Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы - Виктор Поротников

«Сподобился наконец Мамай пойти войной на Дмитрия! — злорадствовал в душе Михаил Александрович. — Скоро отольются Дмитрию тверские слезы! Поглядим, выстоят ли каменные стены Москвы против Мамаевой орды. Коль разрушат татары Москву, тогда Тверь возвысится!»

Выступая к Коломне во главе собранных полков, Дмитрий сердито хмурил брови. Не пришли на его зов суздальские князья. И ростовские князья не явились. Из Твери не пришло ни одного ратника. Вернулись гонцы из Ярославля и Стародуба, но воинские отряды оттуда так и не появились.

«Оробели мои союзнички перед Мамаем, — мысленно негодовал Дмитрий, — а может, ждут не дождутся моей гибели, дабы растащить Московский удел по кускам!»

Под Коломну привели свои дружины Владимир Андреевич и тарусский князь Иван Константинович.

Произведя подсчет собранных ратников, Дмитрий Иванович выяснил, что под его стягами собралось тридцать тысяч пешцев и десять тысяч конников. Дозорные передали великому князю, что на соединение с его ратью с юга приближается пронская дружина во главе с Даниилом Ярославичем. Эта весть ободрила Дмитрия — все-таки какая-никакая, а подмога! Но и гнетущая тревога не покидала его сердце: сам Мамай идет на Русь или кто-то из его эмиров?

В начале августа русские полки переправились через Оку возле Коломны и в два перехода достигли небольшой речки Вожи, притока Оки. Отсюда было совсем недалеко до Рязани. На Воже с великокняжеским войском соединились конные дружинники пронского князя. Дмитрий приказал ставить шатры, намереваясь здесь ожидать подхода татарской орды. По известиям дозорных, татары уже перешли по бродам реку Проню. Если степняки не повернут на Рязань, то неминуемо выйдут к реке Воже.

— Зачем татарам двигать к Рязани? Ведь им ведомо, что Арапша оставил от нее обгорелые развалины, — молвил Дмитрий своим воеводам. — Чует мое сердце, не на Рязань исполчились нехристи, а на Москву.

Низменное правобережье Вожи занимали широкие луга, уходившие вдаль насколько хватало глаз. На этой бескрайней равнине, покрытой густыми травами, подвалившая к Воже татарская орда разбила свои становища. Над множеством кочевнических юрт с круглым верхом, над несколькими сотнями телег на больших колесах расползался дым костров, напоминая растянувшееся по ветру сизо-бурое облако. Вокруг ордынского стана паслись огромные стада коров и лошадей.

С высокого левого берега Вожи, где расположились русские полки, вражеский стан был как на ладони.

Шатры русского лагеря стояли за лесом, в полутора верстах от реки. О том, что русская рать неподалеку, степняки знали, видя дымы над лесом и далекое протяжное ржание русских коней. Татарские удальцы, подъезжая верхом к речному броду, пускали стрелы в русских дозорных, маячивших на левобережье Вожи. Коверкая русские слова, татарские конники выкрикивали невозмутимым русичам различные оскорбления, а также предлагали им перейти через реку, чтобы сразиться с туменами «непобедимого мурзы Бегича».

Русичи и татары стояли на берегах Вожи вот уже три дня. Ни одна из сторон не спешила наступать через узкий речной брод, понимая, что это чревато большими потерями. К тому же русским полкам было невыгодно вступать в битву с более многочисленными степняками на равнинном правобережье Вожи. Татары тоже не рвались на левый берег реки, где было много впадин и холмов, неудобных для действий конницы.

В окружении московского князя уже знали, что к берегам Вожи татарскую орду привел не Мамай, а какой-то мурза Бегич. Князья и воеводы обрели некоторую уверенность в себе, сознавая, что перед ними не главные силы Мамая. Татар, конечно, очень много, но подавляющего перевеса над русской ратью у них нет. Пленив какого-то зазевавшегося татарского десятника, русские дозорные вызнали у него численность Бегичева войска и имена всех предводителей туменов.

Русское становище соседствовало с деревушкой в пять дворов, все жители которой спешно ушли отсюда в лесные урочища, узнав, что к Воже приближается ордынская конница. Здешние смерды еще не оправились от страха после прошлогоднего набега Араб-Шаха. В деревеньке имелись три бани. В один из вечеров самую просторную из этих бань великокняжеские слуги как следует протопили. Дмитрию Ивановичу захотелось вдруг попариться.

В баню Дмитрий отправился не один, а с Владимиром и Остеем.

Баня была довольно древняя, но прочная, сложенная из бревен в два охвата, с мохом в пазах, с позеленелой от времени тесовой крышей. Трубы у бани не было, дым из печи-каменки выходил на чердак и дальше вытягивался наружу через слуховое оконце.

В предбаннике было тесно, на земляном полу была настелена солома. В стену были вбиты короткие деревянные клинья для одежды и шапок.

Усевшись на скамью и снимая с ног сапоги, Дмитрий ворчливо обратился к Владимиру:

— Чего же твой друг закадычный не пришел к нам со своей дружиной, а?

— О ком ты, брат? — спросил Владимир, стянув с себя через голову длинную льняную рубаху.

— Знамо о ком — об Олеге Ивановиче, — ответил Дмитрий. — До нашего стана от Рязани всего-то десяток верст, пешком за полдня дойти можно. Пронский князь ведь пришел к нам. А Олег чего же в стороне отсиживается? Чай, рать наша не токмо за Москву биться с татарами вышла, но и за Рязань тоже!

— Мне мысли Олеговы неведомы, государь, — сухо обронил Владимир, раздевшись донага и складывая свою одежду с краю на скамье.

— Как же так, брат? — Дмитрий раздраженным жестом швырнул на скамью свои порты и однорядку. — Ты с Олегом дружбу водишь, каменщиков к нему засылаешь, Олегова жена в гостях у тебя бывает… Сие говорит о том, что…

— Ни о чем это не говорит, брат! — перебил Дмитрия Владимир. — Наши с Олегом жены — сестры по отцу, потому и тянутся друг к дружке. А то, что я помогаю Олегу град его восстанавливать, так это мой христианский долг. Ты ведь тоже помогаешь пронскому князю.

— Пронский князь — мой проверенный друг, — сказал Дмитрий, снимая с себя исподнюю белую рубаху. — Олег же — мой недруг. Улавливаешь разницу, братец?

Видя, что у набычившегося Владимира заходили желваки на скулах, Остей торопливо вставил:

— Братья, полно вам собачиться. Не пришел Олег — ну и черт с ним! Без него обойдемся. Может, Олега и в Рязани-то нет. Он, поди, где-нибудь в лесах за Окой хоронится.

— Вот именно! — помрачнел Дмитрий, оставшись нагишом с одним нательным крестиком на шее. — Олег в леса забился, как дикий зверь. Тесть мой в Суздале отсиживается. Брат его в Городце чего-то выжидает. Михаил Александрович вдруг занедужил некстати. От ростовских князей ни слуху ни духу. — Дмитрий взялся за дверную ручку, собираясь пройти в парную. — А ведь все эти князья, кроме Олега, в свое время клялись на святом распятии стоять со мной плечом к плечу, коль Орда на Русь двинется. Все эти князья христиане и мои дальние родственники, токмо они враз позабыли об этом!

Дмитрий рванул на себя низкую дверь и, наклонив голову, нырнул в густые клубы горячего пара, вырвавшиеся из парильни.

Остей подтолкнул нахмурившегося Владимира к дверям в парную, дав понять ему взглядом: мол, мы пришли сюда париться, а не выяснять отношения.

В парильне пахло сосновой смолой, мятой и березовыми вениками. Стены были покрыты густым слоем черной сажи, на которой блестели капли теплой влаги. От дыма резало глаза, от горячего жара было трудно дышать. Владимир сел на мокрую скользкую лавку, поскольку на полоке улегся во весь рост Дмитрий лицом вниз. Остей, нахлобучив на голову круглую шапку из тонкого войлока, взял в каждую руку по березовому венику и принялся охаживать ими большое нагое тело великого князя. Дмитрий кряхтел и постанывал от удовольствия, веля Остею не жалеть веников. Кожа у него на спине зарозовела, заблагоухала березой.

Владимиру вдруг вспомнилось, как в далеком детстве он и Дмитрий парились в потемневшей от времени бане, стоявшей на берегу Москвы-реки, а потом голые выскакивали наружу, бежали наперегонки по заснеженному льду и окунались в прорубь. К этому их приучил отец Дмитрия, скончавшийся до срока от тяжкого недуга. Однажды Дмитрий в присутствии Владимира спросил у отца, зачем им после банного жара лезть в ледяную воду. «Для обретения телесной крепости, сынок, — ответил князь Иван Красный. — Силушка понадобится вам с Владимиром, когда вы поведете русские полки на решительную сечу с татарами!»

Иван Красный и его брат Симеон Гордый верили, что если не они, то их дети сумеют сокрушить мощь Золотой Орды. Об этом князья открыто говорили своим женам и боярам.

«Неужели время решительной битвы с татарами наконец-то пришло? — думал Владимир, вытирая со лба потную испарину. — Не кому-то, а именно мне и Дмитрию судьба вручила меч для избавления Руси от векового татарского ига! Пора исполнить завет Симеона Гордого и Ивана Красного!»