать при мысли, что уедет от того, которого она так страстно любит.

Наконец, когда над дворцом начали опускаться сумерки, Шина позвонила в колокольчик и пригласила Мэгги зайти к ней.

— Завтра утром мы уезжаем в Шотландию, — начала Шина. — Ты соберешь мои вещи?

Заметив недоуменное выражение лица Мэгги, она поспешно добавила:

— Оставь все платья, которые мне здесь подарили. Дома они мне будут ни к чему.

— Возвращаемся в Шотландию! — воскликнула Мэгги. — Вы получили дурные вести из дома, мистрисс Шина?

— Да, дурные вести, — медленно ответила ей Шина, думая о том, что ничего не может ранить сильнее, чем боль и одиночество.

— Я сделаю все, как вы скажете, — продолжила Мэгги, — мне так хочется снова увидеть нашу славную страну и поговорить с нашими славными людьми.

Мэгги явно хотелось посплетничать, Шина знала это, но намеренно отвернулась в сторону, понимая, что сейчас не вынесет очередную приукрашенную историю Мэгги о каком-нибудь скандале, которую та узнала от других слуг.

В дверь постучали. Мэгги пошла открывать. Она долго с кем-то разговаривала, причем настолько долго, что Шине, несмотря на ее состояние, стало любопытно, и она крикнула:

— В чем дело, Мэгги? Кто там?

Мэгги вернулась в комнату с платьем в руках.

— Это подарок от Ее Величества королевы, — сказала она. — Она просит вас надеть его и проследовать в ее покои. Кажется, она срочно желает встретиться с вами, правда, я не знаю зачем.

— Скажи Ее Величеству, что у меня легкое недомогание и что я не могу принять ее любезное предложение, — ответила Шина.

Мэгги замешкалась, прежде чем передать эти слова, поскольку знала, как знала это и сама Шина, что такой ответ, конечно же, не вызовет одобрения.

— Делай, как я сказала, — резко бросила Шина. — Завтра мы уезжаем. Какая разница, что они сегодня подумают обо мне?

Внезапно у нее появилось отвращение ко всем им, даже к шотландской королеве, которую она была готова ревностно защищать, когда впервые приехала во Францию. Эта «спящая пантера»! Или она все-таки была просто безобидной, слабой женщиной, отодвинутой обстоятельствами на задний план, какой она и казалась?

Какое это имело значение? Разве это вообще могло иметь какое-то значение? Шина задавала себе этот вопрос снова.

Завтра она уезжает. Она навсегда освободится от всех этих недобрых, лицемерных людей и их интриг. Через несколько лет они станут лишь призраками в глубине ее сознания, воспоминаниями, которые, возможно, будут забавлять ее долгими зимними вечерами, когда больше нечем будет заняться.

Она пыталась представить себе, обрадуется ли отец встрече с ней. Вряд ли. Он не был к ней душевно привязан, Шина хорошо знала это. Его сердце и все доброе и нежное, что было в нем, исчезло вместе со смертью матери Шины. Сейчас в его сердце остался лишь патриотизм, любовь к родной Шотландии, желание избавить свою страну от вероломных завоевателей, которые уничтожали не только ее замки и крепости, но также и истребляли мужское население.

Никто не встретит ее дома, думала Шина, но по крайней мере ей не придется притворяться. Она сможет сидеть в саду и мечтать о герцоге; она сможет гулять по вересковым полям и громко, вслух выкрикивать его имя, и никто не услышит ее, кроме куропаток и чаек, прилетающих с моря, и никто никогда не узнает о ее истинных чувствах. Очень скоро герцог де Сальвуар даже не вспомнит простую шотландскую девушку, которой когда-то разбил сердце.

Вернувшаяся Мэгги подошла к двери, держа в руках платье. На ее лице была написана тревога.

— Кажется, паж решил, что ваш отказ оскорбит его госпожу, — заявила она.

— Завтра мы уедем, — ответила Шина.

— Ах, хоть это утешает, — вздохнула Мэгги.

Из-под комода она вытащила большой дорожный сундук. Он явно видал лучшие виды, и ему также сильно досталось во время изнурительного морского путешествия, но Мэгги дотронулась до него так, как будто это был ее старый надежный друг.

— Поторопись, Мэгги, — не выдержала Шина.

Вместо ответа Мэгги опустилась на пятки и вопрошающе посмотрела на свою хозяйку.

— Что вас тревожит, мистрисс Шина? — спросила она. — Что-то случилось, я это хорошо вижу. Ответьте мне! Я ведь не слепая. Вы чем-то сильно расстроены.

Немного помолчав, она затем снова настойчиво спросила:

— Так что это за вести, которые вы получили? Они точно из дома? Или что-то расстроило вас здесь, при дворе?

— Ты права, — сказала Шина усталым голосом. — Меня кое-что расстроило здесь. Но, Мэгги, я не могу об этом говорить, не сейчас. Возможно, позже, когда мы уедем, когда все будет позади.

Неожиданно ее голос оборвался. Сможет ли она смириться с мыслью, что никогда его больше не увидит, не услышит его голоса, не испытает сладостную дрожь от его приближения?

В ее глазах было столько страдания, что Мэгги поспешно отвела взгляд.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — угрюмо заметила она.

В дверь постучали, но прежде чем Мэгги успела подняться, дверь открылась и комнату озарило сияющее великолепие. Это была графиня Рене де Пуге, в изумрудно-зеленом атласном платье, украшенном бриллиантами и жемчугом. На ее шее и запястьях сверкали такие же украшения из драгоценных камней.