Любовь дерзкого мальчишки - Элизабет Вернер

— Да этого никто, кроме нас двоих, и не выдержит, — с горькой иронией ответила княгиня. — Надо отдать справедливость, Ванда, ты была права в своем суждении относительно Вольдемара; я представляла себе борьбу с ним более легкой.

— Он — твой сын, ты все время забываешь об этом.

Княгиня подперла голову рукой.

— Он достаточно позаботился о том, чтобы я этого не забывала; к несчастью, Нордек не оставил мне мальчика и я никогда не могла быть ему настоящей матерью. Будь иначе, я воспитала бы его в духе нашего народа. — Тон, которым говорила княгиня, был совершенно необычен в ее устах по отношению к старшему сыну, ведь до сих пор все нежные чувства, столь редко проявлявшиеся у нее, относились к младшему. — Но все равно мы враги и останемся ими. Это надо перенести так же, как и многое другое! — воскликнула княгиня и, вдруг оборвав свою речь, как бы не желая поддаваться овладевшему ею настроению, поспешно встала.

В эту минуту вошел слуга с докладом, что приехал дворецкий из Вилицы и немедленно желает видеть княгиню.

— Павел? Значит, что-то случилось? Пусть войдет!

Вошел Павел. Это был слуга покойного князя Баратовского, последовавший за ним в изгнание и теперь занимавший в Вилице место дворецкого. Старик казался взволнованным и встревоженным.

— Что скажешь? Что случилось в Вилице? — спросила княгиня.

— В самой Вилице ничего, — доложил Павел, — но в пограничном лесничестве… там опять вышли неприятности с солдатами. Лесничий наставил патрулю всяких препятствий по дороге, дело чуть не дошло до открытого столкновения.

С уст княгини чуть не сорвался возглас сильнейшего недовольства.

— Глупость этих людей вечно нарушает наши планы! Именно теперь, когда нужно во что бы то ни стало отвлечь внимание от этого лесничества, они умышленно обращают его на себя. Ведь я же приказывала Осецкому быть осторожным и сдерживать своих подчиненных. Туда непременно надо послать нарочного и напомнить ему это строгое приказание.

Ванда также подошла ближе; происшествие в пограничном лесничестве, очевидно, сильно заинтересовало и ее.

— Господин Нордек, к сожалению, уже предупредил нас, — нерешительно продолжал Павел. — Он уже дважды предостерегал лесничего под угрозой наказания, теперь же, после этого нового случая, послал ему приказание со всеми своими людьми перебраться в Вилицу.

— А что сделал Осецкий? — поспешно прервала его княгиня.

— Он решительно отказался подчиняться и велел передать хозяину, что пограничное лесничество поручено ему, и он там останется.

На лице княгини выразился испуг. Прошло несколько секунд, пока она проговорила:

— А как решил мой сын?

— Господин Нордек заявил, что после обеда сам съездит туда.

— Один? — воскликнула Ванда.

— Молодой барин всегда ездит один, — ответил Павел.

Княгиня, казалось, не слышала последних слов, очевидно будучи поглощена своими мыслями, но затем, как-то очнувшись от них, проговорила:

— Позаботься, Павел, о том, чтобы сейчас же запрягали, ты поедешь со мной в Вилицу. Ступай!

Старик ушел.

Не успела дверь закрыться, как Ванда быстро подошла к тетке и воскликнула:

— Ты слышала, тетя? Он хочет ехать в лесничество!

— Ну да! — холодно ответила княгиня. — Что же дальше?

— Что дальше? Ты думаешь, что Осецкий покорится?

— Нет, он ни в коем случае не должен этого делать. Его лесничество в данный момент крайне важно для нас; нам непременно нужно иметь там преданных людей. Безумно именно теперь начинать эту историю.

— Теперь лесничество для нас пропало, — с запальчивостью воскликнула Ванда. — Вольдемар заставит там всех подчиняться только ему.

— В данном случае он этого не сделает, — ответила княгиня, — так как избегает какого бы то ни было насилия. Я знаю, что его очень просили об этом; власти очень боятся, что восстание перейдет сюда. Осецкий уступит только силе, Вольдемар же так не поступит.

— Но ты ведь не допустишь этого? — воскликнула молодая графиня. — Ты ведь поедешь в Вилицу, чтобы предостеречь и удержать его?

Княгиня с изумлением посмотрела на свою племянницу.

— Что тебе вздумалось? Предостережение из моих уст выдало бы Вольдемару все, что теперь еще, может быть, можно предотвратить.

— Ты думаешь, что твой сын допустит, чтобы ему отказывались повиноваться? Тетя, ты ведь знаешь, что этот дикий человек Осецкий способен на все, да и его помощники не лучше его!

— Вольдемар также знает это, — с полным спокойствием ответила княгиня, — а потому не станет раздражать их.

— Они ненавидят его, — дрожащими губами проговорила Ванда. — Однажды, когда он ехал в это лесничество, пуля уже пролетела над его головой, другая же может в него попасть.

— Откуда ты это знаешь?

— Один из наших рассказывал мне, — быстро спохватившись, ответила Ванда.

— Басня, вероятно выдуманная доктором Фабианом, — заметила княгиня. — Ведь он все время дрожит за своего воспитанника. Вольдемар — мой сын, и это спасет его от всяких нападений.

— Если страсти разгорятся, то уже не спасет, — довольно неосторожно воскликнула Ванда, теряя самообладание. — Лесничему ты тоже приказала быть осторожным и видишь, как это исполняется.

Княгиня угрожающе посмотрела на племянницу.

— Не лучше ли было бы тебе приберечь свои усиленные заботы для наших? Кажется, ты забываешь, что Лев ежедневно подвергается такой же опасности.

— Да, но если бы мы знали это и имели возможность его спасти, то, не теряя ни минуты, поспешили бы к нему на помощь! — горячо воскликнула молодая графиня.

— Вольдемар знает о грозящей ему опасности и должен быть благоразумным; теперь не такое время, чтобы играть ею. Если же он, несмотря ни на что, прибегнет к насилию, то пусть сам и отвечает за последствия.

Ванда слегка вздрогнула, заметив взгляд княгини, сопровождавший эти слова.

— И это говорит мать! — воскликнула она.

— Это говорит глубоко оскорбленная мать, которую сын довел до крайности! Он виноват в том, что мы стали друг другу врагами, он, только он. Так пусть же он один отвечает за все, что связано с этой враждой!

В ее голосе звучала ледяная холодность, в нем не было и следа материнского чувства. Она собиралась выйти, чтобы приготовиться к отъезду, но тут ее взгляд упал на Ванду.

Девушка не произнесла ни слова, но ее взгляд с такой угрюмой решимостью встретился с глазами тетки, что та остановилась.

— Я хотела бы напомнить тебе одно, — сказала княгиня, и ее рука тяжело легла на руку племянницы, — если я не предупреждаю Вольдемара, то это не смеет сделать и никто другой, потому что это будет изменой нашему делу. Почему ты так вздрогнула при этом слове? А как бы ты оценила, если бы владелец Вилицы получил — хотя бы через третьи или четвертые руки — известия, которые открыли бы ему наши тайны? Ванда, до сих пор Моринским еще никогда не приходилось раскаиваться в том, что они доверяли свои планы женщинам из своей семьи. Между ними еще никогда не было изменниц!